АНА навсегда: исповедь отличницы. Анорексия длиною в жизнь - Ольга Шипилова

Покончив с домашним заданием, я засобиралась домой. Аня провожала меня к выходу, обняв тонкой рукой за плечо. Когда мы проходили мимо спальни Аниных родителей, я увидела небольшие напольные весы.

– Анечка, можно я взвешусь? – спросила робко я.

– Конечно, зачем спрашиваешь? – весело ответила Аня. – Я тоже хочу!

Затаив дыхание я подошла к весам. Сердце бешено стучало в груди. Одна нога, вторая. О, боже, 61 килограмм! Словно и не было целого месяца поста, голода и потерянных сантиметров! Я снова превратилась в крупную девочку. И как я раньше не заметила, что на поясе моих обтягивающих джинсов весь этот день мирно лежала жировая складка! Какой стыд!

– Ну, сколько там? – спросила Аня.

– 61, – всхлипывая, ответила я.

– Нашла из-за чего переживать! Завтра спортом займемся.

– А ты взвешиваться не пойдешь? – показала я на весы.

– Ай, в другой раз как-нибудь, – ответила умная Аня, чтобы своим низким весом еще больше не расстроить меня.

Вернувшись домой, я сидела в исступлении до самого мамино прихода. Мысли роились в моей голове. Как же так? Я была худой и снова полная?! Как я не заметила, что меня разносит во все стороны?! Еще обтянулась в узкую одежду! Вот, должно быть, позабавился сегодня класс, рассматривая меня. Ничего не сказали лишь потому, что рядом была Аня, а ее деликатность, конечно же, не позволила сделать мне замечание. Я собрала всю волю в кулак и дала себе слово больше не нарушать правил. Цель была выбрана и четко сформулирована – учиться отлично, как бы тяжело мне ни приходилось, не есть по ночам, заняться спортом и верить в успех.

В восьмом классе, потеряв деда, лучшую подругу Дашу и прежнее похудевшее тело, я снова начинала свою жизнь с нуля. Аня помогала мне в учебе, стимулировала на занятиях по физкультуре, вместе со мной бегала шесть кругов по стадиону, отжималась и качала пресс. Мои оценки поползли вверх, на теле жир медленно сменялся мышечной массой, а авторитет в классе возрастал с каждым днем. Теперь с Аней мы были на равных. И я твердо верила в то, что когда одна из девочек берет меня за руку, это не потому, что другая рука Ани занята, а потому, что хочет держать именно мою руку. Я усиленно работала, день и ночь сидела над учебниками, и мои труды стали приносить медленные, но от этого такие желанные, сладкие плоды. Во многом меня спасало то, что я уже печаталась в газетах, которые выписывала наша школа. Учителя знакомились с моими рассказами и стихами, передавали газетные вырезки своим коллегам, обсуждали мое творчество в учительской и приходили к выводу, что девочке нужно помочь. Даже если мое домашнее задание не тянуло на твердую «пятерку», я ее все равно получала. И чем больше верили в меня люди и делали что-то хорошее, тем больше я старалась оправдать их веру в себя. Я заметила в себе удивительное качество – выжимать последние силы из своей головы и тела, если слышала похвалу. Чем больше меня хвалили – тем сильнее я старалась. Медленно шаг за шагом я приблизилась к заветной цели, когда уважение учителей перетекло в любовь ко мне.

Исключением из правил была злобная математичка. Она твердо стояла на своем, считая, что без филологии прожить можно, а вот без алгебры и геометрии – никак. Ее интегралы сводили меня с ума. Вечерами я билась в истериках, пинала ногами учебник и вновь возвращалась к записям в тетрадях. Утром, стоя у доски, я прилежно отвечала заданный материал, но требовательная учительница умудрялась забросать меня кучей дополнительных вопросов и все равно поставить «тройку». Причем делала она это так ехидно, что я ощущала себя никчемным существом. Подсказки Ани с первой парты не спасали меня. Учительница рассерженно поднимала на нее глаза и громко, чтобы слышал весь класс, чеканила: «От кого, от кого Анна, но от Вас не ожидала! Хотите запятнать честное имя сестры?» Аня запятнать имя сестры не хотела, поэтому замолкала, а на переменах, краснея, оправдывалась передо мной. Мне становилось ее жалко. Я видела, как сложно моей подруге оставаться верной мне и подстраиваться под капризных учителей одновременно.

Чтобы хоть как-нибудь угодить моей мучительнице, я даже записалась на ее дополнительные занятия, несмотря на то, что терпеть не могла ее предмет. Аня ходила на них вместе со мной, не испытывая при этом ни малейшей нужды в натаскивании своих математических знаний. На этих занятиях я сидела, широко раскрыв глаза, умно кивала в такт объяснениям головой и все время повторяла: «Да, да, Александра Павловна, вы как всегда правы!» И на мое удивление лед тронулся. Я заработала свою первую «пятерку» по предмету, который давался мне непосильным трудом. Я еще не знала, что именно с этой злосчастной оценки начнется он – мой постоянный нескончаемый ад, в котором Аня уже давно горела, но я еще не знала об этом.

Лишь однажды отведав сладость победы, великолепие этого ощущения не покидало меня больше никогда. Я поняла, на что именно променяла свое детство Аня, я поняла смысл ее жизни. Я словно заглянула в глубину ее души, которая жаждала обладать чем-то далеким и недосягаемым; добиваться того, про что другие даже не мыслят; соревноваться, стремиться быть лучшей всегда и во всем; побеждать, пусть даже пальцы в кровь, пусть расшибиться на смерть, но все равно получить свое, особенно, когда в тебя никто не верит. А когда все поверят в твою исключительность – начнется круг первый, в котором придется соревноваться с самим собой и ни разу не проиграть, чтобы оправдать свой титул, чтобы корона в виде безупречного звания самого отличного человека в школе не слетела с твоей умной гордой головы.

Я стала работать еще больше. Если я писала диктант, то обязательно каллиграфическим почерком, если я готовилась к алгебре, то мой ответ у доски носил маниакальное тяготения к блестящим выступлениям Нобелевских лауреатов. Мне нравилось, когда в начале первого ночи мама отнимала учебники и заставляла лечь спать. В этот была сладость и горечь одновременно. Утром я шла в школу с синяками под глазами, но это не мешало мне чувствовать себя замечательно, ибо я знала, что моя подруга придет в школу с таким же уставшим видом, как и я, и это нисколько не повредит процессу освоения новых знаний. Тогда мне казалось, что потенциалы моего мозга безграничны, и чем больше заниматься я буду, тем больше тайных уголков в своей голове смогу отыскать. О, как же сильно я ошибалась! Есть вещи, которых разум никогда не может простить.

Восьмой класс я окончила с одной «четверкой» по трудам. Неумение шить ночнушки не прошло для меня даром. Все лето мне пришлось ходить следом за пожилой учительницей, чтобы та помогла исправить эту оценку. Я ее повсюду преследовала: в опустевшей школе, на улице и в магазине. Она, не выдержав напора, пошла мне навстречу и сказала, что весь девятый класс я буду посещать ее дополнительные занятия.

Перейдя в девятый, я со страхом ждала двенадцати часов дня вторника и пятницы. Я приходила на занятие, вытаскивала из пакета брюки и блузки, пошитые дома мамой, показывала своей наставнице, та рассматривала вещи и со вздохом говорила:

– Маме – «пять», тебе – «четверка»!

– Ну, как так?! – возмущалась я. – Да поймите вы, наконец, не получится из меня рукодельницы!

Но учительница была непоколебима. Полгода я ходила к ней, и когда мне нечего было достать из своего пакета, я выкладывала на стол конфеты и колбасу. Учительница протестовала и гнала меня из класса. Я настолько ей досаждала своими подарками, что она, наконец, исправила несчастную «четверку» на «пять» и попросила больше на глаза со своими пакетами не показываться. Я с радостью согласилась и с тех пор забыла о шитье на всю свою жизнь, как о самом страшном зле.

Весь девятый класс мы были с Аней очень близки, Даша несколько раз делала попытки заново начать дружбу со мной, но я уже научилась жить без нее, она мне больше не была нужна. После музыкальной школы, Аня забегала ко мне. Я убирала в квартире, ожидая ее. В своем занятии я пыталась подрожать Аниному усердию, с которым она обычно быстро и ловко наводила порядок у себя дома. Иногда, если я вовремя не управлялась, и Аня становилась свидетелем моих трудовых будней, она хваталась за веник или тряпку, чтобы помочь мне. Уговоры посидеть с журналом в руках на нее не действовали. Поэтому я изо всех сил пыталась покончить с домашними делами до ее прихода. Когда Аня поднималась на мой третий этаж, я уже стояла собранная у двери, слушая ее стремительные частые шаги. Мы шли к ней домой. Аня привычно заваривала бергамотовый чай, несла на блюдечке круассаны, которые я запрещала себе есть. «Половиночку», – думала я и отправляла маленький кусочек круассана в рот. «Ну, ладно, еще немножечко!» – и не замечала, как съедала один круассан, за ним второй и третий. Вместе с этими злосчастными круассанами медленно в мой желудок вползало чувство вины. О, как же я его ненавидела! Аня смотрела на меня своими небесными глазами и не понимала, что именно со мной в эту секунду происходит. А я словно погружалась вглубь себя и считала, сколько за день съела продуктов: хлеб с маслом – утром, салат из моркови и кусок черного хлеба – в школьной столовой, белый батон – после школы и теперь круассаны. Углеводы встраивались в меня, я чувствовала это, слышала, как трещит от натяжения моя кожа, она вот-вот лопнет! Какой ужас, что я натворила?! Я без разрешения неслась в комнату Аниных родителей и вставала на весы – 58. Минус три кг за год, это капля в море! Так я навсегда останусь толстой, пусть отличницей, с которой все хотят дружить, но толстой!