Веселенькая справедливость (Рассказы и повести) - Сергей Лукницкий

Рога не упали на меня.

Может, фотоэлемент - владыка случая - был рассчитан на белое платье, а на на мне темный костюм? Но я слишком верю в судьбу, чтобы даже в шутку рисковать теми, кого я люблю, кто любит меня и кого я считаю женой.

Вечером у меня было хорошее настроение, я выпил бутылку виски и, забравшись на крышу муниципалитета, в котором происходило венчание, изощрился снять со шпиля итальянский флаг.

Этот флаг и поныне хранится в нашем домашнем архиве, как, впрочем, и очень красивый с крестом - швейцарский.

Брачную ночь с Орнеллой мы посоветовались и решили отложить до лучших времен.

А потом еще примерно неделю я возил ее на "форде-фиеста" (дерьмовенькая такая машинка, похожая на нашу "восьмерку"). Орнелла была слишком возбуждена, потому что ей надо было сдавать экзамены на право защищать диссертацию, и не могла сама сидеть за рулем. Я возил ее по всякого рода учебным заведениям, где часами ждал в машине, пока она делала свои дела, нимало не заботясь, что полицейши, в непривычно коротеньких юбочках, пытались меня согнать с неположенного места парковки.

На это у меня был всегда готов один и тот же ответ. Я церемонно выходил из машины, галантно раскланивался и произносил волшебные два слова: "Туристо иноземо".

Меня после этого, как правило, оставляли в покое.

Потом выходила возбужденная Орнелла. мы ехали за очередной порцией бумажек в какой-нибудь другой офис, и я безропотно помогал ей осуществлять ее право стать магистром филологии, ибо прекрасно понимал, что хотя она и является только частью моей жены, причем зарубежной ее частью, но все-таки по глупым законам ХХ века, утвержденным всевозможными конвенциями, еще и личностью.

В Москву мы возвратились, когда ей оставалось только защититься.

Нас встретила волшебная Ксения. И когда мы ее увидели в аэропорту, то оба поняли, что наше счастье незыблемо.

- Твой знакомый министр юстиции, - сказала Ксения, когда мы сели в такси, - заявил, что брак с итальянкой только в Италии действителен. А вот письмо с его резолюцией, на основании которого мы с тобой зарегистрированы законным браком здесь, и, между прочим, по доверенности. Мне удалось создать такой прецендент. Теперь мы - твоя не просто любимая, но официальная жена.

В ближайшие полторы недели я возил Ксению на своем только что купленном сорок первом "москвиче" (паршивенькая такая машинка, похожая на задрипанный "ситроен" двадцатилетней давности) по разным инстанциям, чтобы она тоже могла набрать необходимое количество бумажек для защиты своей диссертации.

ГЛАВА 5. СОСЕДИ

Я прошу великодушного прощения за то, что под занавес, в нарушение всяческих литературных правил, приглашаю нового героя на последние страницы рассказа.

И ночью я не давал спать моим крошкам. Мы все трое думали: нужен этот герой или нет?

В конце концов, мы решили, что нужен.

Но так как ночь уже почти прошла и на решение супружеских проблем времени не оставалось, разговор вспыхнул вновь и Орнелла, менее посвященная, чем Ксения, в мою прежнюю жизнь, спросила наивно и легко: "А зачем он нужен?" - после чего мы все вместе дружно и весело расхохотались.

В самом деле, зачем в рассказе нужен Дрюня Гавкин?

Я стал объяснять, что он - замечательная личность.

В глубине души я надеялся познакомить его с Наташкой, ибо не люблю бросать женщин не компенсировано. И, достав из глубины души это свое заветное желание, я их познакомил.

Я часто думал о Наташке. Не потому, что все еще любил ее, а потому, что имею собачий нрав и чужой ее не считаю. Она часть моей жизни. Не буду же я рушить памятники истории в угоду минуте.

К тому же Дрюня Гавкин - это не какая-нибудь халтура "На тебе, Боже, что нам не гоже".

Дрюня Гавкин - человек, абсолютно подходящий ей и ее семье по образу мыслей и складу ума.

Он, сколько я его знаю, считал себя диссидентом, то есть инакомыслящим, и противопоставлял себя любой власти, которая менялась так же часто, как ценники в магазинах. Он любил учинять скандалы. Но было в нем нечто такое, может быть, прямые длинные блеклые волосы, или прыщавый лоб, или дамский голос, а то и невероятно маленький рост, что всерьез его никто не воспринимал и скандалы его не поддерживал.

Кто осудит меня за то, что я предлагаю своей бывшей жене такого, мягко выражаясь, никчемного мужчину? Да все.

Но, минуточку: волосы можно постричь и вымыть, прыщи легко лечатся не разговорами о женщинах, а хорошим белковым, говоря научным языком, обменом, голос тоже можно поправить, накостыляв ему пару раз по шее. А рост можно и не заметить. К тому же и была, наверное, какая-то в том пикантность, когда Наташка появлялась с ним на улице, где он, как мячик, прыгая вокруг нее, стройной, хорошо потренировавшись, допрыгивал ей почти до плеча.

У Дрюни Гавкина был псевдоним "Амальгамин", он был журналистам и писал злобные статьи.

Кроме того, его отличали вечно нечищеные ботинки, мятые брюки и до предела обгрызенные ногти.

Была в нем и еще одна странность: слово "Москва" он писал через букву "ц". Может быть, поэтому правительство столицы, почувствовав в нем человека из самой гущи народа, предложило ему издавать журнал с таким же названием.

Министерство печати журнал вынуждено было зарегистрировать. Потому что это все-таки был не "Москва", а "Моцква".

Верный своим принципам устраивать скандалы везде, где он только что появлялся, Дрюня Гавкин начал свою журналистскую деятельность с того, что обобрал многих вдов бывших государственных деятелей.

Он вывез их домашние архивы и фотографии под предлогом того, что все это безумно интересно для его журнала, что он будет это печатать и платить им большие деньги. Рукописи, однако, утекли за рубеж и там превращались в странные книжечки, а большие деньги, как водится, получали не обобранные вдовы, а маленький Дрюня Гавкин.

Настроив этим мероприятием против себя всех бывших, Дрюня Гавкин приступил к следующему этапу своего журналистского поприща.

Он стал формировать редколлегию журнала из людей противоположных взглядов, настолько противоположных, что даже сам боялся потом на собственную редколлегию ходить.

Да она и собралась-то только однажды и закончилась крупным, отнюдь не литературным, побоищем, на которое были стянуты силы ОМОНа, а тогдашний министр обороны подумывал ввести в этом районе города военное положение.

Дрюня Гавкин выпросил себе под это дело танк и ездил на нем на работу.

После того заседания редколлегии освободили от занимаемой должности начальника московской милиции.

Дрюня Гавкин тотчас же выставил на этот пост свою кандидатуру, но по причине своего маленького роста депутатами на обсуждении столь ответственной фигуры замечен не был.

И остался поэтому главным редактором.

Ко мне он имел только то касательство, что однажды предал громогласно анафеме моего бывшего тестя и поэтому по логике новой нравственности, провозглашенной перестройкой, обязательно должен был жениться на его дочери. Я тогда, помниться, дал ему по физиономии, и в журнале даже открылась рубрика, посвященная моей скромной личности.

Все, что делал в этой жизни Дрюня Гавкин, было служением лишь одной задаче и одной цели: он хотел совсем уехать из нашей солнечной страны, но в силу своей натуры пытался сделать это нестандартным образом, ибо ни один из известных ему способов, а их, как пальцев на руке, - пять: быть евреем, устроиться там на работу, жениться на иностранке, иметь много валюты и делать, что хочется, убежать, наконец, - ему не подходил.

Он придумывал шестой способ.

Но так как он как личность никому не был нужен, то обусловленные шестым способом бесконечные его скандальные истории Запад не волновали, и никто ему не только не предлагал американского паспорта, но даже фиктивную визу в Польшу ему пришлось добывать за четыреста тысяч.

Еще не женившись на Наташке, он уже на страницах своего журнала смешал с дерьмом ее отца и мать, а свои поступки объяснял новым мышлением, непонятным в примитивной суетности тем, кому Бог не дал гладиаторских способностей. Это была вторая его публикация о Наташкином отце. И теперь можно было не сомневаться - он всерьез взялся за ней ухаживать.

Сегодня утром, когда Орнелла отправилась за покупками и уже через пятнадцать минут, поднявшись по мраморной лестнице нашего скромного четырехсоттысячедолларового домика, принесла кроме славного стихотворения еще слегка помятые авокадо, я этого почти не заметил.

Да и Ксения, возвратившись со своей лекции по русскому праву из колледжа, где она весьма успешно преподавала, была не против разрезать его и, приправив оливковым маслом и уксусом, съесть сразу, так как была голодна. Но тут-то и появился закипающий Дрюня Гавкин, которого послало мне провидение, не известно, за какие провинности, в соседи на этом сказочном побережье Золотого озера в Швейцарии.