Сладкий апокалипсис. Ты моя (СИ) - Сумеречная грёза

Под стук учащенного сердца я влетел в кабинет, с треском откинув стены платяного шкафа. Тот натужно скрипнул, открыв свое нутро. Я опустился на колени, начав шарить по полкам, в самом низу находился стальной ящик, давно забытый мной. Я не открывал его более шести лет. Он покрылся толстым слоем пыли, которая взмыла вверх, только я его вытащил. С нетерпением откинув крышку, я дрожащими руками начал шарить по зелёной ткани, лежащей внутри. Шелковая ткань вечернего платья ласково обняла глянцевый свёрток, который я вынул, даже не пытаясь унять дрожь в руках. Это был плакат, с которого глядела прекрасная рыжая девушка, держащая в руках баночку меда с утопающим в нем огромным цветком Диаманта. Она рекламировала вкусную сладость, уголки ее губ легонько приподнялись в мягкой, милой улыбке. На вид ей было примерно двадцать восемь, и прозрачный взгляд голубых глаз излучал нежность.

Судьба… Я бросил тебе вызов, послав по известному направлению. Не прошло и нескольких часов, как ты ответила мне. Ну ты и сука! Показала свои зубы и скалишься надо мной.

На огромном постере, который я развернул во весь рост, была изображена «сладкая Аннарива». С него на меня глядела Анна.

Глава 9. Курт. Сладкая Аннарива

Мы встретились, когда мне было четырнадцать.

Родители согласились на правительственный проект не потому, что им нужны были деньги. Просто они были патриотами. Теми из них, кто пожертвует все на благо страны. На этот раз они пожертвовали меня. Прежде чем оплодотворить мать, модифицировали Y-хромосому отца, ведь у мужчин идёт мутация именно по ней. Рос я в атмосфере долга и высоких идеалов, не скажу, что мне это сильно нравилось. Хотелось такого же детства, как и у остальных. Без вбивания долга в мозг и подготовки к будущим свершениям. Но у меня хотя бы были родители, и я их любил. В школе я был первым по физкультуре, да и характером не отставал, так что быстро обзавелся своей стаей.

Мне сулили большое будущее в спорте, пока ассоциация допинга не запретила ген людям участвовать в соревнованиях. Это они быстро подсуетились. Да я бы все равно и не смог — мои кишки продали государству еще до того, как я родился. В двенадцать меня отдали в кадетский корпус. Детство закончилось. Там было полно, таких как я, и приходилось выживать. Это была не школа, в которой рулит сильнейший. Здесь сильнейшими были все.

Сначала были драки, разбитые носы, сбивания в стаи. Потом как-то все притерлось, и мы стали просто сослуживцами. Товарищами.

Потянулись серые казарменные будни, полная выкладка, муштра и дождь. Постоянный дождь… меня определили на холодный унылый остров, где из развлечений только серые камни, талый лёд, грязь и пасмурное небо. Сплошная пытка.

Иногда мы выезжали в местное поселение, чтобы посетить кафе. Одно из немногих радостей, которые напоминали о гражданке. Там я и встретил ее. В первый раз уловил рыжее пятно только краем глаза, даже не обратив особого внимания. Второй раз оценил красоту. А в третий… я смотрел на этот чертов рекламный плакат и не мог оторваться. Да, это был просто рекламный постер, черт его побери. С него смотрела огненно рыжая девушка в зелёном платье, в окружении бабочек и лета. В руках она держала Диамант, цветок, утопленный в меду. «Сладкая Аннарива — вкусив раз, не забудешь никогда!» Они были правы, суки. Когда видишь только унылую серость и муштру, когда так отчаянно скучаешь по дому, начинаешь цепляться за всякую ерунду. Этот образ ярким пятном врезался в серые будни, серую природу, серые однотипные характеры. В нем было столько тепла, солнечно-рыжего лета и красоты, что я невольно пялился на эту Аннариву и думал о ней, когда мы возвращались обратно в казармы. Когда нас переводили на дальнюю сторону острова, я ее спер.

Первые два года у меня с ней были чисто платонические отношения. Одинокими хмурыми вечерами я рассказывал ей о том, что случилось днём и костерил старших. Она стойко все выслушивала, хотя я бы не прочь, чтобы она сказала мне что-то. Аннарива скрашивала существование, спасая от выедающей нутро тоски.

Когда я вступил в пубертат, в мозги ударили гормоны. Хорошо, что нас перевели в отдельные комнаты. С Аннаривой я потерял свою девственность. К слову, свою девственность я терял с ней не раз, каждый вечер, когда в казармах давали отбой. Я опустошал свои яйца ей прямо на лицо, заляпав со временем так, что плакат приходилось несколько раз перепечатывать. Я все гадал, какая бы она была, будь настоящей. Стерва или милашка? Потому что этот теплый взгляд, будь она настоящей, мог смениться на что-то другое… Всегда было интересно, на что именно. Ведь женщины так непостоянны. То, что она не настоящая, я знал точно, перерыв все информацию о художнике, который его создавал. Это был плод нейросети и обычного дизайнера, даже не живая модель… И ещё я гадал, какая она там, внизу. Моя Аннарива смотрела на меня по пояс, а я раздевал ее в своей голове. Так хотелось узнать, что у нее между ног, как выглядят ее складочки, нагнуть… хорошенько отыметь сзади, любуясь сладкими дырочками, а потом заполнить ее расширенную моим членом киску своей спермой, размазав по розовым складкам… и это самое невинное, что я хотел с ней сделать. Мне стукнуло шестнадцать, и особые фантазии еще не посещали мою голову. Потом, конечно, я значительно развернулся. И моя привязанность к куску бумаги стала похожа на помешательство. Я попытался достроить низ с помощью голограммы, да и саму Аннариву оживить. Даже заказывал робота с ее внешностью. Но быстро отвёз его на свалку. Это было совсем не то, всего лишь заданные параметры, имитация. Искусственное, не живое. А хотелось настоящего. Чего-то непредсказуемого, того, что принимает собственные решения. От сердца, что ли. На такое был способен только живой человек. И я начал искать. Перерыл все соцсети, всех актрис и неизвестных рыжуль от двадцати до тридцати пяти. Но так и не нашел — были похожие, но так, чтобы точь-в-точь… У всех взгляд не тот. Даже если совпали нос и губы, взгляд все равно был не тот. А пока я искал, все время покупал медовый десерт с цветком внутри, не даром же она его рекламировала. Вкусный. Сладкий. Наверняка, и она была тоже сладенькая на вкус.

Я ел его столько, что покрывался красной сыпью. В очередной раз, когда на роже выскочили волдыри я решил, что моя нездоровая озабоченность неживой девкой с плаката не доведет до добра. В то время на меня как раз положила глаз дамочка с соседнего отряда, и я замутил с ней. Она была на десять лет старше, и на то время раза в два сильнее меня. Если честно, я до конца так и не понял, кто кого трахал. В шестнадцать у нас начинают усиленно расти мышцы, и примерно через года два я был уже почти уверен, что Мильту трахаю я. Она любила пожестче. Наш секс иногда походил на борьбу. У ген женщин мутации идут по обеим хромосомам и у них стальные не только мышцы, но и вагины. Они любили секс, так что я не сильно удивился, когда узнал, что она трахала не только меня.

Через пару лет наши пути разошлись, когда я не смог дать ей то, что она просила. На рыжуле я поставил крест, решив, что если уж не нашел Аннариву, значит замена мне не нужна. Если только мимолетная. Да и не было в армии столько времени, чтобы искать свободные киски. Шлюхи в увольнении, которые страдали от больших членов генсолдат меня не впечатляли, их стоны походили на крики. Не люблю истерики.

— У вас у всех такие огромные агрегаты? — спросила, скривившись, одна крашеная в красный проститутка, которую я натягивал уже час. Я только начал выкладываться, а она уже закрыла сеанс. Выползла из под меня, еле сдвинув ноги. Она все ворчала, что не сможет работать еще несколько дней и требовала компенсации за дни простоя ее киски. Видимо, была новенькой. Доплатил, я не жмот. В конце концов, член действительно был большеват. Некоторые из шлюх специализировались на ген солдатах, у них киски были повместительней. Они уже так разработали междуножье, что залетать внутрь проще простого и можно было не осторожничать, но я таких не брал. Всегда брал рыженьких или красных. Редко эти два фактора совпадали.