Арьер (Колыбельная для барабана) - Александр Мардань

АЛЕНА (актриса, игравшая Хейли и Офелию): В вашем театре?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет, в соседнем. Давайте по сегодняшней репетиции… Мы что играем?

ГЛЕБ (актёр, игравший Глена): Занимательную патологию.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вот именно! Это современная английская пьеса. Действие первой части происходит в сегодняшней Англии, второй — в средневековой Дании. Вторую, якобы написал ваш герой (смотрит на Павла), такой себе квази — Шекспир, он же Пол, он же Полоний. Эти пьесы про то, про что, кстати, и все остальные — про добро и зло, любовь и проблему выбора.

ПАВЕЛ: Пьеса Пола — «Старый Гамлет» должна дать ответы на вопросы, поставленные в первой части?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Пол хорошую пьесу написал. А в настоящей литературе мир всегда предстает как вопрос и никогда как ответ.

РЕГИНА (актриса, игравшая Грейс и Гертруду): Мне кажется, что там много лишнего, есть фразы, которые хотел сказать автор, а не персонаж. И перевод несовершенен, герои то на «ты», то на «вы», а ведь в английском это одно слово — «You».

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: И у меня есть вопросы к переводчику, но нельзя українську пісню про рушник дословно перевести в русскую про полотенце. Возможно, какие-то детали упущены, но главные мысли доведены. Кстати, слово «патология» — от греческого «страдание».

ПАВЕЛ: Так что играть, в чём сверхзадача?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ваша задача так подать свои роли, чтобы было понятно, что это как бы один герой, но и не один. То есть один тип, но не один характер. Я понятно говорю?

РЕГИНА: Да понятно, только не просто — две роли в одном спектакле.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ну, знаете… на то вы и мастера сцены.

АЛЕНА: Андрей Альбертович, а какой жанр у нашего спектакля? Пародия на новую драму?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Скорее — на новую жизнь. Всего понемножку — то смеются, то за сердце хватаются, то стыдно, то страшно… Все смешано… Абсурд, реализм, парадокс… И из этого мы должны сделать конфету многоразового использования… Так, разбираем каждого в отдельности. Офелия — Хейли. У вас, Леночка, все прекрасно. Все хорошо, свежо. Даже неожиданно хорошо. Жаль, что вы в свое время в наш театр не поступили.

АЛЕНА: Не взяли.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ошиблись. Вы хорошо проживаете роль.

АЛЕНА: Какую из них?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Обе. Делайте пока так, как делаете. И с руками хорошо. У вас замечательные руки, выразительные, вы их не прячьте, они яркий рисунок дают!

Теперь Гертруда — Грейс. Вы когда последний раз были в Англии?

РЕГИНА: На выходных. Люблю, знаете ли, в Лондон слетать, в субботу оперу послушать.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ну, понятно, понятно, извините. А я вот бывал в Англии. Там улыбаются по — другому. У нас не разработаны мышцы лица, отвечающие за улыбку, может, поэтому советских на западе легко отличают. Тренироваться надо. Зритель воспринимает то, что ему показывают честно. Улыбайтесь, но не вымучено, естественней! Англичане всегда улыбаются в ответ на реплику, сдержанно, но улыбаются. Поработайте над этим. Вот смотрите — Леночка, другое поколение. Они теперь всегда улыбаются, у них везде смайлики. Вот и вам надо смайл шире!

РЕГИНА: Что шире?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Смайл, смайл шире, Регина! Вы зачем приехали в этот центр здоровья и семьи? Вы приехали гулять, а не на последнее прощание с режиссёром. Вы же не знаете, что кто-то умрет или кого-то убьют. Вы добрая, циничная, но добрая! Как Мефистофель навыворот: вы часть той силы, что хочет всем добра, а получается… наоборот. (Обращаясь ко всем) Теперь о деталях: в них не только дьявол кроется, но и успех… Мне в вашей игре не хватает подробностей. Мы же Англию играем! Ну не были вы там, так фильмы английские посмотрите, в них играют ваши коллеги.

Теперь конкретно. Врач Глен и администратор Пол… Глеб, ты все время ходишь, как японский турист, задрав голову. А вы, Павел, наоборот, как следопыт, в пол смотрите и бледнолицых вычисляете.

ПАВЕЛ: А куда я смотреть должен?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Чаще друг на друга смотрите! Поменяйте позу лица. Вы же отец и сын, у вас конфликт, но вы должны сделать одно дело, коль оказались на подводной лодке. Тут не Маяковский: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха — Что такое хорошо и что такое плохо». Это другая история: резать — не резать, это же быть или не быть! Глеб, ты играешь врача… Врачи не смотрят в глаза, они смотрят на глаза. До диалога с отцом ты так и должен на всех смотреть. А вот отцу — в глаза! И потом, ты не уверен, что он согласится, ты убеждать должен, а не читать свою речь, как стихотворение в школе. Где твои сомнения? Прообраз врача ведь — Гамлет, он же мучится сомнениями, а тебе все ясно, как пламенному революционеру. Тебе только дай всех расчленить, на запчасти разобрать… А вдруг ты не прав?.. Все Гамлеты — хирурги, но не все хирурги — Гамлеты.

ГЛЕБ: А разве мой Гамлет сомневается? Шекспировский мучится, а этот…

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Конечно, сомневается! И этот тоже! Очки на носу и сомнение в душе — то немногое, что отличает нас от животных. Он же гуманист, который берет в руки оружие! И от этого сразу перестает быть гуманистом. Гены пальцем не раздавишь, характер папин. Он концентрация человеческих противоречий. До шекспировского Гамлета это может и не доходит, а до Гамлета Пола — вполне. И это заставляет его сомневаться и страдать. Гамлет — это сомнение, а не решение.

ГЛЕБ: Извините, Андрей Альбертович, но я с вами не согласен. Он же говорит, я не Гамлет, мне наплевать на сомнения и связь времён.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Он это говорит, но при этом сом — не — ва — ется! Глеб, доверьтесь мне, артист — это инструмент, на котором режиссёр должен сыграть пьесу, написанную автором.

ГЛЕБ: Андрей Альбертович, у вас музыкальное образование, по какому классу, скрипки или фортепиано?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: А, это вы к тому, что… «вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя»… Так у меня образование по классу флейты, поэтому на вас я сыграю не хуже, чем на ней.

Так, что еще? Какие ко мне замечания? Вы же меня со стороны видите. Ну, извините мою причуду — не ставлю я спектакли, в которых не играю. Как вам мой Клавдий сегодня?

РЕГИНА: Мне ваш Клавдий кажется слишком мрачным. Он же любит Гертруду, а вы нет. Ну когда-то он ее любил. Было бы интересней, если бы у него чувство сохранилось и проявлялось в наших отношениях.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Регина, вы вcю пьесу прочли или только свою роль? Если драматург написал одно, как я буду играть другое?

РЕГИНА: Так на конфликте интересней. И там, где я Грейс, а вы Ричард, мне тоже не хватает вашей теплоты, особенно вначале.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: В Англии любые отношения — это прежде всего контракт, в отличие от нас, где любой контракт — это прежде всего отношения. Ричард и Грейс — не исключение. Но я подумаю, подогрею себя в следующий раз. У кого ещё замечания?

ГЛЕБ: А вот мне Клавдий нравится. Мне в Ричарде, в режиссере, не хватает злости. Он ведь подлец?

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Да какой он подлец! Искал вдохновения, ввязался в историю, нелепо помер. А вообще он творческий человек, ищущий. Ему не столько Хейли нужна, как сам процесс ухаживания. Может, он больше боится, что она скажет «да», чем «нет»? А, с другой стороны, ему ранг не позволяет от нее «нет» услышать… Ричард — образ сложный. Миром правят не убеждения, а вожделения. Жизненный опыт необходим. Спасибо за замечание, подумаю и об этом. Вопросов нет? Завтра репетиция в одиннадцать. Нет, извините, завтра нужно будет отдохнуть, выспаться. Давайте в час. Все.

ПАВЕЛ: Андрей Альбертович, а нельзя сейчас финальный монолог пройти? Я не знаю, что с ним делать.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ой, сказал герой… Давайте завтра. Сейчас мы его все равно проработать не успеем. Всем спасибо, все свободны.

Актеры расходятся.

Регина, задержитесь на минутку!

Регина возвращается.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Так на когда он нас пригласил?

РЕГИНА: На семь.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: А куда ехать?

РЕГИНА: Это за городом, но не далеко. По идее успеваем.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Давай так: я буду стоять не возле театра, а на квартал ниже.

РЕГИНА: Хорошо, я подъеду. Только ты стой за перекрестком, а то там знак «Остановка запрещена» Через полчаса я буду.

АНДРЕЙ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы, будете.

РЕГИНА: У нас что, официальная обстановка, все еще на «вы»?