Декабристы - Бригита Йосифова

«Полагаю обязанностью, — писал Сергей Волконский, — оспаривать убеждение, тогда уже вкравшееся между членами общества и как-то доныне существующее, что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия и искал при удаче захватить власть, а не имел целью чистые общие выгоды, — мнение, обидное памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу. Я помню, что в 1824 г., говоря о делах общества в интимной беседе со мной, он мне сказал: „Продолжают видеть во мне, даже в самом обществе, честолюбца, который намерен в мутной воде половить рыбу; мне тогда только удастся разрушить это предубеждение, когда я перестану быть председателем Южной думы и даже удалюсь из России за границу. Это уже решено, и я надеюсь, что вы, по вашей дружбе ко мне, не будете против…“

На это решение я высказал Пестелю, что удаление его от звания главы Южной думы нанесет удар ее успешным действиям, что он один может управлять и ходом дел, и личностями, что с отъездом его прервется нить общих действий, что ему, спокойному совестью, нечего принимать к сердцу пустомелье некоторых лиц, которые пустили в ход такие неосновательные выводы не из чистой преданности к делу, а под влиянием тех, которые выбыли из членов общества и желают оправдать свое отступничество. Теплые мои увещания, голос истинного убеждения моего заставили Пестеля отказаться от своего намерения: но как суждено было нашему обществу потерпеть неудачу, то теперь я и не рад, что отклонил его от поездки в чужие края. Он был бы жив и был бы в глазах Европы иным историком нашему делу…»

Имя Павла Пестеля известно всему обществу. В 27 лет он полковник, командир Вятского полка 2-й Южной армии в Киевской губернии. Его начальник, командующий армией граф П. X. Витгенштейн, говорил о нем: «Его хватает на все. Дай ему командовать армией или назначь его министром — везде будет на своем месте». Начальник штаба 2-й армии генерал П. Д. Киселев также искал общества своего подчиненного, часами просиживал в скромной квартире Пестеля. Он был поражен его огромными знаниями, его умом, умением по-новому смотреть на многие явления и факты, глубокими и верными суждениями. В одном из писем генерал Киселев писал своему приятелю в Генеральном штабе генералу А. А. Закревскому: «Из всего здешнего синклита он единственный, и только он, может быть полезным, ибо умен, обладает большими знаниями и всегда отлично держится. Пестель такой закваски, что может занимать любое место с пользой для дела. Жаль что чин его не позволяет, но если окажется дежурным генералом, начальником штаба корпуса — везде принесет пользу, так как имеет отличную голову и много усердия».

Пестель познакомился с Александром Пушкиным. Оба сразу же убедились, что о многом близком могут говорить между собой. Уже при первой встрече они обсуждали множество разнообразных тем. Говорили о политике, философии, литературе. Интересные, содержательные разговоры и беседы с Пушкиным воодушевляли Пестеля, он не мог скрывать своего удовольствия и восторга от них, как и восхищения великим поэтом.

Пушкин настолько взволнован встречей, что в дневнике за 9 апреля 1821 года записал: «Утро провел с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. „Сердцем я материалист, — говорил он, — но мой разум этому противится“. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Пушкин часто думал о Пестеле. Даже тогда, когда писал стихи. Об этих его мыслях остались свидетельства на полях рукописей… Пушкин рисовал силуэты Пестеля. Гусиное перо поэта очерчивало его тонкий, красивый профиль, волевой подбородок, высокий лоб.

30 сентября 1823 года император прибыл в Тульчин, чтобы произвести лично смотр 2-й армии. На следующий день начались двухдневные маневры.

В честь царя был устроен настоящий военный спектакль. 65 тысяч солдат и офицеров — пехотинцев, кавалеристов и артиллеристов — продефилировали перед самодержцем. Эта огромная масса войск протянулась на пять верст. Александр I придирчиво следил за их прохождением. Одним из первых перед ним промаршировал Вятский полк во главе с полковником Павлом Пестелем.

Царь прищурил глаза. Он изумлен безукоризненной четкостью и стройностью солдатских рядов. Конечно же, за отличной выучкой, за железным ритмом военного строя видны были плоды усилий полкового командира.

— Превосходно! Это как будто моя гвардия, — проговорил император, обратившись к стоявшему поблизости генералу Дибичу.

Перед Александром I так же четко прошли подтянутые солдаты бригады генерал-майора Сергея Волконского.

На лице императора видна усталость. Он подозревал, что Пестель и Волконский — члены тайной политической организации…

И Александр I решает позвать к себе Волконского и поговорить с ним.

Вот как описывает эту встречу и тот разговор в своих воспоминаниях сам Волконский:

«В октябре 1823 г. государь сделал смотр второй армии, и я, быв бригадным командиром в этой армии, был на этом смотру действующим лицом. Когда моя бригада прошла мимо царя, я, при начале ее шествия и в продолжение оного, по порядку службы должен был приостановиться неподалеку от государя, и когда последний взвод мой миновал, я уже поворачивал снова лошадь, как вдруг услышал призыв государя подъехать поближе к нему. Исполнив это, я услыхал следующие слова, им ко мне адресованные: „Я очень доволен вашей бригадой.. видны… следы ваших трудов. И, по-моему, гораздо для вас выгоднее будет продолжать оные, а не заниматься управлением моей империи, в чем вы, извините меня, и толку не имеете“.

Этот разговор или, лучше сказать, выходка ко мне ясно доказывает, что царю уже тогда многое было известно о тайном обществе. Как никто не внял тому, что мне было сказано, — этого я не понимаю; ко мне посыпались поздравления по случаю беседы со мною царя, даже Киселев, когда после смотра я пришел к нему, мне сказал: «Ну, брат Сергей, твои дела, кажется, хороши! Государь долго с тобой говорил». А когда я ему сказал: «Но что говорил!» — и передал ему государевы слова, то Киселев меня спросил, что я намерен делать. «Подать в отставку!» — сказал я. «Нет, друг, напиши письмо государю, полное доверия к нему; он примет твое оправдание и, выслушав тебя, убедится, что ты оклеветан; отдай мне это письмо, я при докладе вручу его государю».

Я так и сделал, и, когда Киселев ему его вручил, государь, прочитав оное два раза, сказал: «Monsieur Serge меня не понял; я ему выразил, что пора ему остепениться, сойти с дурного пути, им прежде принятого, и что я вижу, что он это сделал. Мне кажется, что я проеду через его бригадную квартиру, пусть он там будет с почетным караулом, я там успокою его и исправлю то ошибочное впечатление, которое произвели на него мои слова…»

Вот истинный рассказ о том эпизоде моей жизни, о котором я так подробно распространился более для того, чтобы высказать, что многое о тайном обществе было известно государю и что сказанное им мне было предостерегательным намеком и мне, и моим сообщникам по тайному обществу».

Намек этот показывал, что Александр I следил за декабристами. В конце 1825 года царю посыпались доносы на Тайное общество. По этим доносам 13 декабря 1825 года был взят под арест Пестель…

Десять лет работал Павел Пестель над «Русской правдой». Это колоссальный памятник политической мысли, духовный синтез идеологии декабристов. «Русская правда» стала политической платформой Южного общества. Долго разыскивали ее царские жандармы. В ходе допросов выяснилось место, где она была скрыта. Ее разыскали на юге России. Дни и ночи скакали фельдъегери, чтобы доставить рукопись в Зимний дворец. Император бегло прочитал несколько страниц и махнул рукой. Рукопись почтительно забрали с его стола. И отправили на вечные времена в тайники государственных архивов.

Целых восемьдесят лет «Русская правда» была за семью печатями. Даже слова «Русская правда» никем и нигде не произносились, для многих они были как анафема.

Но известно, сколь относительно понятие «вечные времена». Повеяли новые ветры. В 1905 году грянула революция, а год спустя известный русский историк революционного движения в России П. Е. Щеголев сумел опубликовать «Русскую правду».

Перед взорами новых поколений предстал революционный проект переустройства крепостной России. Из глубин минувшего века зазвучал голос Павла Пестеля. Он говорит своим русским соплеменникам о необходимости свержения самодержавия, всей старой политической надстройки, введения демократических свобод. Он называет самодержавие «разъяренным зловластием». Он ратует за решительное уничтожение крепостничества («рабства крестьян»). Он пишет своим наклонным, красивым, со многими завитками и старинными атрибутами почерком:

«Русские были доныне несчастными жертвами зловластия предыдущих правительств и безжалостной, безрассудной, бессовестной корысти дворянского сословия!»