«Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» - Александр Вяземка

Каких-либо сомнений в отцовстве быть не могло: сходство черт лица и телосложения Постамендиха и Гномлиха бросалось в глаза, и присутствующие тут же принялись обсуждать, где эти самые глаза были у них все эти годы.

Известие о том, что происхождение Гномлиха таило в себе секрет, который прошел мимо них, да и раскрыт был без их участия, не на шутку взбудоражило селян. Началось всеобщее побоище. Некоторые дрались за поруганную честь Кралиха, некоторые – за Постамендиха, но большинство – сами за себя. Из того, с какой охотой они это делали, было видно, что драка здесь – один из любимых видов времяпрепровождения.

Но вот Гномлиха эта драка оставила равнодушным. Он опустился на доски веранды рядом с Конрадом и тихим голосом, в котором звучала обреченность, заметил:

– Всё, теперь у меня два папы… Теперь мне вообще житья не будет…

Толком посочувствовать ему Конрад не успел: над ним возник светловолосый бородач, вокруг руки которого оплелись две лианки детских ручек.

– Ну-ка, колдун, – пнув Конрада в колено, он указал на ребенка, – скажи-ка, моя ли это дочь?

– Отца этой девочки зовут Альманихом, – услужливо начал Конрад, – а вас…

Тот, не дослушав, издал рык зверя, которого в загривок больно укусила блоха, но которую он в ответ покусать не может, и бросился в свалку.

– Чего это он? – подобное поведение отца девочки поразило Конрада. – Он же Альманих и есть.

– Да какой он Альманих? – отозвался Гномлих. – Расстырих он.

– Да нет же – Альманих! Ты что, сам не видишь?

– А что мне видеть-то? Я его с детства знаю.

– Странно, но мой код-распознаватель…

– Код-чего?..

– Код-рас… У вас что, нет код-распознавателей?

– Не знаю… Это вообще что?

– А ну-ка мне скажи! – потребовал худосочный мужичок, крепко вцепившийся в ухо усыпанному веснушками мальчугану. – Кто его отец?

– Ну… вы знаете… – Конрад предусмотрительно отключил код-распознаватель. – Вы его отец. Вы.

– То есть как это… я? – мужичок побледнел. – Ты что несешь?! Это ж мой племянник!

Конрад сжался и приготовился к тому, что сейчас, вероятно, его будут бить не только мужичок и его племянник, но и вся озверевшая толпа. Но тут сквозь дикий рев баталии послышался негромкий, властный голос.

– А ну, прекратите! – сказал он.

От этой фальшивой ноты хорошо отлаженный оркестр безумной какофонии запнулся и заглох. Посреди только что бушевавшего ураганом моря стоял высокий благообразный старик с каменным лицом и нарочито неспешными движениями, торжественность фигуре которого придавало ощущение, что он проглотил жердь. Одного его окрика оказалось достаточно, чтобы все мгновенно оставили своих противников и принялись приводить себя в порядок, оправляя хорошо прореженные бороды и причесывая пальцами взлохмаченные космы достигавших плеч волос.

Не произнеся больше ни слова, старик направился к двери в глубине веранды. Гномлих молча перерезал путы Конрада и подтолкнул его вслед за стариком. Толпа хлынула за ними.

Они прошли небольшой холл, украшенный снопами душистых трав, и оказались в зале, в глубине которой на возвышении стояло несколько кресел. Центральное из них, как подметил Конрад, сильно смахивало на трон. Старик уселся именно в это кресло и, бросив взгляд на тех, кто успел войти, неодобрительно сжал губы.

Все тотчас подались назад. Когда последний из рядовых селян покинул залу и закрыл за собой дверь, в комнате остались только два старика, устроившиеся по обе стороны от своего предводителя, и Конрад. Один из стариков был беззуб и, чтобы это случайно не ускользнуло ни от чьего внимания, постоянно держал рот распахнутым. Второй непрестанно косился правым глазом на кончик носа, столь поразившего этот глаз своей длиной, что он так и застыл в невольном изумлении.

Из-за двери и окон в комнату доносился ропот сотен голосов, обсуждавших произошедшее. Внутри же царило молчание. Две с половиной пары глаз внимательно изучали пленника. Недостающая половина третьей пары, не отрываясь, следила за кончиком вытянувшегося в сторону пленника носа. Нос крючился, подобно подманивающему к себе пальцу, шумно втягивал воздух и возбужденно подрагивал.

– Москвич? – главный старец наконец прервал изводившее Конрада молчание.

– Мошквич… – Конрад виновато потупился.

– Что ж, добро пожаловать в Нью-Босяки, москвич.

– Спасибо.

– Ну, благодарить-то нас особо не за что. Тут тебе не очень и рады. Особенно после того, как ты тут устроил драку. Хорошо, не революцию.

– Да я…

– Ты разве не знаком с правилами пребывания в просковских резервациях?

– Нет…

– Зачем ты вообще сюда проник?

Конрад замялся. Сказать правду он не мог, а врать не любил.

– Экотуризмом я занимаюсь, – в конце концов выдавил он из себя. – Экотурист я.

– Экотурист? – длинноносый покосился левым глазом на главного старца. – Это кто ж такие?

– Да есть такие оболтусы. Ходют по лесу, ждут, чтоб медведь-шалун их задрал.

– Вона как… – неодобрительно крякнул старец и замолчал.

Протестовать против подобного определения Конрад счел излишним. Он вновь включил код-распознаватель и выяснил, что главного старца звали Антарихом и что он был в Нью-Босяках старостой.

– Извините, господин Антарих, – Конрад решил, что произведет благоприятное впечатление, если обратится к старосте по имени, – ваш Клуб заседаний – это как бы мэрия?

Антарих вздрогнул и резко встал.

– Ты! – крикнул он, и Конрад не на шутку встревожился: впечатление получалось каким-то смазанным. – Ты являешься сюда, не ознакомившись с правилами пребывания в резервации! Выдаешь себя за ясновидящего, колдуна или еще какого куролесника! Ты что вообще о себе возомнил?

– Я? Ничего. Я не колдун, поверьте. И ни за колдуна, ни за ясновидящего себя не выдаю. Но у меня вопрос. Вы что, код-распознавателями вообще не пользуетесь?

– А мошет, он нешпрошта шюда шабрел? Мошет, никакой он не туришт? – задумчиво прошамкал третий старец. – Опять банки што-то противу наш мутют-ишпытуют? А, мошквич?

– Совершенно случайно, – заверил его Конрад. – Если бы не силки Гномлиха, я сейчас был бы уже на расстоянии двадцати километров от вашего села, не меньше. Вы ведь отпустите меня? Вам же, сами видите, так только спокойней будет.

Старцы переглянулись, но промолчали. Конраду показалось, что на губах одного из них мелькнула улыбка, но… нет, это, должно быть, была игра теней. А даже если это и была улыбка, разве она могла сулить ему что-то доброе в подобных обстоятельствах?

И тут случилось нечто невообразимое: не обращая более ни малейшего внимания на пленника, Антарих снова уселся в кресло и принялся искать у себя в бороде. Двое его подспорщиков также принялись искать у себя в бородах, тщательно расчесывая и пропуская отдельные пряди сквозь кончики пальцев. После чего, сдвинув кресла, все трое принялись искать в бородах друг у друга. Движения их становились все более ленивыми. Глаза прищурились. Конраду даже почудилось, будто старички мурлыкали от удовольствия, как это делают коты. Но, нет, не почудилось – прислушавшись, он понял, что они действительно мурлычут! Конрад решил, что пьян и просто не помнит, когда и с чего это он так наквасился.

Чтобы не быть свидетелем развертывавшейся перед ним странной сцены, он зажмурился и принялся обдумывать свое положение. Положение был столь серьезным, что он вмиг забыл обо всем на свете.

Сколько так протекло времени, он не знал. Но вот, призывая его вернуться к действительности, кто-то кашлянул ему в правое ухо. Сбоку от него с невозмутимым видом стоял Антарих. Два других старца с не менее невозмутимым видом сидели на стоявших в первоначальном положении креслах.

– Скажите, – Конрад решил попробовать подобраться к мучившей его проблеме с другого бока, – а можно, я у вас тут останусь ненадолго?

Антарих молча перешел к противоположному уху Конрада, словно разговор с его правым ухом был для него закончен, и спросил:

– Почему у тебя ни мешка дорожного, ни котомки, если ты экотурист?

– Простите, вы действительно полагаете, что мне интересно отвечать на ваши вопросы, не получая при этом ответов на свои? – поинтересовался в свою очередь Конрад.

Антарих хмыкнул, но ответствовал довольно добродушно:

– Хорошо, чужестранец. Об чем именно хочешь полюбопытствовать?

– Вы упомянули про банки. Вас кто-нибудь притесняет?

– Никто нас не притесняет.

– Жаль.

– Даже так? «Жаль»?

– Если бы вас притесняли, я бы выступил в роли избавителя и просветителя. А так даже и не знаю, что за роль мне здесь уготована.

– Хошу вырашить нашему гоштю вотум недоумения, – объявил один из сидящих старейшин.

– Спасибо, – Конрад, немало озадаченный, поблагодарил.

– Вотум поддерживаю, – кивнул Антарих. – Мы тебя сами и спасем и просветим. Вижу, ты в этом нуждаешься злее, чем мы.