Пустота – это радость, или Буддийская философия с прищуром третьего глаза - Артур Пшибыславски

Частый упрек, возникающий из-за непонимания сути вопроса, звучит так: «Ведь мир не исчезает, когда я закрываю глаза, и не появляется, когда я их открываю». Конечно, нет, потому что и сам упрек предполагает непостижимую, как мы уже говорили, уверенность в том, что должно происходить с миром, когда он не воспринимается, — уверенность, что его нет, когда его не воспринимают. Как мы узнаем, что его нет, если в данный момент нет восприятия? Другой вариант упрека звучит так: «Ведь стул, на котором я сижу сегодня в этом зале, это тот же самый стул, на котором я сидел неделю назад. Он ведь не исчез, пока я отсутствовал, чтобы появиться в ту минуту, когда через неделю я открываю дверь в зал. Впрочем, я могу выйти из зала и послать друга, чтобы он на него посмотрел и подтвердил, что стул существует, несмотря на то, что я его не воспринимаю». Во-первых, друг подтвердит лишь то, что стул существует только как воспринимаемый им, а значит, снова о нем нельзя сказать ничего независимого от восприятия. Во-вторых, факт, что я могу судить о стуле, который хранился неделю без меня, означает, что стул познается, и его существование я доказываю в рамках моего познания, необязательно чувственного. Недоразумение лишь в том, что восприятие мы понимали как осмотр глазами, а это значительно сужает познание. Философия вовсе не собирается никого убеждать, будто мир исчезает, когда мы его не познаем, это утверждение равно необоснованно, как и приговор о том, каково бытие само в себе. В обоих случаях мы заходим слишком далеко, авторитарно высказываясь о происходящем вне зависимости от познания. Следовательно, утверждение, что мир — это только ум, в конечном итоге достаточно скромный и безопасный тезис. Мы можем говорить лишь о том, что познаем, а не о том, что делается абстрагированно от познания. Мы никогда не узнаем, как выглядит мир, которого никто никогда не познал, что, наверное, не является необычайным и революционным тезисом. Либо иначе — мир, который мы познаем, является познаваемым нами миром, и ничем больше. В частности, он не является миром самим в себе, независимым от познания. Кто в таком случае предлагает более странные тезисы: буддийская философия, говорящая, что от познаваемого мира неотделим познающий его ум, или ее оппоненты, утверждающие, что познают вещи такими, каковы они сами в себе, абстрагируясь от факта, что они познаются? Вещи есть, но они познаются нами; именно мы познаем, что они есть: собственно то, что они существуют и познаются.

Следовательно, мир есть конструкция ума. Она сооружается не только посредством проецируемых вовне концепций и самого механизма восприятия, но и через эмоции. Обычно мы определяем эмоции как нечто важное, потому что, едва появившись в уме, они диктуют нам, что делать; с другой стороны, мы недооцениваем их влияние на окружающую реальность, считая их проявлением нашего внутреннего мира, с которым внешний мир якобы не связан. Но принятые нами всерьез, эмоции быстро становятся внешней реальностью. Это легко заметить на таком примере.

Представим себе, что у меня есть девушка (кто не любит помечтать?) и я немного, совсем чуть-чуть, в границах разумного, ревнив. Не то чтобы я ее не уважал, вовсе нет! Просто иногда хочется быть уверенным, что все в порядке, — так, для полного спокойствия. Ой! Как раз это я хотел сказать о своем друге. Ведь это у друга есть девушка, которую он немного, в границах разумного, ревнует. Не то чтобы он ее не уважал, вовсе нет! Просто иногда ему хочется быть уверенным, что все в порядке, — так, для полного спокойствия. К тому же, как известно, — не ревнует, значит, не любит. Поэтому я проверяю, ну то есть друг проверяет, во сколько моя, или точнее его, девушка заканчивает работу — предположим, в три часа дня. Пройти от работы до остановки занимает пять минут. В четверть четвертого приезжает трамвай, на котором до дома еще пятнадцать минут. Значит, в половину четвертого она должна быть дома. Сейчас уже пять, а ее все еще нет. Значит, у нее есть причина, более важная, чем я, точнее, чем мой друг. Легко догадаться, что это за причина. Она красивая и умная… кажется, женщины предпочитают другую последовательность, ну тогда умная и красивая, а в офисе у нее работают не только женщины. А, пришла наконец! Я даю ей шанс честно признаться и с невинным видом спрашиваю: «Где была, любимая?» «День сегодня такой замечательный, прошлась пешком», — отвечает она, а я совершенно сокрушен. Могла бы постараться придумать что-нибудь более убедительное. Она же выбрала самую примитивную отговорку. Так любой скажет! Сообщаю ей, эх! друг сообщает, что обо всем догадался, и выдает правдивую версию событий, а также описание подозреваемого. Она возражает, но только ухудшает дело, добавляя к подлому обману очередную отчаянную ложь.

На следующий день в поисках доказательств ее гнусного обмана, я жду в кустах с биноклем, возле трамвайной остановки, от которой она едет с работы домой. К несчастью, бдительный взгляд девушки разоблачает мое присутствие, когда неожиданный порыв ветра внезапно срывает листву, открывая меня, сидящего в засаде. И хотя я как ни в чем не бывало объясняю, что открыл в себе страсть к орнитологии и изучаю популяцию Upupa epops[21], которые как раз гнездятся и кормятся вблизи трамвайных остановок, девушка не верит, и вечер проходит в молчании. Таких вечеров будет много, потому что какова любовь, такова и ревность, а любовь моя велика.

Однажды, выходя с работы, моя девушка принимает предложение от знакомого попить кофе. Ей не хочется возвращаться домой так быстро, ведь там ее ожидает очередной скандал. Вполне можно позволить себе разок сходить в кафе, думает она. И через полчаса беседы отмечает: напротив сидит приятный мужчина, который не напрягается, оказывает внимание, шутит. Возникает яркий контраст между обезьяночеловеком, ждущим дома, и коллегой с работы. Ничего странного, что мысль о возвращении домой становится все более абстрактной и вся история может закончиться сменой адреса моей девушки, или уже экс-девушки. Что же в такой ситуации скажу я? Не скажу, а победно крикну вместе с другом: «Я так и знал! Уже два месяца назад все знал! Я это предчувствовал с той минуты, как ты ко мне переехала!»

Вот так моя эмоция и сопутствующая ей концепция материализовались во внешнем мире. Проблема, однако, не в том, что я не знаю об этом и не отдаю отчета, что у меня на уме. Я абсолютно убежден, что прав: мое недоверие, возникшее сначала, подтвердилось — предчувствия меня не обманули. Стоит больше доверять интуиции, хотя она и женского рода, а этому полу доверять нельзя.

В очередной ситуации «мужчина плюс женщина» я буду склонен еще больше контролировать случайности, что еще быстрее приведет к очередному расставанию, а это еще крепче утвердит меня в убеждении, что все они такие и нужно быть еще более осторожным и так далее, и так далее. Наши проекции становятся реальностью, которая, не зная, что порождена нами, пытается подтверждать наши идеи о ней. А когда идеи будто бы подтверждаются, они еще сильнее проецируются на мир; он снова превращается в их материализацию, и так круг замыкается и вертится все быстрее. Круг на санскрите — сансара. Сансара — это не место, в которое — как иногда думают — попадают непросветленные существа, она — ум этих существ, непросветленное переживание мира, без знания о том, что он — только наш ум. Эта истина — как любая истина — ограничивает, когда не познана, а когда ее распознают, становится свободой и радостью. Не верите? Тогда почитайте следующую главу.

5. Взгляд — это царь, или Потребительская пустота

Мир — это космическая шутка пространства…

Лама Оле Нидал

Представим себе утро середины недели. Так получилось, что мы опоздали на работу. Первая информация, которую мы получаем, переступив порог офиса, — что шеф нас ждет у себя в кабинете. И вот через минуту мы стоим на ковре (естественно, красного цвета, чтобы сильнее напоминало место казни). У нас есть несколько отличных оправданий:

1. Нам платят так мало, что само появление на рабочем месте в очередной раз за неделю — это настоящее чудо;

2. Работа такая скучная, что наше молчание про компенсацию за моральный ущерб — это проявление нашей доброй воли;

3. Погода такая скверная, что мы рискуем здоровьем, когда приходим на работу ради того, чтобы выполнить обязательства по трудовому договору;

4. С нами в постели была такая замечательная подруга, что одно лишь то, что мы выбрались из кровати, следует признать необычайной самоотверженностью и жертвой, возложенной на алтарь работы.

Почти каждый склонит голову перед железной логикой этих аргументов. Но есть в мире один человек, который не в состоянии их постичь, и по роковой случайности этот человек — наш шеф. Мы трезво оцениваем ситуацию, которая не видится радужной, и в нас просыпается свойственный всем существам инстинкт выживания. По дороге в кабинет шефа мы одалживаем у коллеги-мотоциклиста каску, и, прикрываясь толстым скоросшивателем, переступаем через порог. Конечно, оборонительная поза одновременно является и признанием вины, и подтверждением мнения, которого придерживается о нас начальник. Обе стороны это мнение прекрасно знают, но шеф все же высказывает его. Заботясь о доступности, он говорит довольно громко (он видит, что каска закрывает нам уши) и для пущей уверенности подкрепляет речь языком жестов, подчеркивая важные моменты потрясанием кулака. Через минуту мы расстаемся без дружеских чувств — они невозможны между тряпкой и садистом. Результат: два человека в негативном состоянии ума, которых тем не менее соединяет слабая (в первую очередь из-за отсутствия духовной близости) связь, в этот самый момент делают и думают одно и то же: оба сидят за столами с мыслью: «Что за кретин!» С буддийской точки зрения негативный итог всей ситуации обусловлен не тем, что она плохая, а тем, что ее неправильно воспринимали. Неправильное переживание рождается из восприятия ситуации как совершенно реальной, и в соответствии с ее оценкой она признается плохой.