Бесноватые - Кристофер Фаулер

— Ты перекроешь ей ток крови! — кричит Энджи. — Сейчас же размотай ей руку, и делай это медленно. Виктория, не сиди как чучело, останови свою сестру.

Энджи всегда была хладнокровна. Она не любит публично демонстрировать свои эмоции. Она не плакала на похоронах, потому что была слишком занята планом организации стоянки для машин. Она так до сих пор и не плакала. По мнению ее родителей, она бесчувственная. Она не бесчувственная: она просто разбирается, вместо того чтобы разваливаться на части.

— Что я тебе говорила про ножницы? Ну, вот ты и увидела, какие они острые. — Она выхватывает ножницы у Мелани и кидает их в угол комнаты.

Сковорода позади нее соскальзывает с основания крана, и гейзер возобновляет свою работу; напор воды высок. Энджи хватает сковороду, а вода тем временем выстреливает в одну из лампочек под кухонным шкафом, лампочка с хлопком взрывается, и острые осколки разбитого стекла летят повсюду.

— Никому не двигаться, — мрачно предупреждает Энджи, вытянув вперед сковороду.

Домашний телефон снова начинает звонить. Ди-джей на радио проигрывает самый раздражающий звук во всей стране. Эмма принимается плакать. Звонят в дверь. Молоток наверху стучит еще громче.

В три шага Энджи приближается к входной двери. Она распахивает ее.

Перед ней стоит упитанный человек со знакомой татуировкой на шее.

— Ну и как же вы тут справляетесь совсем одна? — говорит он, нахально шагая в прихожую.

— Я разбираюсь, — объясняет она сквозь сжатые зубы, бросая взгляд назад, на детей. Эмма под столом сжимает кошку. Мелани наматывает пластырь на голову Виктории, прижимая ей нос.

— Думаю, настало время платить по счетам, — он смотрит мимо нее на детей, как будто пачкая их своим взглядом. Он балансирует на кончиках кроссовок и тянется за чем-то в карман. Почти не думая, Энджи обеими руками заносит тяжелую сковороду. Сковорода издает картонный звук бьющего гонга, встречаясь с его лицом. Широко раскрыв глаза и рот, он валится назад в коридор и обрушивается без сознания у стены.

— Я же сказала, что разбираюсь! — кричит она, глядя, как он лежит там под дождем. Она пинает его ноги, убирая их от своего порога, и захлопывает дверь.

— Виктория, забери у Эммы кошку, — говорит она сосредоточенно, — положи пластырь обратно в аптечку и иди переодеваться. — У нее в голове появляется список, и возле каждого пункта стоит квадратик, в котором надо поставить галочку. Отменить приход няни, позвонить сантехнику, одеть детей, позвонить сестре, позвонить на работу и сказать, что она не придет, а проведет Сочельник со своими девочками.

Энджи смотрит из кухонного окна на стену дождя, на мужчину, который лежит на площадке, и, трясясь, добавляет еще один пункт внизу списка.

Бледное неподвижное тело обмывает дождем. В заднем кармане его джинсов лежит чек, выписанный на имя Энджи, по которому уже никто не получит деньги. Это улика, которая подтвердит то, что на жену полицейского не нападали, и чек создаст еще одну ситуацию, с которой ей придется разбираться. Энджи уже может это сделать. Она может сделать все.

Зелёный человек

Джош Мачен говорил себе, что ревность в такой же степени является неотъемлемой частью любви, как и другие охотно демонстрируемые жесты, — протянутая через обеденный стол рука, поправляющая волосы на лбу любимой, многозначительные взгляды, которые кидаешь на нее через забитые пассажирами вагоны метро, — все это просто лишний раз доказывает, насколько тебе не наплевать. Кейт дразнила его этим. «Тебя послушать, так Отелло был нормальным парнем, который действовал с полным правом», — заявила она. Ревность означала, что ты постоянно о ком-то думаешь, чему каждый нормальный человек, конечно, должен радоваться, поэтому они постоянно шутили на эту тему.

Тема ревности перестала быть шуткой, после того как Джош пошел за ней на девичник и обвинил ее в том, что стриптизер дотронулся до ее бедра. Чем больше они спорили о том, в каком конкретно месте шаловливые руки юноши дотронулись до нее, тем менее веселой делалась улыбка Кейт. После этого случая он стал подвергать сомнению все ее перемещения, принялся проверять ее мобильный на предмет неопознанных номеров, а ее электронную почту — на предмет таинственных корреспондентов. Обычно после этого он извинялся, но лучше от этого не становилось.

— Такова жизнь в Лондоне, — сказал Джош во время примирительного ужина в его любимом ресторане в Кэмдене — в заведении, где хозяином был киприот. Джош всегда делал здесь какие-нибудь важные заявления. — Восемь миллионов человек, все чего-то хотят, куча мужчин смотрит на тебя так, как будто ты их последний шанс. Нет ничего удивительного в том, что отношения в этом городе долго не длятся.

— Ты хочешь сказать, что именно по этой причине мы никогда не едим в более модных местах? — спросила она, только наполовину поддразнивая. Одноглазый владелец проскользнул между клиентами, и им стало неловко.

— Разве наша жизнь была бы другой, если бы мы жили где-нибудь еще? Где-нибудь, где тепло и сухо, где улицы не покрыты мусором и где не каждый второй магазин продает на вынос жареную курицу? Лондон умирает, в нем больше нет жителей, в нем только жильцы. Здесь происходит больше преступлений, чем в Нью-Йорке, транспортная система — как в стране Третьего мира, здесь просто слишком много людей. Смотрю на старые фотографии полупустых улиц и думаю: «Я бы хотел, чтобы город снова стал таким».

— Мир невозможно остановить, Джош. Надо идти с ним в ногу.

— Вероятно. Но можно найти место, которое подойдет нам лучше.

— Ты действительно думаешь, что для нас что-то изменится, если мы будем жить где-то еще?

— Да, я так думаю.

— И ты уже что-то приглядел?

— Если я найду такое место, ты по крайней мере обещаешь подумать?

— Думаю, да, — согласилась она туманно. — Это ведь не будет означать, что ты запрешь меня на каком-нибудь острове, чтобы владеть мной единолично?

— Нет, конечно. Думаю, нам обоим пойдет на пользу, если мы немного посмотрим мир. У меня не было возможности посвятить этому целый год, как у тебя.

Она не знала, что подумать: от чего он хотел убежать — от Лондона или от сознания того, что не мог быть уверен в себе, в том, что может доверять ей в Лондоне?

Кейт долго не соглашалась выйти за него замуж. Она видела, как брак выдавил жизнь из ее родителей, и не хотела идти по их следам — в тапочках и по ковру. Почему бы еще брак называли «узами»? В конце концов, она уступила, потому что решила, что это раз и навсегда ответит на вопрос о доверии, который время от времени повисал в их разговорах. Джош полностью построил свой мир вокруг ее мира, и это было немного слишком. Он просто лег ей под ноги. Если те клятвы, которые они дали друг другу при вступлении в брак, подразумевали обоюдное доверие, то в браке он, наверное, мог бы стать достаточно свободным, чтобы найти самого себя.

После мрачной и маловразумительной гражданской церемонии, которую ее родители бойкотировали, она переехала к нему, втиснув дополнительную кровать в его маленькую квартирку рядом с Виктория-Парк. Брачный контракт включал в себя косвенно подразумевавшееся обещание, что Джош все-таки научится вести себя как муж. Ей было интересно, что за трагедия произошла в его прошлом, если он настолько боялся потерять ее.

Поначалу она опасалась, что совместная жизнь на Виктория-Парк будет клаустрофобной, но ввиду того, что они работали по гибкому графику в разных концах города, — она была исследователем в Колледже тропической медицины на Кингз-Кросс, а он работал дизайнером в какой-то чахлой компании звукозаписи в Кенсингтоне, — они виделись не так уж и часто. Они оба были лондонцами, у обоих было слишком много старых друзей, слишком много дней рождений, которые надо было отметить, слишком много договоренностей, которые предстояло впихивать в свободные часы. Времени никогда не хватало.

А потом Джош потерял работу, и в сутках оказалось слишком много часов.

После того как он просидел три месяца дома, дожидаясь, что ему позвонят представители работодателей, он стал замкнутым и растерянным. Сокращения, урезание расходов, низкие доходы в околомузыкальной среде, — снова и снова звучали одни и те же слова. Все искали дешевую рабочую силу, а это означало, что нанимали молодежь. Джошу был тридцать один год, он был дизайнером, работавшим над товарами, которые должны были привлечь покупателей-подростков, и работодатели боялись, что он миновал свой срок использования. У него оставались старые контакты, и ему иногда удавалось поработать на нерегулярной основе, но этого явно не хватало на то, чтобы оплачивать счета. Кейт часто ходила по вечерам встречаться с коллегами со своего факультета. У Джоша не было ничего общего с этими упертыми биологами, и он оставался дома, но всегда дожидался ее, чтобы ненароком допросить, когда она возвращалась.