Призраки Замоскворечья - Анна Князева

– Не знаю, – ответил он с горечью. – Как будто сквозь землю провалилась.

– Это преступление…

– Что? – не понял Астраханский.

– То, что вы не сообщили в полицию.

– Не я здесь решаю. В политбюро считают, что шумиха уничтожит карьеру Рыбниковой и навредит партии в целом. Рыбникова ведет борьбу за место в Государственной думе. И, кстати, не исключено, что она просто куда-то уехала.

– Скрывая преступление, вы несете ответственность. Возможно, сейчас она борется за жизнь, а не за депутатское кресло.

Лев опустил глаза:

– Я найду ее.

– Не факт, – сказала Надежда. – Когда исчез портфель, Ирина Ивановна вышла в гостиную и кому-то звонила.

– Она звонила Селиванову. После этого он приказал выехать в ателье и сделать все, чтобы вернуть портфель.

– Может быть, она еще с кем-то говорила?

Лев оборвал ее:

– Не вашего ума дело. Не лезьте куда не просят.

– Скажете?

– Нет, не скажу.

– И даже если я пообещаю никому не рассказывать про то, что Рыбникова пропала? – глядя на него, Надежда склонила голову набок.

Астраханский помолчал, потом отчетливо произнес:

– То, что вы делаете – это бессовестно.

– А вы не думаете, что если будете со мной откровенны, я смогу вам чем-нибудь помочь?

– Нет, я так не думаю.

Она снова уселась на лавочку:

– Будем считать, что наша встреча была напрасной. Останемся каждый при своих интересах.

Потоптавшись, Астраханский присел рядом с ней:

– Вы действуете, как опытная шантажистка.

– Поговорим на отвлеченные темы… – Помолчав, она сообщила: – Никогда не думала, что в Астрахани водятся львы.

– Неоригинально. Девять из десяти моих знакомых шутят именно так. Лично я использую это как тест для определения…

– … идиотов? – догадалась Надежда. – Признаюсь, я не претендую на исключительность. Просто хочу знать, кому еще звонила Ирина Ивановна. Хотя… – помолчав, она выдала: – Думаю, это был Окаемов.

– Откуда вы знаете? – Лев растерялся.

– Вот видите, угадала. Дело в том, что я сама с ним говорила.

– Когда?

– Вчера.

– Постойте… – Астраханский встряхнулся, как мокрый пес под дождем: – С кем это вы говорили?

– С Борисом Окаемовым.

– Я вам не верю.

– У меня нет причин сочинять.

– Ну, предположим… Вы говорили по телефону?

– Он сам пришел ко мне с конфиденциальным разговором, точнее – с предложением.

– Что предлагал?

Надежда с показной многозначительностью опустила глаза:

– Деньги.

– Зачем? – Лев удивленно застыл.

– За что, – уточнила она. – Окаемов хотел купить портфель Рыбниковой.

– Понял. – Астраханский зло усмехнулся. – Портфель был у вас. Кто бы сомневался.

– Я уже говорила и повторяю сейчас: я не знаю, кто его взял.

– Значит, Окаемов ушел без портфеля?

– Естественно.

– Я тоже с ним говорил.

– О чем?

– О телефонном разговоре.

– С Рыбниковой?

– Она звонила ему спустя четыре часа после разговора с Селивановым. Я взял распечатки, это был ее последний звонок.

– Он рассказал, о чем они говорили?

– Нет. Точнее, не сказал мне всей правды.

– А в чем она заключалась? – поинтересовалась Надежда.

– В том, что Рыбникова сообщила ему о пропаже. Теперь из ваших слов это ясно.

– То есть?

– Борис Окаемов не сказал мне, что знает про кражу портфеля.

– А он знает.

– Теперь это факт, – констатировал Лев. – Не понимаю, почему он соврал. – Астраханский замолчал, и было видно, он хочет что-то сказать. Наконец, он проронил: – Окаемов рассказал мне, что их разговор прервался…

– Рыбникова бросила трубку? – поинтересовалась Надежда.

– Что-то вроде того. Но перед тем как телефон отключился, раздался звук, похожий на звон барабанных тарелок.

– Откуда они взялись?

– Не знаю. Поэтому спрашиваю вас: не догадываетесь, что это могло быть?

Она покачала головой:

– Ума не приложу. Но это точно не швейное оборудование, да и с какой стати она бы пошла в пошивочный цех с телефоном?

– Портных и закройщиков опросили, ее там не видели, – сказал Астраханский. – И нужно заметить: сейчас трудно определить ее перемещения внутри здания. Мы знаем, откуда она звонила в последний раз, с приблизительной точностью – до нескольких десятков метров.

– Вы можете определить, в какой части здания она находилась, но никогда не узнаете, на каком этаже. У нас их два.

– И это все усложняет.

Откуда-то послышался голос:

– Лев! Я закончила. Ты скоро?

Они обернулись и увидели Ларису, девушку, которая обыскивала Надежду в примерочной. При воспоминании об этом Надежда отвернулась.

– В третьем подъезде была? – спросил у нее Лев.

– Была.

– Результат?

Лариса ответила:

– Никто ничего не видел. Потом туда пришли полицейские.

– Да, сегодня здесь лучше не отсвечивать. – Он взглянул на Надежду. – Если будет что сообщить, звоните. До свидания!

* * *

Надежда не заметила, в какой момент во дворе появились люди с видеокамерами – это репортеры узнали об убийстве охранника.

Из зарослей акации она наблюдала, как они перемещались в поисках очевидцев. Наконец, кто-то из них подсел к старухе, что сидела на лавке. К нему тут же присоединились все остальные.

Заинтересовавшись, Надежда выбралась из своего убежища и подошла ближе.

Репортер бегло спросил:

– Вы видели труп? Знаете, кто первым его обнаружил? – и сунул микрофон старухе под нос. Там же оказались еще два микрофона других каналов.

– Его нашел дворник, – ответила старуха. – Но я могу рассказать другую историю.

– Другую не надо, – прервал ее репортер. – Значит, труп охранника обнаружил ваш дворник? Как его зовут? Где он сейчас?

Выдержав паузу, старуха сказала:

– Я с ним не знакома. Вам нужно обратиться в жилищную контору.

– Живете в этом же доме? – спросил репортер.

– Да, в третьем подъезде. Я здесь родилась и многое помню. Однажды, например…

– Не нужно воспоминаний. Куда выходят окна вашей квартиры?

– Во двор и на улицу.

Репортер оживился, микрофоны приблизились.

– Вы слышали какой-нибудь шум?

– Когда? – уточнила старуха.

– Ночью, когда убивали охранника.

– Я, знаете, крепко сплю. В детстве, напротив, часто просыпалась, особенно после того страшного случая…

– Не нужно про детство! – взмолился репортер и оглянулся на камеру: – Снимай, все равно снимай! – Он снова обратился к старухе: – Как вы узнали о том, что случилось?

– Соседка рассказала. Она рано утром вышла во двор и все увидела своими глазами.

– Как зовут вашу соседку?

– Анна Ивановна.

– В какой квартире живет?

– В шестнадцатой.

Съемочные группы, включая репортеров и операторов с камерами, стремительно снялись с места, забыв про старуху.

Надежда села рядом с ней и сказала:

– Телевизионщики – беспринципные люди. В погоне за материалом любого затопчут.

– Я не в обиде.

– Тем более что вы ничего не видели…

– Боженька уберег. – Старуха вгляделась в Надежду: – Мне кажется, я вас откуда-то знаю.

– Вряд ли, – улыбнулась она. – Знаете, мне часто так говорят.

– Может быть, вы просто похожи на кого-нибудь из тех, кого я знала. – Старуха вздохнула: – А таких все меньше и меньше.

– А я, кстати, работаю в ателье.

– Я туда не хожу.

– Давно здесь живете?

– Родилась в этом доме.

– Сколько же вам лет?

– В сентябре исполнится девяносто пять.

– Почтенный возраст, – улыбнулась Надежда.

– Умом еще крепкая, а вот ноги подводят. – Старуха показала свою палочку. – Третий год с «подружкой» хожу. – Она вздохнула: – Вспомнился мне один случай… Душу разбередили, вот и припомнила.

Надежда встала со скамьи, чтобы проститься, но старуха продолжала рассказывать, и ей пришлось задержаться:

– Лет пять мне было, не больше… Вечером, еще было светло, я гуляла во дворе со своей нянькой. В первом подъезде художница жила с мужем. Этюды рисовала во дворе: поставит мольберт и рисует. В тот самый вечер она вернулась одна, с саквояжем. С нянькой моей постояла, поговорила да к себе убежала. Немного времени прошло. Нянька уж домой позвала, а тут у меня мяч укатился. Я – за ним. Смотрю: у первого подъезда художница лежит вся в крови.

– Как же вы помните?

– Как только Анна Ивановна расказала про убитого охранника, тут же и вспомнила. А так давно уж забыла. Да и что вспоминать – хорошего мало.

Надежда опустилась на лавку рядом со старухой:

– Я правильно поняла? Женщина из вашего детства лежала на том самом месте, что и охранник?

– Точно там. И голова была так же разбита.

– Как странно… А жила она где?

– Я же говорю: в первом подъезде, где сейчас ателье. В те времена повсюду были квартиры.

– Не помните, на каком этаже?

– На втором.

– Что было потом?

Старуха махнула рукой:

– Пять лет мне было, чего там упомнишь.