Дар Бога - Степан Вадимович Дмитрук

Нагена (мать Адолы) и глава семейства — на возвышении в центре.

— Разве вы не слуга Одвига Аускера? — была его первая фраза, обращённая ко мне, не считая сдержанного приветствия при встрече.

— Да, мой господин, — при Адоле я не решился снова играть глупца, — я посыльный, мы с вами уже встречались.

— Да уж, помню. Как вы к нам попали?

— Владетель отослал меня сюда после того самого инцидента с ребёнком. Тогда я хотел объяснить обстоя…

— У меня были дела поважнее.

Кажется, перебивать собеседника — такая же общенациональная черта монтадов, как и пристрастие к пьянящим напиткам. Осушив свою кружку и попросив едва уловимым движением головы налить ещё, Cтум продолжил.

— Жизнь здесь сильно на вас повлияла, вы стали… — он явно хотел сказать «умнее», — вы изменились в лучшую сторону.

— Спасибо, господин.

— Вас принимают здесь как владетеля. Чем вы заслужили такое отношение?

— Должно быть…

— Ах да, немногие разбираются в нашей иерархии.

— Вы сказали «в нашей», господин. Стало быть, вы считаете себя аннтом?

— Я поторопился, сказав, что вы поумнели. Разумеется, проведя в этой стране большую часть жизни, я считаю себя аннтом! А так как теперь и моя малая Родина стала её частью, даже моё происхождение этому не противоречит.

Адола, сидевшая по левую руку от отца, дёрнула его за рукав.

— Батюшка, не забывайте, этот человек спас меня.

— И ведь верно. Что ж, я не забуду этого. Я обязательно вознагражу вас, как именно — решу позже. А пока расскажите мне о своих приключениях, ибо я ничего не понял из трескотни моей милой Оа!

— Оа?

Лицо Адолы вмиг стало красным как раскалённая кочерга. Её мать поспешила вмешаться:

— Это ласкательная форма от «Адола» — как правило, мы сокращаем имена близких и дорогих нашему сердцу людей.

— Действительно, очень мило, — рассмеялся я.

Обыкновенно дерзкая и колючая Адола Стум в полнейшем смущении с головой закуталась в плащ. Ещё на входе я отметил поразительное сходство матери и дочери, несмотря на то, что Нагена Стум имела такую же бронзовую кожу и тёмные глаза, как и все здешние жители. Отцовские черты лица также вполне прослеживались, но такой белой кожи и зелёных глаз я не заметил ни у одного монтада.

В этот момент в зал вошёл привходный слуга и доложил о прибытии Кальгена Альпа.

— Скажи этому кротовьему отродью, что мы ушли на поиски дочери и сами пропали! Пусть попереживает!

При этих словах вершитель слегка потёр правый глаз.

— Поздно, Стум, я всё слышал! — сказал вошедший Кальген, — да и весть уже разбежалась по городу.

Пока эти двое пререкались, я улучил момент, чтобы перекинуться двумя словами с Адолой.

— Почему вы раньше мне не сказали? Я был уверен, что ваша фамилия Альп!

— Мой дядя — брат моей матери, а не отца, и я никогда не называлась его фамилией.

— Но вы поняли, кто был тем вершителем, что меня допрашивал?!

— Да, но если бы я сказала тогда — испортила бы ваше доверие. Не волнуйтесь, теперь вам ничего не угрожает. Более того, теперь всё станет ещё лучше.

— Каким образом?

— Книга! Потом объясню.

Мы вернулись к трапезе и провели остаток вечера, рассказывая о наших скитаниях в каменных коридорах. Кажется, Кенод и Нагена остались довольны, а Кальген был более чем впечатлён. Довольный исходом вечера, я пошёл домой, неся Гогоса на руках, а дойдя, сразу уснул.

Наутро первым, что я обнаружил, приведя себя в порядок, была моя чернильница. Она стояла на каменной приступке возле моего лежбища, очевидно, в тот злополучный день я попросту забыл её. Отчётливо помня, как подобрал в темноте некий металлический предмет, я начал шарить рукой в кармане плаща. Извлечённая мной вещь крайне озадачила меня: чернильницей она точно не была. В моей ладони лежал кусок золотой меди в большой палец толщиной и со средний палец длиной, как и всякий самородок, испещрённый многочисленными рытвинами. Но интереснее всего было то, что сверху его венчала петля, а книзу он сужался. Это явно не было творением рук человеческих, но и приписать этой вещице природное происхождение было сложно. Я вспомнил легенды о слезах Владыки, которые будто бы находят иногда в подземельях. Действительно, учитывая близость вулкана, можно допустить появление в этих пещерах чего угодно. Разглядывая странный предмет, я начал думать о не менее удивительных событиях вчерашнего вечера. Итак, Адола оказалась дочерью Кенода Стума — вершителя, чуть не отправившего меня в темницы Крапита. Только тогда я оценил коварство Одвига Аускера: не будучи до конца уверенным в моей невиновности, он отослал меня на родину герцогского карателя. Моя миссия делает меня человеком крайне заметным, а значит, рано или поздно наши пути должны были вновь пересечься, после чего Стум мог бы заново провести допрос, но уже на своей земле, что сняло бы ответственность с Аускеров. Если это правда, то вскоре должен приехать гонец из семейства Виктов, чтобы завершить моё задание. Таким образом Одвиг убивает сразу двух землероек: отводит беду от Аускера и выступает посредником в переговорах с монтадами. Занятый этими мыслями, я приступил к завтраку из злаковых лепёшек и грибного настоя и не заметил, как Тала привела востроносого юношу в круглой суконной шапке на голове и с небольшим загнутым вовнутрь чеканом на поясе, что выдавало в нём сына дворянина. Как правило, их занимают какими-либо незначительными поручениями, пока они не станут полноценными воинами и владетелями, и, в отличие от простых подданных князя, они не выполняют одну и ту же работу всю свою жизнь с самого рождения. Его внешность показалась мне знакомой — вероятно, я видел его с кем-то из местной знати. Немного помедлив и с хищным прищуром осмотрев меня и моё жилище, парень произнёс звонким голосом:

— Под защитой Каменной Богини!

— Да хранит тебя Владыка Недр!

— Совет Семнадцати хочет, чтобы ваша милость присутствовали при обсуждении.

— Я в самом деле там нужен?

— Так сказал господин Альп.

— Что ж, веди меня к месту собрания!

ГЛАВА 7. О НЕЛЁГКОМ ПУТИ И ВНЕЗАПНОМ ОТКРЫТИИ

Уже через два дня мой верный Тар вёз нас с Гогосом и Товеном (тем самым юношей, что сопровождал меня в Совет) по извилистым горным тропам Верхнего Монта. Дожди перестали быть столь частыми, но небо приобрело свинцовый оттенок, а и без того холодный горный воздух не оставлял сомнений: начинается зима. Совет Семнадцати, разумеется, согласился выступить против Форроса войском и частью ополчения. А дабы не медлить, они попросили меня сразу же ехать в Крапит, минуя Аускер.