Муза художника - Паула Вин Смит

Фрейя все-таки поднялась и проводила Софию до черного автомобиля такси, ожидавшего на улице. Она похвалила необычные туфли Софии из тонкой оливково-зеленой кожи, о которых та, польщенная, сказала ей: «Дорогие, итальянские, из магазина рядом с входом в Солсберийский собор, ношу их уже несколько лет». Поэтому когда София с серьезным видом посмотрела на Фрейю и добавила: «У меня нет к ним сильных чувств, правда», той понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что разговор уже не о туфлях.

— Никогда не думала, что картины могут вызвать большой интерес за пределами Дании. Должна сказать, меня изумила предварительная оценка Дюфрена. Хотя я всегда понимала, как много они значили для моего мужа. Даже когда мы уезжали из Бухареста, ему нужно было удостовериться, что их как следует упаковали для перевозки. Из-за этого мы чуть не опоздали в аэропорт. Если бы мы пропустили тот рейс, то даже могли оказаться в опасности.

— Да, вы уезжали в спешке.

Фрейя прищурила глаза, словно это помогало ей увидеть далекое прошлое и вспомнить больше.

— А что случилось?

— Мой муж не любил говорить об этом. Это сильно повредило его карьере.

Стоя возле ожидающего такси, София открыла свою сумочку и проверила ее содержимое.

— Кое-кто, кому он доверял, предал его.

Произнеся это, она поджала губы.

— Копенгаген отозвал нас. Вынужден был отозвать своего посла из-за тайных донесений человека, которому Йон доверял, к которому относился по-дружески. Поэтому нам и пришлось уехать.

София не назвала имени этого предателя, и у Фрейи в голове пронеслась тревожная мысль: «Кто бы это мог быть?» Но София, в резкой манере женщины, привыкшей к обслуживанию, уже кивала водителю, который с невозмутимым видом ждал ее, сидя за баранкой. Затем она быстро наклонила свою белокурую голову и скрылась в такси. С заднего сиденья она взглянула на Фрейю, стоявшую на обочине в ожидании услышать что-то еще. София лишь чуть скривила рот в странной усмешке.

— Приглядывай за этим Питером Финчем. Я поняла, что людям нельзя доверять!

Прежде чем Фрейя успела сообразить, серьезно говорит София или же просто дразнит ее по поводу Питера, такси уехало.

Направляясь к полуоткрытой двери кабинета, Фрейя понимала, как смехотворно было думать, будто она может поймать Питера на какой-нибудь противозаконной деятельности. Финч сидел в прежней позе, сгорбившись над кучей бумаг, но теперь на нем были очки, из-за которых он выглядел старше, чем несколько минут назад. Прижав два пальца ко лбу, Питер упирался локтем в стол. Фрейя вспомнила, как шутила, что его мать должна иметь родство с принцессой Дианой, ведь на фотографиях один из юных принцев — то ли Гарри, то ли Уильям, она не помнила точно, какой из них, — выглядел точь-в-точь как он. Почувствовав ее присутствие, Питер поднял голову.

— Тот звонок? Он был от Холлис. Девушки, с которой я встречаюсь.

Фрейя ждала, гадая, скажет ли он о Холлис что-то еще. Некогда она выслушивала о его девушках больше, чем ей хотелось бы знать. В начале отношений они всегда казались Питеру богинями на земле, пока в них не начинали обнаруживаться изъяны. Фрейя была хорошим слушателем, но этот шаблон ее утомил. Если ей не изменяла память, только за один тот семестр Питер сменил трех подружек, если не считать нескольких затянувшихся до утра свиданий.

— А чем ты сейчас занимаешься? Я имею в виду твою работу в Штатах.

Под его взглядом Фрейя начала чувствовать смущение. Все происходило сразу после завтрака; на ней была футболка для сна, и она еще не расчесывалась. Питер вдруг стал уделять ей больше внимания, чем раньше? Но ведь он только что обмолвился о своих отношениях с… как там ее?.. Холлис.

— Я устроилась работать на факультете искусствоведения, недалеко от маминого дома.

— Так ты по-прежнему в искусстве.

— Это только на время.

Она тотчас же пожалела о своей честности, но теперь должна была объяснить:

— Помогаю сортировать слайды, которые преподаватели используют для лекций по истории искусств. Каждый нужно пометить всевозможными категориями. Это часть большой работы по оцифровке коллекции.

Ей даже не нужно было смотреть на его реакцию, она и так знала, что он думает: такая работа как раз по ней. Однажды, еще когда они вместе проходили практику, Питер заметил: «Ты у нас занимаешься мелкой работой за кулисами, а я выхожу на сцену и представляю общую картину». После этого комментария Фрейя на несколько недель устроила ему «веселую жизнь».

— Значит, ты с тех пор так и не возвращалась сюда?

— Нет.

Она помолчала.

— Эта комната… он привык сохранять в ней свой особый порядок. У меня такое странное чувство, словно он по-прежнему мог бы находиться здесь, если бы все не было… — она сделала неопределенный жест рукой, — перевернуто вверх дном. Кажется, что его каким-то образом изгнали. Как будто ему пришлось уйти, чтобы обрести мир и покой где-то в другом месте.

— Они же были тебе как родители.

— Мистер Алстед был больше… как дедушка, мне кажется. Он рассказывал истории. Дал мне особенную монету, которую я должна была хранить, потому что она обладает силой отличать хорошее от плохого, и она все еще у меня.

Это прозвучало так по-детски! Ей хотелось выглядеть близкой спутницей Алстедов, а не подопечной, с которой они нянчились.

— А он когда-нибудь рассказывал тебе истории… про картины?

Так вот, значит, что на самом деле интересовало Питера.

— Я хочу сказать, даже тогда ты ведь должна была понимать, что это настоящие шедевры. Если бы я вырос в доме, где на стенах висит такое…

Он оборвал себя, не договорив.

Фрейя вспомнила рассказы Питера о его семье, где искусство не понимали и не ценили. Он потратил годы, доказывая отцу, что можно построить успешную карьеру в этой сомнительной области.

Питер пожал плечами, но в его жесте она усмотрела несбывшиеся ожидания. Вдруг Фрейя поняла: он не получил желаемое — не выяснил о картинах то, что ему было нужно.

Отлично. Она поднялась и обеими руками решительно толкнула кресло назад. Оно откатилось и с глухим стуком ударилось в стену позади нее. Фрейя вышла в центр комнаты и встала перед полотнами, выстроенными в ряд на полу. Изображенная на них женщина в темном могла, казалось, жить в любом культурном городе того времени: Париже, Бостоне, Буэнос-Айресе.

— Начать с того, что она такая независимая и так соответствует тому миру. Ей никто не нужен. Он должен был хорошо ее понимать, чтобы передать это.

— Ты меня удивляешь. Я никогда не рассматривал тебя как женщину, которая способна фантазировать о том, каково это — быть чьей-то музой. А ты бы хотела? Как Северина Риис?