Воронята (ЛП) - Стивотер Мэгги

Ноа протянул руку.

– Ой, какая холодная у тебя рука! – Эшли прижала свои пальчики к рубашке, будто торопилась их согреть.

– Я семь лет пролежал мертвым, – ответил Ноа. – Это все тепло, какое осталось.

Комнату Ноа содержал в строгом порядке, но сам всегда выглядел немного неряшливо. И в его одежде, и в прямых волосах, которые он обычно носил зачесанными назад, виделось что-то нелепое. Глядя на его неглаженую форму, Адам каждый раз чувствовал себя не слишком неуместно. Трудно было ощущать себя причастным к Эглайонби, стоя рядом с Ганси, чья жесткая, словно Джордж Вашингтон, сорочка с белым воротником стоила больше, чем велосипед Адама (любой, кто не увидит разницы между сорочкой, купленной в молле, и сорочкой, сшитой искусным итальянским портным, просто никогда не видел последней), или даже Ронаном, потратившим девятьсот долларов на татуировку только для того, чтобы позлить брата.

Эшли захихикала, одобряя шутку, но сразу умолкла, как только отворилась дверь комнаты Ронана. На лицо Деклана набежала такая густая тень, что можно было подумать, что его никогда больше не осветит солнце.

В Ронане и Деклане можно было по темно-каштановым волосам и острым носам безошибочно распознать братьев, но Деклан был прочным, а Ронан – хрупким. Улыбка и массивный подбородок Деклана призывали: «Голосуйте за меня», тогда как взъерошенные волосы и тонкие губы Ронана предупреждали о том, что эта порода ядовита.

– Ронан? – воскликнул Деклан. Разговаривая утром по телефону с Адамом, он специально поинтересовался, не наткнутся ли они на Ронана. – Я думал, что ты на теннисе.

– Я там был, – ответил Ронан.

Повисла напряженная пауза, во время которой Деклан соображал, что же можно сказать при Эшли, а Ронан наслаждался эффектом, который это молчание произвело на его брата. Двое старших братьев Линч – всего в Эглайонби их было трое – не ладили между собой все время, сколько Адам был знаком с ними. В отличие от большей части мира Ганси предпочитал Ронана его старшему брату Деклану, что определило расстановку сил. Адам подозревал, что выбор Ганси объяснялся тем, что Ронан при его скверном характере был честен, а для Ганси честность была дороже золота.

Деклан промедлил на секунду дольше, чем следовало. Ронан скрестил руки на груди.

– Эшли, ну и парня ты себе выбрала! Ты проведешь с ним прекрасную ночь, а в следующую прекрасную ночь с ним будет уже другая девушка.

Было слышно, как где-то высоко над головами жужжа билась в оконное стекло муха. За спиной Ронана медленно закрылась дверь, оклеенная фотокопиями квитанций штрафов за превышение скорости.

Эшли от неожиданности не просто открыла рот, а изобразила губами вместо классического «О» перекошенное «D». В следующую секунду Ганси дернул Ронана за руку.

– Он просит прощения, – сказал Ганси.

Рот Эшли медленно закрылся. Она поглядела, моргая, на карту Уэльса и вновь перевела взгляд на Ронана. Тот хорошо выбрал оружие: чистая правда, не смягченная жалостью.

– Мой брат… – начал было Деклан и осекся. Он не мог сказать ничего такого, чего не успел самолично продемонстрировать Ронан. – Мы пойдем, – сказал он, немного помявшись. – Ронан, тебе стоило бы подумать… – И снова он не нашел, чем закончить фразу. Его брат полностью держал инициативу в своих руках.

Деклан чуть более резким движением, чем нужно, взял Эшли за руку, торопясь отвлечь ее от происходившего, и шагнул в сторону выхода.

– Деклан… – произнес Ганси.

– Не надо никаких увещеваний, – предупредил Деклан. Он поспешно увел Эшли на крохотную лестничную площадку и вниз по лестнице. Адаму все же удалось услышать начало действий по возвращению утраченных позиций: «У него серьезные проблемы, я ведь говорил тебе, помнишь, я специально хотел подгадать время, когда его не будет, ведь именно он нашел папу, из-за этого у него с нервами плохо, лучше пойдем, закусим дарами моря, как ты смотришь на то, чтобы угоститься лобстером? Идем?»

Как только входная дверь закрылась, Ганси сказал:

– Ну, ты даешь, Ронан!

На лице Ронана все еще сохранялось возмущенное выражение. Его кодекс чести не допускал неверности и случайных связей. Не то чтобы он вел с этими вещами непримиримую борьбу, просто он не мог их понять.

– Он бабник. Но ты вовсе не обязан возиться с этой проблемой, – сказал Ганси. По мнению Адама, сам Ронан представлял собой изрядную проблему, с которой вовсе не обязательно было возиться Ганси, но об этом у них уже был спор прежде.

Ронан высоко вскинул бровь, казавшуюся острой, как бритва.

Ганси громко захлопнул ежедневник.

– На меня такие штуки не действуют. К тебе и Деклану она не имеет никакого отношения. – Он произнес «к тебе и Деклану», как будто речь шла о материальном предмете, который можно поднять и осмотреть со всех сторон. – Ты плохо поступил с ней. И всех нас выставил в дурном свете.

Ронан казался пристыженным, но Адам знал, что это лишь маска. Ронан нисколько не стыдился своего поведения, он лишь сожалел, что при этом присутствовал Ганси. Отношения, сложившиеся между братьями Линч, были настолько темны, что в их тени чьи бы то ни было еще чувства казались ерундой.

Но Ганси наверняка знал это не хуже Адама. Он несколько раз провел большим пальцем по нижней губе – эту привычку он, похоже, не замечал за собой, а Адам не считал нужным указывать на нее, – и, поймав взгляд Адама, сказал:

– Христос! Теперь я чувствую себя грязным. Знаете что? Пошли к «Нино». Возьмем пиццу, я позвоню ясновидящим, и весь этот богом проклятый мир встанет на свое место.

Потому-то Адам и прощал ту поверхностную, лощеную ипостась Ганси, с которой познакомился раньше. Благодаря своим деньгам, своей прославленной фамилии, благодаря своей обаятельной улыбке и непринужденному смеху, благодаря тому, что он доброжелательно относился к людям и (хотя он и опасался обратного) они любили его за это, Ганси мог заиметь любых друзей, каких ему захотелось бы. Однако он выбрал лишь троих, тех, которые по трем разным причинам должны были бы остаться вовсе без друзей.

– Я не пойду, – сказал Ноа.

– Тебе еще не надоело сидеть в одиночестве? – осведомился Ронан.

– Ронан, – одернул его Ганси, – заглуши мотор, ладно? Ноа, мы намерены заставить тебя поесть. Адам, ты как?

Адам вскинул голову. Он уже успел в мыслях перейти от невежливости Ронана к интересу, который Эшли проявила к ежедневнику, и сейчас гадал, не был ли он чем-то большим, нежели простое любопытство, которое люди обычно испытывали, сталкиваясь с Ганси и его навязчивой идеей. Он знал, что Ганси сочтет эти подозрения чрезмерными и осудит его желание не подпускать посторонних к исследованиям, которыми тот, напротив, стремился поделиться со всем миром.

Но у Ганси и Адама были разные причины для того, чтобы искать Глендура. Ганси разыскивал его, как Артур разыскивал грааль, движимый могучим, хотя и неясно оформленным стремлением чем-то пригодиться миру, сделать так, чтобы в его жизни было что-то большее, нежели приемы с шампанским и белые воротнички, неким трудно выразимым стремлением разрешить спор, происходивший в самых глубинах его души.

Адаму же требовалась та самая недавно упомянутая королевская милость.

И это значило, что именно они должны были разбудить Глендура. Они должны были разыскать его первыми.

– Парриш, – вновь обратился к нему Ганси, – пойдем.

Адам скорчил гримасу. Он чувствовал, что для того, чтобы исправить характер Ронана, пиццы будет маловато.

Но Ганси уже взял ключи от Свина и зашагал к двери в обход миниатюрной Генриетты. И хотя Ронан ворчал, Ноа вздыхал, а Адам колебался, он не обернулся, чтобы проверить, идут ли они за ним. Он и так знал, что идут. Все предшествующие дни, недели и месяцы он тремя различными подходами завоевывал их, и теперь все они последовали бы за ним куда угодно.

– Вперед и выше! – провозгласил Ганси, захлопывая за ними дверь.

Глава 5

Чувствуя себя далеко не лучшим образом, Баррингтон Велк плелся по вестибюлю Уитмен-хауса, административного корпуса Эглайонби. Было пять часов дня, учебный день давно закончился, и он выбрался сюда из своего таунхауса лишь для того, чтобы забрать домашние задания, которые ему нужно было проверить к завтрашнему дню. Слева от него сквозь высокие многосекционные окна лился предвечерний свет, справа, в кабинетах преподавателей, неразборчиво жужжали голоса. В это время дня старый дом походил на музей.