Мумия - Макс Аллан Коллинз

Рик бросился туда как раз вовремя: улюлюканье разделилось почти у него над головой. Он бежал, спасая свою жизнь и петляя, как заяц. Стук копыт становился все громче и громче, а туареги все ближе и ближе. На бегу О'Коннелл успел склониться к трупу одного из солдат и выхватить из его безвольной руки револьвер. Обернувшись, Рик нажал на спуск. Патронов в револьвере не оказалось.

Туареги, натягивая поводья, осадили коней, взметнувших копытами клубы пыли. О'Коннелл – безоружный и беспомощный – замер перед четверкой свирепых воинов пустыни.

Арабы вскинули сверкающие кривые мечи, и Рику, простому чикагскому парню, ничего не оставалось, как напоследок криво усмехнуться своим палачам и «показать им нос».

Неожиданно ближайший к О'Коннеллу конь попятился, храпя, раздувая ноздри и вращая глазами. Три оставшиеся лошади повели себя столь же непонятно. Вымуштрованные арабские скакуны словно посходили с ума, уподобившись полудиким американским мустангам.

Кони фыркали, ржали, придали ушами и наконец встали на дыбы, развернулись и поскакали прочь! Они напоминали лошадей на скачках, услышавших звук стартового пистолета. Не менее перепуганные всадники даже не пытались остановить своих скакунов: будто бы сам дьявол прогонял их с этого места.

Обескураженный, О'Коннелл взглянул на свои руки. Неужели его жест презрения и насмешки мог вызвать такую реакцию?

И тут он почувствовал, как все вокруг него пришло в движение.

Позже он будет долго размышлять не стал ли он жертвой галлюцинации. А еще позже убедится, что нет.

Но сейчас и песок, и земля под его ногами перемещались, управляемые какой-то, без сомнения, зловещей и вполне ощущаемой силой. Это вовсе не походило на землетрясение и выглядело более чем странно.

Оглядевшись вокруг, Рик увидел, что стоит спиной к статуе, скрывавшейся в усыпальнице, послужившей ему убежищем. Капрал достаточно хорошо знал Египет и его историю, чтобы безошибочно определить в монументе изображение бога Анубиса.

Неужели лошади испугались именно его? Или же своим обостренным инстинктом животные раньше, чем О'Коннелл, почувствовали, что происходит с песком?

Хотя некоторые фрагменты статуи отсутствовали и сама она была наполовину занесена песком, ее шакалья морда взирала на Рика со зловещим безразличием. Создавалось впечатление, что Анубису занятно наблюдать за испугом капрала, вокруг которого пески‚ двигались будто под ними вползали огромные змеи.

Поверхность песка все время изменялась, пока не вытолкнула из себя загадочный артефакт: блеснувшую золотом золотую шкатулку. Чисто автоматически О'Коннелл нагнулся, подхватил ее и сунул в карман.

Тут он осознал, что его напугало нечто большее, ощущение призрачной угрозы. Песок менял свою форму не бессистемно. Словно невидимый палец вычерчивал на его поверхности рисунок.

Однако Рику уже хватило испытаний и переживаний в этом жутком месте. Даже если под песками скрываются и другие богатства, кроме этой золотой безделушки, пусть себе остаются там навсегда.

Все туареги покинули разрушенный город, оставив после себя следы резни, которая впоследствии приведет к еще более кровавым побоищам. Вот только О'Коннелл дал себе зарок, что больше участвовать в них не будет. Рик тоже стал выбираться из руин, зная, что в Легион, где его наверняка посчитают погибшим, он не вернется. Но он и подумать не мог, что ему еще предстоит побывать в этом проклятом месте.

Бывший капрал бежал прочь и не видел, как на песке образовались контуры лица с распахнутым в безмолвном крике ртом. Впрочем, его черты для Рика были незнакомыми. А вот всадники, стоявшие на окружающей развалины возвышенности легко узнали бы в изображении лицо... Имхотепа.

Но ничего подобного не случилось. Оставшиеся на возвышенности всадники наблюдали за бегущим О'Коннеллом, и им этого было достаточно. Они не были туарегами, хотя и принадлежали к одному из племен пустыни.

Он нашел Хамунаптру, – обратился один из них к предводителю, Ардет-бею. – Теперь он должен умереть.

Пустыня убьет его – ответил Ардет-бей. высокий, мускулистый, одетый во все черное вождь. За его поясом блестели золотом перекрещенные меч и длинный, как сабля, кинжал.

Темное мужественное лицо Ардет-бея со сверкающими глазами могло бы показаться красивым, если бы не украшавшая его татуировка. Сейчас же эти жестокие глаза смотрели в спину бредущему шатающейся походкой легионеру.  

Глава 4 «Очередная никчемная безделушка»  

Каир. Столица мусульманского мира. Величественные минареты мечетей вонзаются в небо, паря над сбившимися в кучу нищими кварталами. Самый большой город африканского континента и один из самых древних. Сами звезды изменили свое положение на небосклоне, с тех пор как он зародился. За это время осталось неизменным лишь одно: пропасть между богатством и бедностью. Именно из этих двух крайностей состоит восьмитысячное население Каира.

Огромный, расползшийся во все стороны город, где множество ослов и верблюдов, где мужчины ходят в тюрбанах, а женщины носят паранджу. Здесь улицы базаров настолько узки, что на автомобиле по ним не проехать, и пешеходу приходится уступать дорогу ослам, везущим зерно, кирпичи, а то и знатную даму, жену какого-нибудь местного богача. Сама дама живет за высокими каменными стенами дворца. Его ворота охраняют евнухи, а весь остальной гарем хозяина неспешно прогуливается по разбитому за стенами тенистому тропическому саду.

Но существовала и другая часть Каира. Своими широкими асфальтированными улицами, проспектами и ландшафтными парками она не уступала Парижу. Здесь ходили электрические трамваи, выдавались напрокат автомобили, высились вполне современные жилые дома и отели. По обеим сторонам Моуски, главной деловой артерии, сверкали витринами роскошные магазины, ничуть не хуже европейских.

Эвелин Карнахэн получила образование у себя на Родине, в Англии, однако свое детство провела именно здесь. Несмотря на все перемены, она ничуть не заблуждалась по поводу внешнего превращения Каира в христианский город. Эвелин более чем любая другая белая девушка ее возраста, живущая в Каире (да и вообще где бы то ни было, раз на то пошло), понимала, что город остается таким же древним. как вся человеческая цивилизация.

Родители Эвелин несколько лет назад погибли в авиакатастрофе. Они не были чересчур богаты, как полагали некоторые их знакомые, но все же оставили значительную часть своего состояния каирскому музею древностей. Сама же Эвелин и ее брат Джонатан получил и в наследство дом и ежегодное содержание в несколько сот фунтов. Джонатан был возмущен такой несправедливостью в отличии от Эвелин‚ страстно увлекавшейся  историей этой древней страны. Свою любовь к ней она переняла от покойного отца-археолога, Говарда Карнахэна, сына известного  художника-орнитолога. Говард и сам прекрасно владел акварелью.