Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, Витька, не обойдется, даже и не надейся. Сильно, очень сильно дрожат мои «фибры души», значит, убьют нас. Хотя, может, и обойдется, на войне трудно наперед говорить.
Указывать цели трассирующим огнем – это ясно показать противнику, где сидят наблюдатели. Это, конечно, не так красиво, как в героических стихах: «Вызываю огонь на себя!», но по сути то же самое. Первое, что делает противник, обнаружив наблюдателя, это старается его уничтожить. По трассам нас быстро засекут. А у «духов» есть мощная машинка ДШК, как долбанут по нам с нее тяжелыми крупнокалиберными пулями, так только камушки от укрытий в разные стороны полетят. А дальше нас, лишенных защиты, быстро постреляют.
– Витек! Герка! Быстро на другую сторону горы откатились, вас там ответным огнем не достанут. А уж как нас долбанут, так вы корректировку продолжите.
Никто не спорит, никто не выделывается: «Да давай я останусь, а ты уходи» – или что-нибудь в этом роде, такое же бессмысленно-героическое. Давно мы воюем, и знаем: у каждого своя судьба. А судьба – это, братцы, такая подруга, что от нее за чужими спинами не спрячешься.
Отползают за склон Витек и Герка. А мы ждем, я и Филон. Молчим, а чего тут говорить. Слова, они пустые, ими от пуль не прикроешься. А через пару минут:
– Давай, быстрее пускай, а то нас расстреляют, – слышу истошный вопль Филона, а то я сам не знаю, что расстреляют, подвигаю свой РД и судорожно, трясущимися руками роюсь в нем.
А «вертушки» уже на боевой разворот заходят, сейчас как долбанут по нам, и все. Будет нам не просто конец, а полный, просто окончательный амбец!
Мы как вертолеты увидели, так сразу корректирующий огонь открыли, а они нас за «духов» приняли.
Есть, нашел, нащупал пальцами продолговатый цилиндр, вытаскиваю и сразу рву запальный шнур. Повалил густой красный дым, показывает этот запущенный мною дымок: «Братцы! Хорошие! Не бейте нас, мы свои!» Первый вертолет закладывает вираж и, не расстреляв нас ракетами, уходит, за ним еще два. Делают круг, засекают наши направляющие трассы, и вот теперь уже на цель по одному выходят. Доходит до нас упруго-тяжелая взрывная волна от ракетных разрывов.
На позициях «духов» месиво от вздыбленной земли, летящих камней и визжащих осколков. А мы туда еще и своего огоньку добавляем. Ответных выстрелов нет. С первого захода вертолеты «духов» накрыли. Пока вертолеты кружат, наша рота шустро поднялась – и бегом вниз, в долину, а миновав ее, уже вверх по склону другой горы, к расстрелянным позициям душманских пулеметчиков. Быстро карабкаются наши ребята. Есть! Уже на вершине такие маленькие, такие далекие от нас фигурки солдат. Есть! Прошли засаду! Нет у нас потерь. Ну и пилоты! Прямо снайпера!
Бывало и такое, что друг по другу из-за несогласованных действий били или по ошибке, а чаще всего – по раздолбайству. И потери такие несли, нашу роту это не коснулось, а вот иным подразделениям доставалось. А тут все прямо как по маслу прошло.
Ну все, пора к своим двигать. Встаю и смотрю на Филона, у него от химического дыма все лицо красное. Он на меня глядит и хохочет:
– Ты теперь точно красномордый!
Протираю лицо рукой, смотрю на ладонь: вся красная. Бью ногой уже пустой, но все еще чуть чадящий едким удушливым химическим дымом цилиндр.
Вот из-за этих густых, далеко заметных ярко-красных сигнальных дымов и возникла легенда о применении нашими войсками в Афганистане химического оружия. Не применяли, лично я о таком даже и не слышал, а слухам из «достоверных, но пожелавших остаться не названными, источников» не верю. Не было военной необходимости такое оружие применять, и обычным вполне справлялись.
– Повезло нам, ребята, – подходя к нам, говорит Витек, рядом с ним, счастливо улыбаясь, идет Герка.
Как же мы рады, что живы остались. Бешенным звоном забили тревогу «фибры души».
– Ложись! – кричу я, сам падаю и только потом слышу заунывный, противный вой летящей к нам мины.
Разрыв не вижу, только бьет по барабанным перепонкам сотрясенный взрывчаткой воздух, слышу такой противный, клекочущий вой осколков, чувствую резкий сильный удар – и дальше беспамятство темноты. Все так быстро произошло. Раз! Даже ахнуть не успел, и готово, ты уже труп.
Первое, что почувствовал, когда очухался, это дрожь в ногах, мокроту в штанах, и ужаснулся. Да неужто обоссался? Бывало такое не от страха, не приходя в сознание, раненые под себя прямо в штаны мочились. Потом бьет по нервам резкая, дергающая боль. Смотрю, кровь из левой ноги хлещет, течет и по штанам расползается. В ляжку меня долбануло. Сначала даже облегчение почувствовал, значит, не навалял в штаны. Может, и смешно, но это так. Поворачиваюсь на бок, выдергиваю из штанов узкий брезентовый брючный ремень – тремпель, чуть привстав, накладываю повыше раны жгут. При ранении главное – кровью не истечь. И только потом осматриваюсь. Филон сидит рядом с лежащим Витьком и башкой мотает – жив. Герка, обалдев, смотрит на рацию, она вся осколками искорежена. Помню, до взрыва она у него на спине была, значит, уже разбитую снять успел.
– С Витьком чего? – спрашиваю я, пересохло горло, хрипят связки, и слова выходят из глотки тихие и как бы неуверенные.
– Сейчас перевяжу, – встав, идет ко мне Филон и на ходу разрывает индивидуальный пакет, достает бинт, присаживается рядом и начинает поверх штанов бинтовать.
– А Витька убили, – бесцветным голосом говорит он.
– Я уж понял.
– У меня промедол остался. – Вот уже и Герка подошел, достает шприц-тюбик и колет мне в ногу повыше повязки.
– Повезло Витьку, – тем же бесцветным тоном говорит Филон, – ему всю спину осколками посекло и позвоночник перебило, и крохотная ранка на затылке. Сразу отъехал, не мучился.
Разное оно, везенье на войне, бывает. Коли судьба такая, то лучше уж так, сразу. А так… даже если бы выжил Витек, то кому он потом с перебитым позвоночником да парализованный нужен-то был бы? Разве что матери. Может, и жене, но это вряд ли.
– Идти-то можешь?
Встаю, кровь уже не идет, боль промедол снял, кость вроде не задета, жить можно.
– Доковыляю как-нибудь.
Филон и Герка заворачивают Витька в плащ-палатку, примеряются, как нести.
– Если бы тебя вместо Витька грохнули, нам бы легче было, – скривился Филон, опуская на землю мертвое тело.
– Почему? – апатично глядя, как он возится с плащ-палаткой, интересуюсь я.
– Ты весишь меньше, – без улыбки, совершенно серьезно объясняет Филон.
Верно, веса во мне килограмм этак с шестьдесят пять, и то с учетом навешанной амуниции и оружия, а Витек, он здоровый парень, тяжелый.
– Да брось ты свою рацию, – советую я Герке, видя, как он, примеряя лямки, собирается надеть разбитую радиостанцию. – И так идти тяжело, а ты еще этот хлам тащить собрался.
Герка швыряет на землю рацию, мы ее расстреливаем, остатки на мелкие кусочки прикладами разбиваем: «Ну что, ребята, пошли?!» Как дошли, почти не помню, через пару метров нога разболелась, все сильнее и сильнее жжет и рвет рану, по всему телу резкая боль расползлась. Искры из глаз. А тоже не ляжешь, тащить некому, ребята Витька несут, им тоже несладко.
Все же дошли на ту высоту, где раньше пулеметные позиции у «духов» были. Наша рота уже ушла вперед. Меня и Витька возле штаба оставляют. Филон и Герка уходят. Мне батальонный фельдшер делает противостолбнячный укол, еще впрыскивает пару тюбиков с промедолом, накладывает новую повязку. У меня все как плывет перед глазами, мне уже все по херу. Скоро эвакуация, меня в госпиталь, Витька на вечный дембель. Рядом он со мной. Как же мне тоскливо и хреново, ребята, вот и улыбаюсь. Вспоминаю рассказ Витька об отпуске домой. Он с первой женой разводиться ездил, это она на развод подала, вот его и вызвали на суд по повестке, заверенной военкоматом. Витька такой счастливый и довольный домой поехал, мы его всей ротой собирали: новенькая парадная форма; деньги все дали – ничего не пожалели. Развелся с одной и тут же на другой женился Витек. Вернувшись, он нам фотку показывал, хвастал, какая красивая у него вторая жена. Хотя уже не жена, вдова. Помнишь, Витька, как ты хохотал, когда нам про суд рассказывал? Я ведь тебя таким запомнил, ты для меня, Филона, Герки, для наших ребят из роты не груз «двести», а веселый, здоровый, русоволосый парень. А еще помню, как за минуту до разрыва ты сказал: «Повезло нам, ребята!» Повезло, только такое разное везенье на войне бывает.
Виктора Некрасова посмертно наградят орденом Красной Звезды. Филона, Герку и меня представят к медалям «За отвагу». Вот только… Мой наградной лист разорвет начальник политотдела – за то, что тремя днями раньше прямо во время проведения боевой операции я избил афганского солдата и офицера и отнял у них термосы с пловом.
Герке за то, что он не представил на списание разбитую рацию, объявят выговор. Начальник штаба батальона, капитан Эн, ходил лаяться к начальнику связи, выговор сняли, а наградной лист Герке так и не утвердили, Филон с нами за компанию пошел, его наградной тоже в штабе зарубили. Филон и Герка останутся живы, они вернутся домой без наград.
- Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Пернелл Соня - Прочая документальная литература
- С боевого задания не вернулись… ВВС РККА 1941—1945. Книга первая - Виталий Баранов - Прочая документальная литература
- Обратная сторона войны - Александр Сладков - Прочая документальная литература
- Ищу предка - Натан Яковлевич Эйдельман - Прочая документальная литература / Зарубежная образовательная литература
- Обучение действиям в наступательном бою - Джеймс Фрай - Прочая документальная литература
- Технологии изменения сознания в деструктивных культах - Тимоти Лири - Прочая документальная литература
- Красная площадь - Евгений Иванович Рябчиков - Прочая документальная литература / Историческая проза
- Деятельность Российского Общества Красного Креста в начале XX века (1903-1914) - Евгения Оксенюк - Прочая документальная литература
- Боевой путь Императорского японского флота - Пол Далл - Прочая документальная литература
- Точка невозврата (сборник) - Полина Дашкова - Прочая документальная литература