Крест любви. Евангелие от Магдалины - Мариан Фредрикссон

– Ну, ты всегда была немного ненормальной. Но скоро ты поправишься, – в его голосе звучал страх.

Он заставил ее поесть. Прежде чем Мария уснула, он успел сказать:

– Когда тебе станет лучше, мы поедем к морю.

Они ехали в повозке. Римлянам, проверявшим весь транспорт, Леонидас сообщил, что его жена больна и они едут к морю, где она сможет отдохнуть. Солдаты сочувственно оглядели обожженное лицо Марии, ее худое тело, взглянули на документы Леонидаса и вежливо пропустили их. Мария плохо понимала, что происходит вокруг. Она вернулась в себя, когда; впервые увидела бескрайнее море, которое дышит мощью и ярче неба, но гораздо ближе его. Она пыталась что-то объяснить:

– Когда ты уехал последний раз…

– Я знаю, – ответил грек, – я узнал об этом как только вернулся. Проклятый Пилат позволил распять Иисуса. Я знал, что ему угрожают, и не должен был его оставлять.

Леонидас сам был в отчаянии.

– Ты не смог бы ничего изменить. Это было Его решение.

– Это непостижимо.

– Да, едва ли кто-то когда-то поймет.

У них было семь дней, чтобы говорить о случившемся, однако лучшее, что она запомнила из того времени на берегу за стенами Кесарии, – волны, бегущие и днем, и ночью, большие волны, омывающие ее душу.

Мария отогнала воспоминания, все это было так давно. Она решительно опустилась на колени среди своих посадок и стала полоть грядки. Женщину беспокоило, что почва была суше, чем обычно в это время года. Скоро придется поливать растения, и она тяжко вздохнула при мысли о том, что придется носить воду на верхние террасы.

Когда Мария решила отдохнуть и выпить воды из кувшина, над морем уже повисла дымка – его голубой цвет померк. Теперь можно было любоваться лишь домом, красивым домиком, который Леонидас велел построить на склоне горы. Мария задумалась: как же вышло, что они с Леонидасом поселились здесь? Одно было ясно: никто из них не хотел жить за стенами шумного города. Но почему именно здесь, на окраине иудейского квартала? Божий промысел, решила Мария, но тут же улыбнулась. Может быть, Леонидас хотел, чтобы она жила рядом с единоверцами? Эта мысль заставила ее рассмеяться. На самом деле, так было даже лучше.

Прошло некоторое время, прежде чем она решилась посетить синагогу, прокралась в женскую половину и услышала речь равви Амахи. Она поражалась, слушая знакомые слова: о Боге, служить которому можно, лишь будучи милосердным. Равви Амаха рассказывал старую историю об одном греке, который хотел постичь учение Торы. Раввин, у которого тот спрашивал совета, ответил, что вся иудейская мудрость заключается в одной фразе: «Возлюби ближнего своего как самого себя».

Амаха цитировал пророков. Одному из них, Осии, Господь говорил: «Я жду не жертвоприношений, но любви». Равви не без гордости отметил, что иудаизм – первая религия, проповедовавшая любовь к ближним. Еще он рассказывал об Амосе, пророке, с которым Яхве говорил от имени всех угнетенных. Люди могут закрывать глаза на несправедливость и жестокость по отношению к бедным, но Господь не может.

Равви процитировал Писание: «Не делай людям того, чего не хочешь по отношению к себе».

В памяти Марии зазвучал молодой голос:

– Все, что ты хочешь получить от людей, отдай им сам.

Она пребывала где-то далеко, в удивительном сиянии над холмами, что высятся у самого моря, когда служба наконец завершилась молитвой милостивому и справедливому Богу, непостижимому для смертных. Когда женщины стали собираться, взгляд Марии обратился на раввина, сидевшего на полу. И такой силы был исполнен этот взгляд, что мужчина поднял голову, посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

Когда она в числе последних покидала синагогу, раввин стоял в воротах:

– Я знал, что жена Леонидаса – иудейка. Я долго ждал тебя.

– Я еще приду.

В Шаббат Мария опять была в синагоге.

– Умер человек. На него надели саван и положили в гроб. Многие плакали и горевали на похоронах. На деле покойный лишь впал в летаргию. Он очнулся от громкого плача и стал стучать в крышку гроба. Собравшиеся испуганно озирались по сторонам, затем нашелся смельчак, который отважился открыть гроб. Покойный сел и заявил, что не мертв, на что смельчак твердо ответил: «И священник, и лекарь считают, что ты умер. Так что ложись обратно». Гроб вновь закрыли и опустили в могилу.

Просторный зал наполнился бормотанием, слышались удивленные смешки.

Хохот Марии заставил всех обернуться, шеи тянулись к женской половине. Сама она испуганно прихлопнула рот рукой, но тут же заметила, как улыбается и благодарно смотрит на нее раввин.

Уже на следующий день равви Амаха стоял у них под дверью. Ему открыл Леонидас. Оказалось, жена уже поведала греку о посещении синагоги.

– Должно быть, ты не робкого десятка.

– Антиохия большой город, большинство иудеев из поколения в поколение перенимали греческое мировоззрение. Здесь уживаются различные точки зрения – иудеи, гностики и христиане. Поэтому в синагогу приходят не только единоверцы, а даже просто любопытствующие.

– Что же правоверные?

– Конечно, они разочарованы. Всегда найдутся люди, настолько трусливые, что вынуждены следовать правилам.

Леонидас расхохотался, и это стало началом теплой дружбы.

Мария встала с грядки, отряхнулась, про себя удивляясь тому, сколько всего вспомнила сегодня. Все это будет легко записать. Она словно открыла некий шлюз.

В следующий миг ветер донес до ее слуха сухой шелест кустов. Мария по опыту знала, что это предвещает дождь. Морской туман и тепло суши встретились и превратились в тяжелые тучи. Мария бегом спускалась по лестнице, но все же вымокла до нитки.

Когда вечером она собиралась ложиться, над Антиохией все еще шел дождь. Он барабанил по булыжникам в саду, просачивался сквозь кроны смоковниц.

«Благословенный дождь», – пронеслось в голове Марии.

День выдался на славу.

Завтра она вернется к тринадцатилетней девочке из Тиверии.

Глава 13

Повар со всей серьезностью отнесся к заданию откормить ребенка. Октавиан готовил ароматнейшие разноцветные лакомства и провожал взглядом каждую ложку, которую девочка отправляла в рот. Когда кусок уже не лез ей в горло, он прибегал к шантажу.

– Моя судьба в твоих руках.

Мария фыркала, и он продолжал дрожащим голосом:

– Разве ты не понимаешь, если ты не поправишься, Эфросин прикажет продать меня на невольничьем рынке! И это будет на твоей совести!

Потом следовала драматическая пауза, и, прежде чем пуститься в подробные объяснения о том, какая страшная судьба может его постигнуть, повар ухитрялся выдавить из себя слезинку. О, ему, избитому и униженному, придется готовить варварскую пищу какой-нибудь римской матроне.

– Известно ли тебе, что римляне едят змей? И пеликанов с рыбным соусом?

Повар начинал дрожать. Потом, почти плача, описывал, как ночами будет горевать в закопченном кухонном углу, искусанный собаками и избитый другими рабами. Мария каждый раз была тронута до глубины души, дожевывая и проглатывая кусок.

Но в следующий раз, услышав повесть об ужасающем будущем повара, она успела подумать, что у Эфросин все же доброе сердце. Она бы никогда не продала своего повара, человека, которого ценила и уважала.

– Ты еще больший ребенок, чем я думал, – заявил Октавиан, и его черные глаза сверкнули угольками. – У Эфросин ледяное сердце. Она никогда не любила, понимаешь? Теперь она привязалась к тебе, и только боги ведают, чем это все закончится.

Вновь долгая пауза, а затем ужасный вопрос:

– Что происходит, когда тает ледяное сердце?

Мария остолбенела. Она явственно видела осколок льда в груди, вдруг начавший таять.

– Не знаю, – прошептала она.

– Ну, этого никто не может себе представить. Я ночами не сплю, размышляя над этим.

Страшно напуганная, Мария подчистила все крошки в тарелке. Потом у нее начались колики, и пришлось бежать в туалет. Сидя там, она испытала невероятное облегчение.

После обеда Мария постучалась в кабинет Эфросин.

– У тебя ледяное сердце?

Эфросин попыталась улыбнуться, но вышла лишь кривая усмешка.

– У меня, как и у всех, сердце из плоти и крови.

– Я так и знала! – обрадовалась Мария и позволила себе неслыханное: бросилась прямо к женщине и обняла ее. Эфросин зарделась от радости и крепко прижала к себе девочку.

– Я слышала, ты теперь кушаешь как следует. Уже щечки появились, но бледность никуда не исчезла. Тебе нужен свежий воздух. Когда ты была маленькой, то любила помогать Сетонию в саду.

– Я буду, с удовольствием.

Сетонию девочка никогда не нравилась: ни ее постоянная серьезность, ни то, с какой уверенностью она обращалась с хрупкими растениями и пропалывала культурные травы и розы. Теперь она стала почти взрослой. Но садовник очень скоро обнаружил, что она не утратила связи с невыразимым. Мария знала, что у цветов есть свои привычки и они далеко не так безразличны к миру, как всем кажется. Она говорила, что любит старые деревья на берегу, для которых словно застыло время. Мария продолжала словно ребенок задавать вопросы. Взрослые этого не делают, потому что редко бывают готовы к тому, чтобы услышать ответ. Но Марии пришлось выслушать столько рассказов. Ведь у садовника была история о каждом растении.