Европейские поэты Возрождения - Коллектив авторов

ДЖОВАННИ БОККАЧЧО

ФЬЕЗОЛАНСКИЕ НИМФЫ

Отрывок

Со множеством прельщений и моленийПред Мензолой тут Африко поник,—Раз во сто больше наших исчислений;Так жадно целовал уста и лик,Что много раз, и все самозабвенней,Пронзительный ему ответил крик.Ей подбородок, шею, грудь лобзая,Он мнил — фиалка дышит полевая.

Какая башня твердо возвышаласьТут на земле, чтобы, потрясенаНапорами такими, не шаталасьИ, гордая, не пала бы она?Кто б, сердцем женщина, тверда осталась,Его броней стальной защищена,Лобзаньям и прельщеньям недоступна,Что сдвинули б и горы совокупно?

Но сердце Мензолы стальным ли было,Колеблясь и борясь из крайних сил?Амура восторжествовала сила,Он взял ее, связал — и победил.Сначала нежный вкус в ней оскорбилаОбида некая; но милый — мил;Потом помнилось, что влилось в мученьеЖеланье нежное и наслажденье.

И так была душой проста девица,Что не ждала иного ничегоВозможного: ей негде просветиться,Как человеческое естествоРождается и человек творится,—Слыхала вскользь — не более того;Не знала, что двоих соединеньеТаит живого третьего рожденье.

Целуя, молвила: «Мой друг бесценный,Какой-то властной нежною судьбойВлекусь тебе предаться непременноИ не искать защиты никакойПротив тебя. Сдаюсь тебе — и пленнойНет сил уж никаких перед тобойПротивиться Амуру: истиранилМеня тобой — глубоко в сердце ранил.

И я исполню все твои желанья,Все, что захочешь, сделаешь со мной:Утратила я силы для восстаньяПеред Амуром и твоей мольбой;Но лишь молю — яви же состраданье,Потом иди скорей к себе домой:Боюсь, что все же буду здесь открытаПодругами моими — и убита».

Дух Африко тут радость охватилаПри виде, как в душе приятно ей;Ее целуя, сколько силы было,Он меру знал в одной душе своей.Природа их на хитрость убедила —Одежды снять как можно поскорей.Казалось, у двоих одно лишь тело;Природа им обоим так велела.

Друг друга целовали, и кусалиУста в уста, и крепко обнялись.«Душа моя!» — друг дружке лепетали.Воды! Воды! Пожар! Остановись!Мололи жернова — не уставали,И оба распростерлись, улеглись.«Остановись! Увы, увы, увы!Дай умереть! На помощь, боги, вы!»

Вода поспела, пламя погасили,Замолкли жернова, — пора пришла.С Юпитером так боги пособили,Что Мензола от мужа зачалаМладенца — мальчика; что в полной силеИ доблести он рос — вершить дела;Все в свой черед — так о повествованьеМы доброе дадим воспоминанье.

Так целый день почти что миновался,Край только солнца, видный, пламенел,Когда усладой каждый надышался,Все совершив, обрел, чего хотел;Тут Африко уйти уж собирался,Как сам решил, но все душой болел;И, Мензолу руками обнимая,Он говорил, влюбленный лик лобзая:

«Будь проклята, о ночь, с своею тьмою,Завистница восторга нас двоих!Ведь я так рано принужден тобоюПокинуть благородную! КакихЯ ждал блаженств — и их лишен судьбою!»И много длительных речей иныхВ страдании глубоком изливалось:Разлука горше смерти показалась.

Стояла Мензола, мила, стыдлива,Потупившись, как будто бы грешна,Хотя уж не была она так живо,Как в первый раз, тоской удручена.Разнеженная, хоть чужда порыва,Была уже счастливее она.Обмана все-таки ей страшно былоНевольно — и она заговорила:

«Что можешь сделать ты — еще не знаю;Не уходить — предлог теперь какой?Любовь моя, тебя я умоляю,—Ты утолен со всею полнотой —Ты должен удалиться, полагаю,Не медля ни минуты здесь со мной.Ведь только если ты уйдешь, любимый,Я здесь могу остаться невредимой.

И лишь листок, я слышу, шевельнется,Мне чудятся шаги подруг моих.Так пусть тебе в разлуке не взгрустнется:Ведь от напастей я спасусь лихих.Хоть пред разлукой больно сердце бьется,Готова я, и страх во мне затих,А ночь близка, а нам идти далекоОбоим, чтобы дома быть до срока.

Но, юноша, скажи свое мне имя,И пусть оно останется со мной:Мне груз любви тяготами своимиС ним будет легче, нежели одной».«Моя душа, — ответил он, — какимиЖить силами смогу, простясь с тобой?»И назвал ей себя — и целовалисьОни без счета, нежно миловались.

Влюбленные, готовые расстаться,Уже прощались столько, столько разИ не могли никак нацеловаться,—Глав тысячу б я вел о том рассказ.Но это всем знакомо, может статься,Кто наслаждался так хотя бы раз,Кто знает, сколько несказанной мукиВ усладе, что обречена разлуке.

Несчетных поцелуев не умелиОни унять. Пойдут, скрепив сердца,Но шаг — и вновь назад, к желанной целиЛобзать румянец милого лица.«Моя душа! Прощай! Зачем? Ужели?» —Друг другу лепетали без конца,Вздыхая, и расстаться не решались,Сходились вновь, и шли, и возвращались.

Но, видя, что уж невозможно далеОтсрочить расставание никак,В объятья руки жадные сплетали,Друг друга, страстные, сжимая так,Что их бы силою не разорвали:Любовь не отступала ни на шаг.И долго так стояло изваяпье —Любовники влюбленные в слиянье.

* * *

На лодке госпожа моя каталась,И не было вокруг быстрей челна,И пела песню новую она,Как только песня прежняя кончалась.

И лодка то у берега качалась,То с берега была едва видна,И среди стольких жен в тот день однаРожденною на небесах казалась.

Я видел — словно к чуду наших дней,Исполненные чувством восхищенья,Тянулись люди к ней со всех сторон.

И пробуждалися в душе моейВсе чувства, и не знало насыщеньяБлаженство петь о том, как я влюблен.

* * *

На мураву присев у родника,Три ангельских созданья обсуждалиВозлюбленных, — от истины едва лиБыла моя догадка далека.

Струясь из-под зеленого венка,Густые кудри златом отливали,И цвет на цвет взаимно набегали,Послушные дыханью ветерка.

Потом я слышал, как одна спросила:«А что, как наши милые сейчасСюда пришли бы? Что бы с нами было?

Мы скрылись бы от их нескромных глаз?»В ответ подруги: «Никакая силаСпасаться бегством не заставит нас».

* * *

Мне имя Данте, Данте Алигьери,Я новая Минерва, чей языкРодимым красноречием велик,Ее ума достойным в полной мере.

Я в преисподней был и в третьей сфере,Куда воображением проник —С намереньем последнею из книгРазвлечь потомков и наставить в вере.

Флоренция, моя родная мать,Мне мачехою сделалась постылой,Дав сына своего оклеветать.

Изгнанника Равенна приютила,Ей — тело, духу — Божья благодать,И зависть пред согласьем отступила.

ЛЕОНАРДО ДЖУСТИНИАН

* * *

Ты помнишь клятвы, полные огня,Что слух еще недавно мне ласкали?Когда-ты день не видела меня,Твои глаза везде меня искали,И если не было нигде меня,Сердечко разрывалось от печали.А нынче смотришь — и не узнаешь,Раба не ставя бывшего ни в грош.

* * *

Когда б на ветках языки росли,И дерево, как люди, говорило,И перья прорастали из земли,А в синем море пенились чернила,—Поведать и они бы не могли,Как ты прекрасна: слов бы не хватило.Перед твоим рождением на светСвятые собрались держать совет.

БУРКЬЕЛЛО