Дело об опеке - Оноре Бальзак

— Сударыня, — спросил Попино, — когда господин д'Эспар вас покинул, не оставил ли он вам доверенности на управление и распоряжение имуществом?

— Я не понимаю цели этих вопросов, — живо возразила маркиза. — Мне кажется, если принять во внимание, до чего довело меня безумие моего мужа, вы должны заниматься им, а не мною.

— Сударыня, — ответил Попино, — доберемся и до него. Прежде чем доверить вам или кому-либо другому управление имуществом господина д'Эспара в случае взятия маркиза под опеку, суд должен знать, как управляете вы своим собственным имуществом. Если господин д'Эспар дал вам соответствующие полномочия, он, следовательно, оказал вам доверие, и суд примет это во внимание. Была у вас доверенность? Могли вы покупать и продавать недвижимость, приобретать ценные бумаги?

— Нет, сударь, не в обычаях Бламон-Шоври заниматься торговлей, — забыв об успехе дела, возмутилась маркиза, оскорбленная в своей дворянской гордости. — Мои поместья остались нетронутыми, и господин д'Эспар не давал мне никакой доверенности.

Шевалье прикрыл глаза рукой, чтобы скрыть досаду, вызванную недальновидностью невестки, которая губила себя своими ответами. Попино шел упорно к своей цели, хотя и окольными путями допроса.

— Сударыня, — сказал следователь, указывая на шевалье, — этот господин, без сомнения, преданный вам родственник? Мы можем говорить вполне откровенно в присутствии этих лиц?

— Говорите, — ответила маркиза, удивленная такой предосторожностью.

— Допустим, сударыня, вы тратите не больше шестидесяти тысяч франков в год, — и эта сумма покажется еще скромной каждому, кто увидит ваши конюшни, ваш особняк, многочисленных слуг, весь уклад вашего дома, который своим блеском, как мне кажется, затмевает дом Жанрено.

Маркиза кивнула головой.

— Итак, — продолжал следователь, — если в вашем распоряжении всего двадцать шесть тысяч франков дохода, то, говоря между нами, у вас наберется долгов тысяч на сто. Суд будет вправе предположить, что ваше требование взять под опеку мужа продиктовано личной корыстью, необходимостью расплатиться с долгами, если только они у вас есть. О вас говорили со мною, и я заинтересовался вашим положением, обдумайте его сами, будьте откровенны. Если мои предположения правильны, все же можно еще избежать неприятностей, угрожающих вам в случае, если суд воспользуется своим правом вынести порицание за сокрытие истинных обстоятельств дела. Мы обязаны разбирать побуждения просителей так же, как и выслушивать доводы того, кто подлежит опеке, — выяснять, не возбуждено ли дело под влиянием какой-либо страсти или корыстолюбия — к несчастью, нередко имеющим место…

Маркиза сидела, как на раскаленных угольях.

— ...и мне надо получить кое-какие разъяснения по этому вопросу, — сказал следователь. — Сударыня, я не требую отчета, но не объясните ли вы мне, откуда была у вас возможность, да еще в течение нескольких лет, вести образ жизни, требующий шестидесяти тысяч ливров дохода? Немало найдется женщин, творящих подобные чудеса в своем хозяйстве, но вы к ним не принадлежите. Расскажите все; вы, возможно, располагаете вполне законными средствами: королевскими пожалованиями, какими-нибудь суммами, выданными вам согласно недавнему закону о возмещении, — но ведь для получения их необходима доверенность вашего мужа.

Маркиза молчала.

— Подумайте, — прибавил Попино, — господин д'Эспар, несомненно, воспротивится вашим домогательствам, и его поверенный будет вправе поинтересоваться, есть ли у вас долги. Ваш будуар заново обставлен, в доме уже не та мебель, которую в тысяча восемьсот шестнадцатом году оставил вам господин маркиз. Я имел честь слышать от вас, что обстановка стоила Жанрено немало, но ведь она еще дороже обошлась вам, великосветской даме. Хоть я и следователь, но я человек и могу ошибиться. Объясните же мне положение дел. Подумайте об обязанностях, которые возлагает на меня закон, о тщательных разысканиях, которые закон требует произвести, прежде чем взять под опеку отца семьи, находящегося в цвете лет. Итак, сударыня, простите мне сомнения, которые я имел честь изложить вам, и не откажите в любезности кое-что разъяснить. Когда человека берут под опеку как душевнобольного, то назначают над ним опекуна. Кто же будет этим опекуном?

— Его брат, — сказала маркиза.

Шевалье поклонился. На минуту воцарилось молчание, тягостное для всех присутствующих. Следователь как бы невзначай коснулся больного места этой женщины. Простоватый с виду Попино, над которым маркиза, шевалье д'Эспар и Растиньяк были склонны посмеяться, предстал перед ними в истинном свете. Исподтишка разглядывая его, все трое уловили изменчивую красноречивую выразительность его рта. Смешной человек на глазах преображался в прозорливого следователя. Внимание, с каким он рассматривал будуар, подсчитывая стоимость его обстановки, стало теперь понятным; он начал с золоченого слона, поддерживающего каминные часы, и кончил тем, что узнал настоящую цену самой маркизе.

— Допустим, маркиз д'Эспар и помешался на Китае, но как будто вам самой тоже нравятся китайские вещицы, — заметил Попино, указывая на драгоценные безделушки, украшавшие камин. — А может быть, их подарил вам господин маркиз?

Эта остроумная насмешка развеселила Бьяншона, а Растиньяка поразила; маркиза закусила тонкие губы.

— Сударь, — сказала г-жа д'Эспар, — вы должны бы защитить женщину, поставленную перед страшным выбором: либо потерять состояние и детей, либо стать врагом собственного мужа, а вы обвиняете меня! Вы сомневаетесь в чистоте моих намерений! Согласитесь, ваше поведение странно..

— Сударыня, — с живостью ответил Попино, — осмотрительность, с какой суд подходит к делам подобного рода, заставила бы всякого другого следователя быть еще более придирчивым. Неужели же вы думаете, что адвокат господина д'Эспара будет на все смотреть сквозь пальцы? Разве он не постарается очернить намерения, которые, быть может, чисты и бескорыстны? Он вторгнется в вашу жизнь, начнет беспощадно копаться в ней, я же отношусь к вам с почтительной деликатностью.

— Благодарю вас, сударь, — иронически заметила маркиза. — Предположим на минуту, что я должна тридцать, пятьдесят тысяч франков, это сущий пустяк для семьи д'Эспаров и Бламон-Шоври; разве это обстоятельство может помешать взять под опеку моего мужа, если он не в здравом уме?

— Нет, сударыня, — ответил Попино.

— Хотя вы и расспрашивали меня с коварством, в данном случае совершенно излишним для следователя, так как и без всяких особых ухищрений можно было узнать истину, — продолжала она, — и хотя я считаю себя вправе больше ничего не отвечать на ваши вопросы, я чистосердечно признаюсь вам, что мое положение в свете, усилия, к которым я прибегаю для поддержания связей, совершенно не соответствуют моим вкусам. Сначала я долго жила в одиночестве, но меня стала тревожить судьба детей, я поняла, что должна заменить им отца. Принимая друзей, поддерживая связи, делая долги, я старалась обеспечить им в будущем помощь и поддержку, готовила им блестящую карьеру; а на все это, достигнутое благодаря мне, многие расчетливые люди, чиновники или банкиры, не пожалели бы никаких денег.

— Я высоко ценю вашу самоотверженность, сударыня, — ответил следователь. — Она делает вам честь, и мне не в чем вас упрекнуть. Суду надлежит всем интересоваться; он должен все знать, должен все взвесить.

Чувство такта и привычка разбираться в людях подсказали маркизе, что на г-на Попино не могут повлиять никакие расчеты. Она думала встретить честолюбивого чиновника, а неожиданно столкнулась с совестливым человеком. Внезапно у нее мелькнула мысль, что своей цели она добьется другими путями. Лакеи подали чай.

— Сударыня, не желаете ли вы еще что-нибудь сообщить мне? — спросил Попино, увидев приготовления к чаю.

— Сударь, — высокомерно бросила маркиза, — исполняйте свой долг: допросите господина д'Эспара, и вы сами меня пожалеете, я не сомневаюсь…

Подняв голову, она гордо и дерзко взглянула на Попино; старик почтительно поклонился.

— Нечего сказать, хорош твой дядюшка, — сказал Растиньяк Бьяншону. — Что он, совсем ничего не понимает? Не знает, кто такая маркиза д'Эспар, представления не имеет, каким пользуется она влиянием, как велика ее тайная власть над светом? Завтра у нее будет хранитель печати.

— Я тут ни при чем, — возразил Бьяншон. — Ведь я же тебя предупреждал! Дядюшка человек неподатливый.

— Ну, так ему поддадут как следует, — сказал Растиньяк.

Доктор раскланялся с маркизой и бессловесным шевалье и поспешил за Попино, который не склонен был затягивать неудобное положение и уже семенил к выходу.

— У этой женщины долгов наберется на сто тысяч экю, — заметил следователь, садясь в кабриолет своего племянника.