Рассказы - Людмила Астахова

Что случилось? Успеваем?! Ну, так давно надо было на три смены переходить, а не чесаться до последнего. Нет, давно пора за Море отправляться, пока совсем народ не распустился.

Дайте-ка, я еще раз на коровники полюбуюсь. Ну, просто суперские коровники получились. Скажи, Гимли? Главное, я вовремя успел запретить барельефы вырезать. А то всю операцию провалили бы к морготовой бабушке. "Хвосты" подчищать тоже надо уметь. Вот веришь, Леголас, теперь я буду в Альквалондэ спать с чистой совестью…

С кем? Что значит с кем? Ах! Ну, молодежь пошла! Совсем стыд всякий потеряли!

28.08.06

Ондоль

Посвящается Hrivelote

Три молодчика деловито грабили старуху, польстившись на корзину со снедью, прикупленной на деревенской ярмарке. Три здоровых молодых мужика, которым показалось, что удобнее маленькой старушонки, жертвы не найти. Так оно, собственно, и было. Но ровно до того мига, как сия безобразная сцена отразилась в узких эльфьих глазах.

Если бы Альс стал считать те случаи, когда на его пути приключались подобные оказии, то, верно, пришлось бы приглашать на помощь всех сородичей из Фэйра загибать пальцы. На этот счет существовала старая поговорка утверждающая, что на ловца зверь сам бежит. Что правда, то правда, но не до такой же степени.

Он остановил Ониту и задумчиво взирал на бесчинство, ожидая пока грабители заметят его присутствие.

— Те чё нать, остроух? — удивился самый наглый и самый рослый из них.

Альс неласково ухмыльнулся, и ничего не ответил. Но его поняли без слов. С такой рожей, да при мечах, рот раскрывать не обязательно. От греха подальше мужики ретировались с поля несостоявшейся битвы. И по всему выходило, будто проезжий благородный воин совершил деяние достойное небольшой, но трогательной баллады. И вовсе не потому, что Альс любил старух. Скорее наоборот, человеческие старухи вызывали у него сложные смешанные чувства, и среди них симпатия не водилась.

— Если ты думаешь, что я стану тебе благодарить, то здорово ошибаешься, — сказала женщина, даже не посмотрев на своего спасителя. Она медленно собирала рассыпные яблоки.

— Я так и не думаю.

— Тогда зачем? — в её голосе прорезалось некоторое любопытство.

— А какая теперь разница? — пожал плечами Альс.

— По крайней мере, честно…

— Я не вижу смысла врать.

Они встретились взглядами. Впервые по настоящему посмотрели друг на друга. И этот взгляд решил дело. Альс молча спешился и помог собрать пожитки.

— Как тебя зовут? — спросила старуха.

— Ириен Альс. А тебя?

— Ондоль.

— Просто Ондоль?

— Точно!

Кривоватая усмешка растянула сухие потрескавшиеся губы женщины, отливающие нездоровой синевой.

— Ну…, как знаешь, — согласился неохотно эльф.

"Не хочет человек говорить — не надо", — решил он

Она жила в маленьком доме берегу озера, похожем на гнездо неряшливой птицы. Крыша, крытая камышом, требовала починки, причем срочной, бычий пузырь на окне порвался, дверь перекосило. Но внутри идеальная чистота и порядок резали глаз. Каждая вещица лежала на своем месте, очаг чистился регулярно, пол мылся каждый день. Откуда только силы брались? Впрочем, Альс-то как раз знал, откуда эти силы.

— Твоя лодка? — спросил он, показывая на искусно сработанный челн.

— Мужнина.

Ириен ничего не стал спрашивать про мужа.

— Давно схоронила?

— Семь лет назад.

— Хорошая лодка, — похвалил эльф.

— Он умел, — согласилась Ондоль и ушла в дом готовить обед.

Уха и каша, заправленная козьи молоком, показались Альсу исключительно вкусными, ведь он был голоден. Потом он сходил помыть посуду на причал, нарубил свежего камыша, давая понять хозяйке, что просто так в покое её крышу не оставит. А Ондоль, в свою очередь, позаботилась о эльфовой кобыле. Почистила её, и отпустила пастись, не стреножив, полагая, что абы какая животина у эльфа под седлом ходить не будет. Умная, стало быть, лошадка и далеко от дому не уйдет.

К вечеру, золотисто-лиловому, теплому и уютному, остро пахнущему пресной водой и рыбой, взаимные услуги Ириена и Ондоль исчерпались, и им ничего не осталось, как устроиться вечерничать на крыльце. Ондоль, закутанная в шерстяную шаль, с удовольствием затянулась длинной трубкой, набитой чабрецом и болотником. Альс же просто сидел и смотрел на то, как в воде отражаются первые звезды. Самое эльфийское занятие, к слову.

— Ты жалеешь? — спросил он после недолгого раздумья, решившись потревожить хозяйку.

— О чем?

— О том, как все вышло.

— Ты про этих парней на дороге?

— Нет. О твоей жизни, Сиятельная.

Старуха кашлянула от неожиданности. Вроде как испугалась. В её темных раскосых глазах ожила кроткая печаль.

— Я уже давным-давно не называла себя так. Даже мысленно. Так что оставь церемонии, эльф. Ондоль, и всё.

— Никогда не думал, что встречу тебя.

— Хм…

Колечко из дыма получилось на редкость круглое. Оно серебристым колесиком откатилось по воздуху в сторону причала.

— О чем сожалеть, Ириен? О том, что я прожила свою жизнь именно так, как хотела?

— Ну, мало ли…

— Много ли… — передразнила Ондоль довольно ехидным тоном. — Ты разве жалеешь о чем-то?

— Жалею.

— Вот как? И о чем же жалеешь ты?

— О многих своих поступках.

— Например, что сегодня не проехал мимо, — снова съехидничала женщина.

— Я не настолько благороден и хорошо воспитан, леди, — ответил в том же духе Альс, кисло ухмыляясь краем рта. — Старушки не входят в мой рацион.

Смех у Ондоль походил на нечто среднее между блеянием и кудахтаньем. Кто бы мог подумать, что были времена, когда о красоте этой женщины складывали песни, воспевали в балладах, и за чью улыбку мужчины готовы были умереть или убить. Это самое время без всякой жалости смяло и изжевало кожу на лице, превратило нос в птичий клюв, в руки в костлявые лапки. Даже глаза, и те помутнели, подернутые перламутром забвения.

— Не смотри на меня так, эльф. Ничего не осталось, — проворчала старуха. — Сначала было обидно, а потом… какая разница? Кто увидит? Кто сравнит и оценит?

— А он?

— Он ослеп в конце концов, — равнодушно процедила Ондоль. — Думаешь, он выглядел лучше? Хотя… это не имеет значения. Клянусь тебе.

— А что имеет?

— Наш сын, наша жизнь…

— Любовь?

Холодный бездонный омут молчания, в котором тонули несказанные слова, и те слова, которые уже никогда не будут сказаны.

— Я поняла, эльф. Ты полюбил человеческую женщину.

Теперь пришла очередь Альса вздохнуть судорожно и неровно.

— Я верно догадалась. Ты так смотрел на меня… Клянусь, я просто догадалась.

— Я знаю.

— Оставайся. Оставайся на то время, на какое сможешь, а я расскажу тебе, как было дело на самом деле, — сказала Ондоль.

— Я помогу тебе по хозяйству.

— И на том спасибо. Я тоже в долгу не останусь.

И он остался. На два дня. Починил крышу, поправил дверь, проконопатил лодку, подновил причал, сделал новый загон для козы, нарубил дров, соорудил маленький бредень, чтоб ловить рыбу в ручье. А Ондоль перестирала его вещи, в том числе и исподнее, заштопала все прорехи, а, кроме того, кормила, не скупясь приправлять маслом кашу, почти по-матерински сражаясь с эльфьей жутковатой худобой.

День сменился днем, ночь рассветом, из соседней деревни ни разу никто не заглянул, даже случайно, ненароком. То ли местные оказались людьми нелюбопытными, то ли им не было никакого дела до старой нищей ведьмы. Оно и к лучшему. Альс не хотел, чтоб у Ондоль из-за его неприятной персоны случились какие-то неприятности. Особенно, после того, как он уедет.

Ондоль, если и тяготилась присутствием чужого, то не показывала своих чувств, ровно, как и особой радости не испытывала. Она привыкла к одиночеству настолько сильно, что никто чужой, как бы ни старался, не смог вписаться в её жизнь.

Ириену же становилось невыносимо глядеть, как женщина, трясущейся от усилий рукой, терла муку на ручной мельнице. Немощь, неведомая его живучему племени, выглядела так… жестоко, что хотелось отвести взгляд, а лучше сбежать куда подальше. Но Альс терпел, крепче сжимая челюсти.

Несправедливость, чудовищная несправедливость Создателя! Ну почему даже собака, и та большую часть своего короткого века пребывает в состоянии крепкой зрелости? Краткое зарево звериного взросления, потом жизнь полная сил, и мгновенное угасание. Чем же люди хуже тех же собак? Почему их старость такая долгая и мучительная?

Экономная женщина предпочитала долгие вечерние посиделки в кромешной тьме, чтоб не переводить светильное масло понапрасну.

— Ты и так видишь, лучше моей кошки, а мне и восковая свеча не поможет, — заявила она.