Чертова погремушка - Татьяна Рябинина

Проснулась я с тяжелой головой. Нежный голос продолжал звучать в ушах, как наваждение. Костя уже встал и сидел за столом над огромной сковородой скворчащей яичницы.

— Вставай! — сказал он. — А то без завтрака останешься.

Меня замутило.

Проходя через зал ожидания, — будочка туалета оказалась на краю взлетного поля, — я увидела Верку, которая объясняла второму пилоту Васе, что Генпетрович сегодня на вертолете сделает пожарный вылет. Один, без него, Васи.

— Какой там ишшо пожарный вылет? — возмущался худосочный длинноносый Вася. — Пожарный вылет — он когда пожары. А тут чо? Вода ишшо везде стоит. Вот придумали! Чо там они себе в городе думают?

Васю под благовидным предлогом отправили с аэродрома подальше. Генпетрович с раннего утра возился с вертолетом и часам к одиннадцати заявил, наконец, что карета готова. Мы забросили рюкзаки в кабину, кое-как влезли сами и уселись в жесткие неудобные кресла. Мне Генпетрович дал жуткие на вид, мерзко пахнущие плесенью наушники, а Косте — похожую на горшок войлочную шапку, подбитую ватой.

— Наушников тока двое, — пояснил он, — а совсем без нича нельзя — оглохнешь. Ну чо, полетели?

«Смертнички», — добавила я про себя, нервно хихикнув. Интересно, укачивает ли во время полета на вертолете?

Взревел двигатель, вертолет подпрыгнул и повис в воздухе в паре метров от земли — как огромная стрекоза. Повисел, качнулся и вертикально пошел вверх.

— Держись! — азартно крикнул Генпетрович, перекрывая шум пропеллера, и заложил такой вираж, что у меня потемнело в глазах. Показалось, что мы перевернулись и тайга стремительно бросилась нам навстречу. Но вертолет выровнялся. Я с трудом перевела дух.

— Чо, обделались? — радостно завопил Генпетрович. — А пакетов блевацких не надь?

Первые минут двадцать полета внизу еще мелькали изредка осколки цивилизации в виде крохотных, в три-четыре двора деревушек и ниточки узкоколейки, но вскоре они закончились. Теперь зелено-голубой ковер внизу был таким ровным, что мне оставалось только удивляться: как Генпетрович умудряется ориентироваться. Наверно, по карте и приборам. Люди, умеющие читать карту, для меня, страдающей топографическим кретинизмом, всегда были высшими существами.

Мне казалось, что мы летим уже много-много часов. Зеленое — голубое — зеленое — голубое. Грохот пробивался сквозь наушники, отдаваясь в моем несчастном пустом желудке. Таинственный голос снова пел песню без слов. Никогда больше не буду пить самогон, говорила я себя, старательно отмахиваясь от мысли, что дело, возможно, вовсе не в самогоне.

— Подлетаем! — наконец-то крикнул Генпетрович.

Узенькая лента реки нырнула вдруг в искрящееся на солнце озеро, стиснутое двумя горами. У подножия одной из них, на ровном, поросшем травой берегу стояли два деревянных домика — побольше и поменьше.

— Это, чо ль, ваша первобытная стоянка? — хмыкнул Генпетрович, мягко посадив вертолет на песок, и махнул рукой в сторону домишек, почерневших и покосившихся.

— Нет, это картографическая база была когда-то, — ответил Костя. — Картографы-то древние черепки тут и нашли. Мы тут посмотрим немного, поснимаем, может, покопаем.

— Ну-ну, валяйте! — Кивнул Генпетрович, скидывая на землю наши рюкзаки. — Ружжо только держите наготове. И в тайгу далеко не ходите — заблукаете. А я завтра к обеду прилечу.

— Ну и дурак ты, археолог! — сказала я, когда стрекот вертолет стих. Теперь тишину нарушали только шум ветра в верхушках сосен, плеск волн и вездесущий гнус. — Где ты видел археологическую экспедицию из двух человек? Да еще без аппаратуры, инструментов. И чтобы на раскопки прилетали меньше чем на сутки.

— Ну, так уж вышло, — беззаботно пожал плечами Костя. — Само вырвалось.

— Вырвалось у него! — в сердцах я пнула рюкзак с палаткой. — Ты думаешь, этот самый Генпетрович тебе поверил? Мне так кажется, что он просто под дурака косит. Наверняка решил, что мы тут будем золото мыть или еще что. И вернется за нами с парочкой крутых ребят. Шар, если мы его найдем, отберут, а нас утопят, как котят. Никто и не узнает никогда.

— А зачем он нам тогда ружье дал? — возразил Костя.

Взяв двустволку, он переломил стволы, загнал туда патроны, взвел курки и прицелился в сидящую на сосне ворону. От выстрела у меня заложило уши. Ворона обиженно каркнула и улетела, шлепнув на камень увесистую кляксу помета.

— Работает, — удовлетворенно сказал Костя, забивая новые патроны. — Надо только с собой брать. Не дрейфь, отобьемся. Завтра, как услышим вертолет, спрячемся и посмотрим, один он или нет. Ну что, сразу пойдем погремушку искать или сначала палатку поставим?

— Не терпится? — буркнула я. — Ставь палатку. А я воду вскипячу. Ты-то позавтракал, а я нет. Брюхо песенки поет. Поедим и пойдем.

Костя состроил зверскую гримасу, но спорить не стал.

Я вытащила из рюкзака котелок, зачерпнула воды из озера, пристроила его между двумя камнями и развела костерок. Все напоминало обычный поход. Только вот хватать камеру и запечатлевать виды немыслимой красоты почему-то не тянуло. Да и вообще на душе было тяжело.

Пока грелась вода, я решила обследовать бывшую базу картографов — вдруг что интересное найдется. Странное дело, домишкам этим не было и сорока лет, а выглядели они так, словно простояли тут века полтора, не меньше. Впрочем, чему удивляться. Ставили-то их на сезон, максимум два. Суровые морозы, снег, дожди. В маленький домик — судя по всему, это была та самая баня, в которой зимовал дядя Паша, — я даже заходить не рискнула, настолько он был ветхий.

Дверь второго домика была заколочена двумя трухлявыми досками с торчащими из них ржавыми гвоздями. Я осторожно отодрала их, опасаясь, что от сильного рывка дом рухнет, и позвала Костю. Ступая на цыпочки, мы зашли вовнутрь.

Запах плесени, пыль и паутина. Пусто. Деревянные нары, грубо оструганный стол, лавка, на столе коробок спичек в стеклянной банке с крышкой, окаменевшая соль в солонке, две алюминиевые миски, ржавый нож. И какой-то непонятный бурый комок. Бывший хлеб? Я слышала, что в тайге на заимках и в охотничьих избушках всегда оставляют что-то для заблудившихся. Но сюда, похоже, никто не заходил с тех пор, как дядина экспедиция окончила работу. Если и была у меня мысль переночевать в доме, то, осмотрев его, я решила, что лучше буду спать в палатке. Уж больно в нем было тоскливо и неуютно.

Вода в котелке закипела, мы залили кипятком лапшу в стаканах, заварили чай, нарезали колбасу и открыли банку тушенки. Костя ел жадно и торопливо — ему не терпелось поскорее пойти на поиски родника. А мне и хотелось есть, но кусок упорно не лез в горло, и я вяло ковырялась ложкой в своем стакане. Словно оттягивала момент поисков. Наверно, именно поэтому я сначала заставила Костю вымыть посуду и закопать мусор, хотя он и упирался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});