Прикосновение - Георгий Черчесов

— И чем же они занимаются? — поинтересовался Иналык.

— Ходит там в начальстве один Тотикоев, он и устроил отца, Мамсыра и Салама при базаре. Сами они не торгуют, но за чем-то там обязаны следить… — Агубе опустил голову.

— Васо, я слышал, в Алагире? — спросил Иналык.

— На станции работает, — ответил Агубе. — А Дабе возит почту из Владикавказа в Алагир.

— Конюхом, значит, — усмехнулся Тотырбек.

— Как-то иначе называется его должность, не запомнил, — сказал Агубе.

— Конюх есть конюх, как его ни называй, — отрезал Тотырбек.

— Ты будто радуешься, сын? — недовольно произнес Иналык. — Чему бы? Их унижению?

— А что? Меня тешит мысль, что теперь они поймут, что такое жизнь, — весело ответил Тотырбек. — Вспомни, как они относились к нам.

— Такая радость недостойна джигита! — резко прервал сына Иналык. — Ты понимаешь, что это оскорбляет Агубе? А в чем он провинился?

— Эх, отец, я вижу то, чего вы не желаете замечать, — серьезно сказал Тотырбек. — Мы бы с вами никогда не смогли приобрести во Владикавказе и Алагире дома. А они купили. Откуда деньги взяли? Значит, утаили. Когда их арестовали, надо было тайники поискать, да мы постеснялись: как же, земляки ведь!.. А они вот воспользовались этим… Не жалеть их надо, а судить. Мне бы один факт… — Тотырбек обратился к гостю: — Ты хороший парень, Агубе, на них не похож. Уважаю я тебя за то, что не отправился вместе с отцом, понял, что твой путь иной…

Когда они поднялись в комнату Тотырбека, Агубе застеснялся. Кетоев пришёл ему на помощь:

— Что-то ты последние дни сам не свой. Чем тебя огорчила поездка к родным?

Агубе помялся, тихо промолвил:

— Не разрешили они мне жениться.

— Жениться? — встрепенулся Тотырбек. — На ком?

— В этом и трудность, — покачал головой Агубе. — Как отец услышал, что она не осетинка, — и слушать не захотел. Такого позора, говорит, я не потерплю. Забудь ее, и все!

— Не осетинка… — Тут до Тотырбека дошло: — Зина?!

Агубе опустил глаза, несмело кивнул.

— Но это же здорово! — закричал Тотырбек. — Она достойная невеста!

— Бабушке она тоже нравится, — обрадовано сообщил Агубе. — Она меня к вам и послала. Может, мол, есть закон, по которому Махарбека заставят дать согласие.

— А мы и не будем у него спрашивать согласия, — заявил Тотырбек. — Раз ты согласен, раз Зина согласна, то по советским законам выходит — быть свадьбе! И мы ее тебе устроим! Сельсовет устроит!

— Зина мечтает, чтоб свадьба была по-осетински, — вспомнил Агубе. — Ей нравятся наряд, приезд за невестой на конях…

— Прекрасно! — воскликнул Тотырбек. — Вот это невеста! Она уважила не только тебя своим согласием! Она уважила всех осетин. Скажи ей: все будет! Все, чем красива наша свадьба, будет! Но давай мы устроим свадьбу по-новому. Ни у одного другого народа нет такого глупого обычая, чтоб жених не был на своей свадьбе! Пора и нам усаживать жениха рядом с невестой. Это будет свадьба из свадеб!

…Но не все так сразу получилось, как того хотелось Тотырбеку. Когда он рассказал о своем намерении Иналыку, отец засомневался, надо ли это делать… Жених на свадьбе — да это же всю Осетию возмутит… И другие аульчане не решались дать согласия. У всех у них были свадьбы, и никто из женихов не обижался, что не присутствовал на торжествах. Почему должны делать исключение для Агубе? И кто знает, лучше ли это, а вдруг принесет какие-то неприятности? С другой стороны, подумайте: вот жених появился на свадьбе. А чем он будет заниматься? Сидеть за столом? Но невеста-то стоит в углу! Что, и ее усаживать?! Но женщины-то за одним столом с мужчинами не сидят. Значит, невеста будет в углу или с женщинами, а жених среди мужчин? Но он молод. Ему положено обхаживать старших. Жених — и вдруг стоит рядом со старшими и наливает им араку в стаканы?! Тоже некрасиво! Послать его к танцующим? Вытащат в круг, и ему придется танцевать.

А значит, он должен выделяться и среди танцоров, лучшие всех исполнить танец. А все ли женихи это умеют?.. Нет, не все так просто… «Наши предки не были дураками, — говорили они, — когда придумали этот обычай — проводить свадьбы без жениха».

Отпор был таким дружным, что впору было сдаться, но Тотырбек верил, что все будет прекрасно. Он считал, что можно посадить и молодежь за стол, и тогда и жених, и невеста будут рядом с родственниками, и все получится как нельзя лучше. И он нашел себе союзницу — ею оказалась Фуза. Она заявила, что сама будет сидеть во главе такого смешанного стола…

Свадьба прошла действительно весело, правда, ни отца, ни матери Агубе на свадьбе не было. Да и из дядей прибыл лишь Мамсыр, прибыл не по зову сердца, а, казалось, для того, чтобы своими глазами увидеть весь позор свадьбы, состоявшейся без согласия родителей. Он пробыл в ауле лишь до вечера.

— Куда ты? — попытался удержать его Иналык.

Но Мамсыр только огорченно рукой махнул: отстаньте, мол, все… Так и уехал… Аульчан огорчило и то, что родители невесты не смогли прибыть, а прислали из Воронежа поздравительную телеграмму… И все же за столом было весело — и свадьба надолго запомнилась аульчанам.

Глава пятая

…Что-то непонятное творилось в школе. Нет, внешне ничего особенного не случилось: все так же каждое утро дети спешили в школу. Калитку Агубе отворял еще задолго до восьми утра. Зина, накрыв ему на стол, выскакивала из своей приземистой сакли и, на ходу повязывая платок, торопливо пересекала двор, пропускала перед собой запоздавших детишек, степенно входила в здание школы. Агубе всегда с удивлением замечал, как преображалась даже ее походка, когда она приближалась к школе. Куда девались ее застенчивость, нерешительность. Едва дети окружали ее, как голос ее крепчал, в нем появлялись строгие нотки. Глядя на нее, трудно было поверить, что пять минут назад она охала и ахала, жалуясь Агубе на судьбу учительницы, которой требуется не только держать в повиновении три разных класса, но и доходчиво доносить до них все премудрости преподаваемых предметов. С каждым годом ей становилось все труднее, ибо дети росли, количество классов увеличивалось, а надежды на то, что скоро прибудет еще одна учительница, было мало. На все ее просьбы следовал один ответ: во многих аулах еще совсем нет школ, в первую очередь учителей направляем туда. Если появится какая-либо возможность, то непременно поможем. А пока…

Зина любила своих детишек. Лишь один перерыв случился в школьных ее занятиях: когда она родила сына. Да и то ушла она в декрет лишь за неделю до рождения Тотраза, а вышла, едва ему минуло полмесяца. На все разумные советы у нее был один ответ: «А как же дети? Они же не успеют освоить программу!» Агубе настоял лишь на том, что временно запретил ей ездить в Нижний аул. Да и то ему удалось потому, что она действительно чувствовала себя слабой и боялась горной дороги.

Агубе быстро оценил ее желание выглядеть настоящей осетинской невесткой. Все, что полагалось ей по законам горцев, она исполняла: и платок не забывала накинуть перед выходом из хадзара, и гостей принимала как следует и по возможности делала три пирога, причем научилась этому искусству быстро. Не только Агубе, но и жители аула уважали ее, видя, что она придерживается правил почитания старших и ведет себя скромно, как и полагается той, что принята в горный аул. Другое дело, когда ей приходилось вызывать в школу родителей баловников. Тут высказывала свои претензии весьма откровенно. Особенно доставалось тем родителям, кто под тем или иным предлогом не пускал детей в школу, отправлял их пасти овец и коров или давал другие поручения. Зина отчитывала их строго…

Дяди не простили Агубе того, что он женился без их согласия. Они появлялись в Хохкау лишь по крайней необходимости. Махарбек, тот вообще запретил в своем хадзаре упоминать имя старшего сына. Иногда Агубе слышал оскорбительные фразы в свой адрес, и это было обидно, потому что Зина ни в чем не уступала другим аульским женам, которых ставили в пример. Пусть болтают те, кому хочется потрепать языком, решил Агубе, но он-то знает, что она с уважением относится к нему и любит его. И если в отсутствие жены что-то и коробило его душу, то, увидев ее блестящие от восторга глаза, чувствуя ее руки на своей шее, Агубе все забывал и радовался своему счастью. Нет, никого он не желал бы видеть на ее месте! И пусть его не упрекают: он нашел ту, которую небо предназначало ему, и никакие злые языки не разведут их…

Он смотрел, как она кормила Тотраза, смущенно прикрывая ладонью грудь от мужа, и отгонял от себя мысли, которые невольно порой закрадывались в душу после того, как однажды Мамсыр грубо спросил его: «И как ты пускаешь ее одну в Нижний аул? Разве не знаешь, как себя ведут эти городские? Они не ждут, когда им вскружат голову, — сами ищут, кому бы ее вскружить. Уж поверь мне, я знаю, что говорю…» Что же, может быть, дядя и прав, есть, видимо, такие женщины, но Зина не из их числа, в этом Агубе может поклясться наверняка. Не способна она на хитрости и вероломство, всегда все у нее на лице написано. Вот и в эти дни чем-то взволнована она, и скрыть это, как она ни пытается, ей не удается. Прибежит из школы в свой хадзар, покормит сына, уложит спать и опять бежит через двор. И дети какие-то чересчур тихие, то и дело шепчутся… И ничего вроде бы не произошло в школе, все стало бы мгновенно известно в ауле. Разве вот только то, что дети больше обычного задерживаются в классе, но что в этом плохого? Так или иначе, но что-то Зина и ее ученики задумали. Так и веет загадочностью от учительницы и детворы… Агубе не стал расспрашивать, что к чему; пожелает Зина — сама скажет. А если молчит, то, значит, не наступил еще день, когда можно ему поведать о чем-то.