Введение в современное православное богословие - Карл Фельми

«Все явления и выбранные для их обозначения слова, – так пишет Станилое, – по отношению к делам Божиим и к Лицу, от Которого эти дела исходят, – это всего лишь символы, которые, согласно учению Дионисия Ареопагита, при определенных условиях могут быть и оставлены»[127]. Следовательно, Богопознание – это не такое состояние, когда можно остановиться, а движение по направлению к дальнейшему, более глубокому знанию. «Вот что значит истинно познавать Бога: никогда не насыщаться в желании познавать Его», – заявляет Станилое, опираясь на слово св. Григория Нисского[128].

Руководство «Православное богословие» о. Думитру Станилое знаменует переход от традиционного безразличия по отношению к Григорию Паламе к новому принятию его богословия, и этот процесс еще не завершился, он ныне идет в православном богословии. С проблемой рецепции учения св. Григория Паламы сопряжены, однако, тенденции, которые еще не играли роли в начале паламитских споров. Действительно, его противник Варлаам Калабрийский поначалу также был приверженцем «апофатического» богословия. И его расхождения со св. Григорием Паламой состоят не в учении о непознаваемости сущности Божией, а в отрицании реальности Богопознания во время зрения Фаворского света, в отрицании познаваемости Бога в Его энергиях. Св. Григорий Палама, изложив учение об энергиях, выступил против тенденции к скептицизму и агностицизму[129]. И лишь во время дальнейшего продолжения спора Григорий стал по отношению к учению о познании сущности Бога защитником апофатического богословия. В современном восприятии Григория Паламы как раз доминирует это отвержение рационализма, который на основе analogia entis[130] считает возможным полное Богопознание, ви́дение Божественной сущности, а «в области тринитарного учения [признает] аподиктическое доказательство (в смысле Аристотелевой логики)»[131], которое, кстати, Варлаам как раз отвергал.

Подобной полемической позицией, в которой апофаза подчеркивается сильнее, чем это было необходимо для Григория Паламы в его споре с Варлаамом Калабрийским, паламизм, с одной стороны, защищает правомерность религиозного опыта, с другой, подвергается опасности (речь идет не о великих паламистах, а об их эпигонах) стать предлогом для враждебности по отношению к науке, которую ни в коем случае невозможно подкрепить авторитетом такого великого византийского мыслителя, каким был св. Григорий.

Отец Павел Флоренский указал и еще на одну опасность, играющую роль в новейших исследованиях творчества св. Григория Паламы. «Незаметно и постепенно» в Православной Церкви укоренилась тенденция «говорить о “благодати”, т. е. о чем-то уж окончательно безличном. Известен обычно не Дух Святой, а Его благодатные энергии, Его силы, Его действия и деятельности. Слова “Дух”, “духовный”, “духоносный”, “духовность” и т. д. испещряют святоотеческие творения. Но из этих-то творений и видно, что эти слова “дух”, “духовный” и т. д. относятся к особым состояниям верующего, вызываемым Богом, но вовсе и почти вовсе не имеют в виду личного, самостоятельного бытия Третьей Ипостаси Пресвятой Троицы»[132].

У о. Павла Флоренского основная тяжесть критики состоит в том, что Святой Дух не рассматривается или почти не рассматривается личностно. В приведенной цитате видно также осуждение того, что вместо Святого Духа говорится о Его энергиях. Флоренский высказывает сожаление, что «желая доказать единосущие Духа со Отцом и Сыном, отцы указывали на одинаковость грехо-очистительной деятельности Духа Святого и деятельности Сына. Значит, даже в восприятии благодатных действий Того и Другого для святых отцов не было отчетливой границы»[133].

Отец Павел Флоренский направляет свою критику против как восточного, так и западного богословия. Однако критикуемые тенденции на Востоке и на Западе выглядят по-разному. На Западе снова и снова проявляются христомонистические[134] или бинитаристские[135] тенденции, сказывающиеся на молитвенной практике. Так, на Западе можно адресовать молитвы исключительно Богу-Отцу «через Иисуса Христа, Господа нашего». На Востоке, напротив, имеется опасность, – так звучит упрек, высказанный Доротеей Вендебург[136], – что энергии как энергии всей Пресвятой Троицы, действования которой ad extra неделимы, замещают действования Святого Духа или что они лишают Святого Духа какой-либо «функциональности». Этот критический вопрос становится особенно настоятельным при учете признаваемой Д. Вендебург аксиомы, что троичность сущности и троичность икономии должны полностью войти друг в друга[137].

В рецензии на книгу Д. Вендебург покойный о. Петер Планк, православный священник, задает, по моему мнению, справедливый вопрос: «Что, собственно, препятствует тому, чтобы различные “энергии” Божии, которые сообщаются и показываются человеку, допускают его разнообразные “обо́жения”, мы приписали не исключительности, а особенности одной из трех ипостасей?»[138]. Имеются ли у Григория Паламы подобные идеи, должно обнаружить специальное исследование. Далее мы покажем, что в православном богословии в принципе такое мнение известно[139]. От заблуждения, что Дух Святой якобы лишен «функциональности», православие сверх того охраняется учением о претворении Евхаристических Даров действием Св. Духа и выделением призывания Святого Духа.

Подобно тому, как Владимир Лосский все проблемы западного богословия сконцентрировал вокруг вопроса о Filioque и как сербский богослов архимандрит Иустин (Попович) (Лустин Поповий) распространил их на кризис цивилизации XX в.[140], так и Христос Яннарас – заслуживающим внимания, но все-таки очень односторонним образом – приписывал западной убежденности в возможности познания Божественной сущности (осужденной в учении Григория Паламы) ответственность за последующие трудности особенного западного богословия, дошедшего даже до богословствования о «смерти Бога»[141]. Отрицание различия между ουσία и ένεργείαι Божиими и убежденность в возможности познать сущность Божию, по мнению Христоса Яннараса, привели на Западе к следующим последствиям.

Бог, который будто бы может быть постигнут на основании заключений по аналогии, а не исключительно через опыт личного общения, сообщаемый Его энергиями, стал предметом рассудка. «Схоластическая аналогия не знает личного способа бытия – ни в качестве онтологической реальности, ни как возможности познания»[142]. Она «не знает личного бытия Божия, троичности Божественных лиц, способа бытия Божественной премудрости, которая является личной. Так что в области христианского богословия она вводит не только “скудость” иудейского монотеизма, но и несравненно более низкий уровень Богопознания: она замещает личного Бога библейского откровения и церковный опыт безличным понятием (сопсерйо) некоего трансцендентного “объекта”, что есть логически принудительная причина ее самой и всего сущего»[143].

Энергии сущности в противоположность этому следует понимать личностно (хотя Яннарас не сообщает, какому лицу Пресвятой Троицы они принадлежат исключительно или по преимуществу).

Западная точка зрения на «сущность», согласно Яннарасу, открывает путь «мистицизму сущности, созерцанию безличного абсолюта, который как раз потому, что он безличен, не оставляет никакого другого выхода, как только пантеизм и агностицизм»[144].

Постижение Бога, обусловленное мышлением по аналогии, делает, согласно Христосу Яннарасу, религиозное отношение в конечном счете невозможным. Цитируя немецкого философа Хайдеггера, Яннарас пишет: «Этому боту (causa sui) человек не может ни молиться, ни приносить жертвы. Перед causa sui человек не может со страхом пасть на колени, и перед таким богом он не может ни музицировать, ни танцевать. Вот почему безбожное мышление, в котором полностью совершен отказ от бога философии, бога causa sui, может быть, ближе Божественному Богу»[145]. Мышление по аналогии, с точки зрения Христоса Яннараса, превращает Бога в Нечто, в объект. Греческие отцы Церкви и подлинное православное богословие, по Яннарасу, в противоположность этому всегда учили о личном богопознании. Отношение человека к Богу – это не отношение субъекта к объекту, но «эротическое» отношение; подобного богопознания не бывает иначе, как через соединение с Богом. «Событие “личного” познания личностей есть Эрос»[146]. Хотя Яннарас и не говорит об этом expressis verbis, его понимание выражения “познание” совпадает со значением еврейского соответствия .