56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

Сергей Филонов (Филон), Георгий Захаров (Герка), наша награда – что живыми остались. Наша награда – то, что не попал в засаду, в пулеметную мясорубку наш батальон.

А ты, Витек, прости за то, что я тебя на это задание выдернул, Муха должен был пойти. Вот только понимаешь, ты уже дважды был женат, а у Мухи девушки еще не было. «Имей совесть, Витек», – сказал я тебе. А совесть у тебя была.

Знойным маревом дымится воздух, от жары даже камни парят. От потери крови и вколотых лекарств я как в невесомости пребываю. И тут и не тут. Так где же, где же я? Как же я тут оказался, я же не хотел на войну, не хотел в Афган. Невесомо качает меня память и волнами наплывают воспоминания.

СССР – РСФСР. 1980 год нашей эры

– Сыночек, миленький! Я прошу тебя, не иди добровольцем в Афганистан, пожалей меня! – просит меня плачущая мама перед отправкой в армию.

Заплеванный призывниками двор областного военкомата. Тяжелый дух от водочного перегара и табачного дыма. Разноголосый гомон призывников и властные выкрики офицеров военкомата. Мат, песни и духовая музыка. Весна 1980 года. Весенний призыв.

В январе 1980 года советские войска уже вошли в Афганистан, а по стране гадюками поползли слухи об эшелонах с цинковыми гробами.

– Не бойся, мама, – обнимая ее за поникшие плечи, обещаю я, – не пойду.

Я обещал маме, что не пойду добровольцем и сдержал свое слово. Вот только судьбе и войне плевать на те обещания, что дают матерям их сыновья.

– Команда номер четырнадцать – восемьдесят пять! Строиться! – Усиленный мегафоном, звучит приказ. Это зовут и меня, я попал в эту команду, в десант.

Последние трогательно-жалкие поцелуи и… до свиданья, мама, не бойся, я вернусь.

Литовская ССР. Гайджунай. П/о Рукла, в/ч 42227

1980 Год от Рождества Христова

1401 год по хиджре – мусульманскому летоисчислению

Вспомни, десантник, дома, вдалеке,Гайджунай зеленый, автомат в руке,Как нам было трудно, только, зубы сжав,Находили силы на последний шаг.

Куплет из песни. Автор неизвестен

Страна дождей, блядей и голубых беретов. Так в ВДВ именовали Литовскую Советскую Социалистическую Республику. Там дислоцировались две воздушно-десантные дивизии, одна строевая «Каунасская», а вот вторая: «Для всех людей Бог создал рай! Для нас – учебку Гайджунай!» – такая вот была полная бравады и удали поговорка в среде советской десантуры. Гайджунайская учебная дивизия воздушно-десантных войск, кузница младшего командного состава для ВДВ. Вот туда-то я и попал в начале своей службы. Первое отделение первого взвода, первой роты, первого батальона 301-го учебного парашютно-десантного полка – в/ч 42227. Курсантов учебки на жаргоне звали просто – курки. Из нас предполагалось готовить командиров отделений для десантно-штурмовых бригад. Трети выпускников предстояло отбыть в Афган, и нас к этому готовили. Да, под такую мать! Так готовили, что меня до сих пор тошнит.

***

Дорогая мамочка!

У меня все хорошо, я жив и здоров. Не беспокойся за меня. Кормят тут отлично, казармы со всеми удобствами. Командиры добрые и заботливые. Занятия много сил и времени не отнимают. Вечером смотрим телевизор или ходим в клуб смотреть кино. Времени для отдыха и сна вполне достаточно. В нашем учебном подразделении готовят сержантов для войск стран Варшавского договора. Так что не волнуйся, в Афганистан я не попаду. И еще одна новость: всех, кто имеет подготовку парашютиста, от прыжков освободили. Так что больше мне с парашютом прыгать не придется, можешь не переживать, я не разобьюсь. Посылки часто отправлять не надо, деньги тоже. На присягу ко мне не приезжай.

Целую, твой сын.

Если театр начинается с вешалки, то настоящая служба в армии начинается с пиздюлей. Ну а для меня служба в десанте началась с того, что я вдоволь напился пива.

– Эй, курок! – окликнул меня рослый сержант, когда я с интересом оглядывал казарменное помещение роты, куда нас привели после распределения. Добродушно улыбнувшись, он предложил: – Пивка хочешь?

– Не откажусь! – не подозревая подвоха, сияя ответной улыбкой, согласился я.

«Вот оно, боевое братство десантников! Вот она, настоящая служба!» – размечтался я. Все точь-в-точь как в книжках написано. И тут же получил сокрушительный удар по почкам и по романтизму.

– Удар по почкам заменяет кружку пива, – все еще улыбаясь, пояснил мне командир отделения.

– За что?! – возмущенно закричал я. Было не столько больно, как обидно.

– За знакомство, – получил лаконичный и исчерпывающий ответ. – Еще хочешь?

Конечно, захотел, парень-то я был, что называется, «борзый». Кинулся в драку, хлебнул «пивка» вволю, да два наряда вне очереди.

Ну, здравствуй, первая учебная рота триста первого полка. Будем знакомы, тумбочка дневального по роте.

Приветствую вас, засранные, но обязанные сиять чистотой солдатские сортиры и самое любимое, просто легендарное очко армейского унитаза, «очко номер восемь». Ох и часто же мне с вами придется встречаться!

Трудная, но почетная, исполненная сурового романтизма служба в десанте. Строгие, но справедливые командиры, верные друзья рядом. Прыжки с парашютом, рукопашный бой, стрельба, тактика, рельефная мускулатура, гордый взгляд, голубой берет и восхищенные взгляды благодарных соотечественниц.

Как бы не так! Или по-военному «хрен вам в зубы». Ничего общего с этой пропагандистской ерундой армия не имеет.

– Выше ногу! Шире шаг. Я сказал: выше, – фонтаном хлещет по полковому плацу заливистая матерная ругань. – Носочек тяни под такую… разэтакий! Я тебе… наизнанку выверну. Как подходишь? Раздолбай! Еще раз! – командует, как рычит, на строевом плацу сержант.

Разлинованный по белым квадратам черный заасфальтированный полковой плац. Разбитая по отделениям рота три часа отрабатывает строевые приемы, без оружия. Строевой шаг, выход из строя, подход к начальнику, отдание воинской чести в движении. Горят подошвы кирзовых сапог, стерты ноги в неумело накрученных портянках, все тело ломит усталость, а до обеда еще долго, на перекуры даже и не рассчитывай.

– Выше ногу, шире шаг, под такую мать, мы вас научим, как родину любить, и вы…м и высушим! – командуют марширующими по плацу курками вконец обнаглевшие от полной безнаказанности сержанты.

Это строевая подготовка, исключительно важная для ведения боевых действий вещь. Нам же придется к противнику строевым шагом подходить. Грудь вперед, живот втянут, чеканя шаг, подходим к душману: «Товарищ душман! Разрешите по вам выстрелить? Есть, лечь трупом! Разрешите выполнять?!»

– Рота-а-а! Смирно! Ша-а-агом марш…

Идет рота прямо с плаца в солдатскую столовую, стараются, чеканя шаг, курсанты. Жрать охота, аж сил никаких нет, слюни кипят, всей душой летишь к горячим кастрюлям, а телом:

– Рота, смирно! Равнение – налево!

Проходит строй курсантов мимо взводного офицера, очень стараются новобранцы-курки, держат равнение на командира. Недовольно морщится невысокий, давно пересидевший в должности командира взвода офицер, плохо, просто похабно для строевика идут воины-десантники.

– Вы что мало их сношали? – сурово укоряет товарищ старший лейтенант сержантский состав.

– Будем их в личное время тренировать, – уверенно обещают сержанты, – так вые…м курков, что через пару суток можно хоть на парад этих долбоебов отправлять. Таких тонких, звонких и прозрачных.

Взводный удовлетворенно кивает головой, у нас в роте такие младшие командиры, что слово с делом у них не расходится. Обещали зае…ть, значит, зае…т.

– Рота, стой! – коротко и властно командует офицер.

Замирает перед входом в столовую строй, бьет фонтаном желудочный сок, голодный урчит желудок.

– Ро-о-ота! Слева в колонну по одному, для приема пищи… бего-о-ом марш!

Ну вот и обед, пожрем, чуток передохнем и с удвоенными силами побежим учиться любить родину.

Как кормили? Да в общем-то нормально. Непривычно после домашних разносолов, а так ничего. За столом не едим, заглатываем пищу. Быстрее, быстрее забить желудок. В моей алюминиевой тарелке остается здоровенный кусок вареного свиного сала, такое противно-жирное на вид. Знаю: если не съем его, будет мучить голод весь оставшийся день. Закрываю глаза и, не жуя, с трудом пропихиваю в пищевод кусок. Провалилось сало в желудок, можно открыть глаза.

С интересом наблюдаю за соседом, он аварец, призван из горного аула в Дагестане. Уже второй день, как он отказывается есть свинину, а его никто и не заставляет. Не хочешь? Ну и не надо! Сегодня пошел третий день его службы. У аварца закрыты глаза, на лице гримаса мучительного отвращения, во рту кусок вареного сала, с губ капает жир. Да, голод не тетка! Через неделю он, принимая пищу, уже не закрывал глаза, не морщился, а с вожделением прожевывал балтийскую свининку и шарил взглядом по столу: «А нет ли добавки?»