Реликт. Скрытая Надежда - Андрей Дай

комплекс.

— Макс, — немедленно вышел на связь Тармак. — Жди команды! Это важно!

— Принял, — сквозь зубы процедил я, и отключил внешний шум. Слышать крики умирающих людей, видеть, как проклятая пушка превращает хороших парней в кучку кровавых ошметков, было невыносимо.

И тут я вспомнил, что кроме ракет, у меня же еще есть штурмовой комплекс, который легко трансформируется в снайперский вариант. И если сволочные броневики мне трогать пока запретили, то несколько проредить живую силу противника, мне ничьего разрешения и не требуется. Мало ли кто от чего погиб⁈ Современный бой — он такой, непредсказуемый. В пылу сражения десяток моих выстрелов просто потеряются.

В качестве бонуса еще была моя собственная относительная безопасность. Системы маскировки надежно скрывали от излишнего внимания врага, и повредить мне могла только какая-нибудь шальная пуля. Которая вполне вероятно могла бы прилететь вне зависимости от того — стану я стрелять или нет. И которую моя броня в купе со щитом просто и не заметят.

Нейросеть что-то там пискнула о недостаточности изученных баз для максимальной эффективности снайперской стрельбы, но, тем не менее, «Леохе-117К» послушно изменился в нечто хищно-вытянутое и тактический блок вывел на внутренний экран скафандра прицельную метку.

Тип в блестящих, металлических самодельных доспехах, что-то активно орущий и размахивающий руками за укрытием. Наверняка какой-нибудь командир. Повстанцам он не виден, а с моей крыши — как на ладони. Первый.

Винтовка шикнула-плюнула, и голова первой цели лопнула. Нейросеть отметила сто процентное поражение цели и подсветила красным мигающим контуром следующего. Того, кто явно оказывал медицинскую помощь раненному товарищу. Принципы гуманизма? Гаагская конвенция? Не, не слышали. В этом безумном мире принималась во внимание исключительно эффективность. Да и я, признаться, на секунду прислушавшись к притаившейся где-то глубоко-глубоко совести, ничего такого, никаких угрызений не выявил. Ну — решил я — на нет и суда нет. И плавно вдавил спусковую гашетку. Второй.

И снова цель поражена. И вновь тактический блок уже предлагал новую жертву. Еще и еще. Как в каком-то беспредельно казуальном компьютерном шутере. Когда ты убиваешь врагов, а тебя даже никто не видит. И только брызги крови и мозгов, словно пятна грязи, пачкают серопесчаные камни.

Поймал себя на мысли, что стало легче. Перестал оценивать всю картину сражения, переключился на конкретных противников, и сразу отпустило. Ушла, как и не бывало, злость от собственного бессилия хоть как-то помочь людям, с которыми еще вчера сидел за одним столом в таверне фру Сарны. Совесть молчала, человеколюбие, похоже, Колобок во мне начисто вытравил Плетью Боли. Я стрелял, убивал совершенно ничего мне не сделавших, вовсе незнакомых людей, участвовал, был нужным и потому чувствовал себя просто превосходно.

Пока, в какой-то момент, дрон-разведчик не засек приближение к полю боя большого количества самодвижущихся повозок. Как бы ни три или четыре десятка сразу.

— Спокойно всем! — тут же отреагировал Тармак. — Это свои. Боиры с другой стороны Шрама сделали свой выбор.

И тут же последовала команда уже конкретно мне:

— Макс⁈ Бронемашина с кинетическими турелями. Я ее тебе отметил. Приготовься уничтожить эту отрыжку Демонов Ночи!

— Всегда готов, — рыкнул я в ответ. Как пионер. Единственное, мне до сих пор так и не стало понятным, почему нужно было тянуть с уничтожением самой грозной боевой единицы противника так долго? Почему было не грохнуть этот самодельный танк сразу, как только я предоставил такую возможность⁈

Понятное дело, мне стало несколько не до снайперской стрельбы. Я вновь активировал ракетный комплекс, а винтовку преобразовал в штурмовой вариант. Тот, что с гранатометом.

И опять, рванувшееся было вперед время, замерло. Растянулось бесконечными минутами, в которых снова мои друзья и знакомые получали увечья или даже гибли, а я мог только смотреть…

Машины прибывших на подмогу с другого конца Шрама боиров перестраивались, образовывая этакую гигантскую шляпку гриба. Прижимая врага к развалинам строения. Они, похоже, совершенно не представляли мощи установленных на броню кинетических орудий. Не видели в них опасности. Иначе бы ни за что не приблизились бы так близко и так открыто. И за что немедленно поплатились. Адская машина рыкнула, выпустив целое облако черного дыма из выхлопных труб, развернулась и спаренная турель, словно плеть стеганула по уже предвкушающим победу людям.

Пара машин просто рассыпалось на куски. В поднявшемся облаке пыли не было видно — что сталось с экипажами, но это и предсказать было не сложно. Скорее всего, ничего живого в той груде металлолома уже было не найти.

— Макс⁈ — показалось, что как-то особенно пафосно, возвышенно — таким тоном полководцы произносят речи перед началом сражений, на общей волне обратился ко мне Тармак. — Вали эту тварь, друг. На тебя вся надежда!

— Как скажешь, — процедил я сквозь зубы, именно в этот момент осознав, каким именно был план предводителя повстанцев. Руки сами собой наводили пусковую, сами жали «пуск». А мозг в это время пребывал в некотором обалдении. В каком-то придавленном, заторможенном состоянии. Очень уж… неоднозначной оказалась вдруг открывшаяся правда. «Древо Свободы должно поливаться кровью патриотов»! — сказал однажды Томас Джефферсон. И мой приятель, боир Тармак, прекрасно понял бы отца Американской демократии. И еще добавил бы, что «совместно пролитая кровь — она объединят»! Потому и тянул с уничтожением единственного действительно опасного оружия гвардии Кармака.

Броневик, получивший сразу пару ракет в обшитый клепанными листами борт, вспух внутренним взрывом, лопнул по швам и неуклюже завалился на бок. На этом я посчитал свое участие в политзабавах законченным, и осторожненько спустился с приютившей крыши. И, с удивлением, обнаружил у подножия хижины всю пятерку бравых абордажных дроидов. И еще больше был поражен, когда тактический модуль предложил схему отхода к барже под прикрытием успевших перезарядить излучатели роботов.

Согласился. Было даже забавно наблюдать за тем, как отважные бойцы, которым, кстати, на этом поле боя, просто, не осталось реальных соперников, имитируют мою защиту от невесть какой опасности.

Глава 3

Двенадцатый месяц новой жизни. 125 год Житанской эры. Планета То’Чуун, северная оконечность Шрама

Все проблемы были от шланга. Не скажу, чтоб совсем уж обычного, но, все-таки, довольно распространенного. По сути, он всего лишь — этакая гибкая труба, изготовленная из какого-то синтетического материала, и способная выдерживать немаленькое давление, под которым в маневровый двигатель подается топливо-гель. И вот именно эта штуковина и оказалась причиной того, что я чуть не гробанулся насмерть о скалы при посадке.

Самое поганое, что и поделать-то ничего было нельзя. Ни маневровых, ни шлангов топливопровода у меня в запасе не было. А здесь, на планете, можно было даже и не искать. У них тут с самым необходимым, вроде продуктов питания,большие проблемы. С техникой же вообще полный мрак.

Чудо уже то, что удалось вообще запустить это чудо инженерной мысли. В устаревших на сотню лет базах знаний ни о моем новом корабле, ни, соответственно, о новейших яйцеобразных подвижных капсулах изменяемого вектора тяги, даже не упоминалось. Измерительных приборов в цивилизации основанной на стандартизации и всеобъемлющих информационных пакетах, попросту не существовало. При замене поврежденной при абордаже трубки, соединения пришлось подбирать на глаз. И только при посадке на планету выяснилось, что кое-что я все-таки не учел. Длину! Слишком короткая, она не давала двигателю полностью повернуться в нужную сторону.

В общем, я был слегка, скажем так — раздосадован. Чувствовал себя полным идиотом и авантюристом, на свой страх и риск ринувшемся в космос на судне, устройство которого представлял себе лишь в общих чертах. И сами понимаете, общаться с кем-либо никакого настроения не было. Особенно после надоевших до предела «переговоров» с «делегациями» туземцев. После триумфальной победы и захвата приверженцами боира Тармака власти в Шраме, в чем я принимал непосредственное участие, этих жаждущих приобщиться к благам цивилизации стало как-то неприлично много.

Хотелось, честно говоря, запереться в корабле и долбануть грамм двести чего-нибудь похожего на водку. Залить, так сказать, скорбь по осколкам идеализма, втоптанных в пыльную почву планеты грубыми сапогами политтехнологий.

Однако же, вместо путешествия в каюту, в теплую компанию к безотказному лекарству от стресса, пришлось опускаться из-под брюха баржи, и торопиться навстречу дорогим гостям. Ибо, иного шанса познакомиться,