Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

Чтобы продолжать речь и довести ее до цели, ради которой я привел этот рассказ, нужно было, чтобы доктор и его жена перестали смеяться, и когда они похвалили рассказ, я сказал им:

– Нельзя поверить, как я радовался, что разрешил это сомнение, которое держало бы меня в таком смущении, когда я стал бы рассказывать о том, чего не видал, отчего пошла бы дурная слава об этом месте, как это делали многие другие, которые, не выяснив своих страхов или их причину, тысячу мест лишили доверия и сами навсегда остались лишенными доверия как трусливые и пугливые, хотя для этого не было причины; но, увидав что-нибудь необыкновенное и не проверив этого, они починают рассказывать тысячу небылиц и несуразностей. Один рассказал, что видел коня, всего в цепях и без головы, а на самом деле это была лошадь, шедшая с пастбища домой с железными путами.

Рассказывается бесконечное количество подобного вздора, так что не найдется селения, где не было бы места, пользующегося славой страшного, и никто не говорит правды, разве только в шутку или ради остроты. В Ронде есть проход, ставший страшным после того, как однажды ночью обезьяна залезла на черепичную крышу, своей цепью и колом для привязи зацепилась или застряла в желобе и бросала оттуда черепицами в проходящих; и все в таком роде. Я нашел только две вещи, могущие причинить ночью зло, – это люди и росы, потому что одни могут отнять жизнь, а другие – зрение.

Глава VI

В то время, когда мои отношения с доктором Сагредо и моей сеньорой доньей Мерхелиной де Айвар были наилучшими вследствие любви, какую они ко мне питали, – так как судьба моя всегда была изменчива и я приучился и привык к переменам счастья, испытывая их в течение всей моей жизни, – доктор Сагредо получил приглашение из одного города Старой Кастилии на большое жалованье, от которого он не мог отказаться, так как нуждался в нем. Это давало ему также лучшую возможность применять на практике то, что он изучил, ибо ни величие ума, ни постоянное изучение не делают человека ученым, если у него отсутствует опытность, так как именно она дает созреть школьному обучению, умеряет болтливость, делающую ум доверчивым к многословию диалектики;[95] и действительно, мы не можем сказать, что обладаем полным познанием науки, пока не знаем причин и следствий, чему нас научает опыт, ибо с ним начинается познавание истины. Больше знает человек опытный без теории, чем книжный ученый без опытности, которой недоставало и доктору Сагредо, и поэтому ему было выгодно принять такое предложение и по этой причине, и чтобы обеспечить себя всем необходимым для сохранения человеческой жизни.

Когда условие было принято, они со всей возможной настойчивостью просили меня отправиться вместе с ними, что я и сделал бы, если бы у меня не было причины не отваживаться на холода Старой Кастилии; ибо человек, будучи на склоне жизни, не должен рисковать делать то, что он делает в молодости. Холод – это враг природы, и даже, если кто-нибудь умирает от сильнейшего жара лихорадки, в конце концов он делается холодным. Действия старика медлительны из-за недостатка жара; в то время как юность горяча и влажна, старость холодна и суха; вследствие недостатка тепла наступает старость, и поэтому старики должны избегать холодных областей, как это и сделал я, оставшись без службы, чтобы не идти туда, где холод покончил бы со мной в короткое время.

Они уехали, и я остался один и без прибежища, которым я мог бы воспользоваться, ибо те, что дают пройти молодым годам, не думая о старости, принуждены претерпевать это и другие величайшие бедствия и нужду. Никто не должен обольщать себя надеждами на жизнь или думать, что может обеспечить ее без старания, ибо от юности до старости столь же близко, как от старости до смерти; этому может поверить только тот, кто всю свою жизнь отодвигал надежды на будущее время. Каждый день, проходящий в праздности, является потерянным в жизни, и много таких потерянных дней благодаря образующейся привычке.

Когда лисенсиат Алонсо Родригес Наварро, муж исключительного ума и рассудительности, был студентом в Саламанке, я застал его однажды ночью спящим над книгой и сказал ему, чтобы он посмотрел, что он наделал, потому что он сжег себе ресницы, – он ответил, что прибегнет к помощи времени, чтобы выросли другие; но если бы он потерял время, то ему не к кому было бы обратиться за помощью и он мог бы только раскаиваться. Он же, спрошенный, каким путем он сделался столь любимым в своем городе, в Мурсьи, ответил, что достиг этого, доставляя удовольствие и не замечая не благодарностей, но при этом никогда не могло зародиться в его сердце раскаяния в том, что он сделал добро; ибо хорошие люди не должны делать вещей, в которых им пришлось бы раскаиваться. Поэтому, если раскаяние приходит поздно и хорошо принято, оно служит для исправления жизни, так как, когда раскаяние является следствием бедствий, случившихся по собственной вине, оно всегда сопровождается признаками добродетели, рожденной из горького опыта и поддержанной благоразумием. Но нет раскаяния, которое приходило бы слишком поздно, если оно будет хорошо принято.

Четыре следствия обычно являются результатом дурно истраченного и еще хуже проведенного времени: вред самому себе, отчаяние в возможности наверстать потерянное, стыдливое смущение, добровольное раскаяние. Два последних доказывают добрую волю и близость исправления; но следует знать, что, как заблуждение было во времени, так и раскаяние не должно быть без времени; ибо если долгое время прошло быстро, то короткое пролетит незаметно, и поздно наступит раскаяние; как время, проводимое небрежно с удовольствием, не считается часами, так и время, проводимое в труде, не заметно, пока оно не прошло.

Я остался одиноким и нищим, и, чтобы удовлетворить мои потребности, судьба столкнула меня с одним идальго, удалившимся на житье в деревню и явившимся теперь отыскать учителя или воспитателя для двух своих малолетних детей. Когда он спросил меня, не хочу ли я воспитывать их, я ответил, что воспитывать детей было обязанностью нянек, а не эскудеро; он засмеялся и сказал:

– Вы остроумны, и, честное слово кабальеро, вы должны отправиться со мной; разве вам не будет хорошо в моем доме?

– Сейчас – да, а потом не знаю, – ответил я.

– Почему? – спросил идальго.

– Потому что, пока не испытаешь чего-нибудь, – сказал я, – нельзя отвечать утвердительно; и слуг следует спрашивать не о том, хотят ли они служить, а умеют ли они служить, ибо желание служить доказывает нужду, а умение служить доказывает способность и опытность в той должности, какую они хотят получить. И от этого происходит, что многие слуги через несколько дней службы или сами увольняются, или их увольняют, потому что они поступили на службу по необходимости, а не по способности, как это бывает и с некоторыми сбившимися с пути студентами, которые, видя свое положение безнадежным, вступают в религиозный орден столь же полными невежества, как и нужды, и после немногих приключений или оставляют рясу, или ряса их оставляет. Сначала надлежит исследовать и испытать, хорош ли слуга и пригоден ли для должности, какую хотят ему дать, а не только имеет ли он желание служить, потому что обладание слугами праздными и не умеющими взяться за обязанности, для которых они были наняты, помимо напрасного расхода, влечет за собой другие, еще большие неудобства. Некий вельможа этих королевств[96] ответил своему дворецкому, сказавшему, чтобы он преобразовал свой дом, потому что у него много непригодных слуг: «Непригодны вы, потому что бездельники меня благодарят и почитают, а эти другие, хотя им платят, считают, что, служа мне, они оказывают мне большую милость; и кого добрые дела не обязывают, тот не любим и не любит, а в добрых делах человек подобен Богу».

– Мне кажется, – сказал идальго, – что тот, кто знает это, сумеет также нести ту службу, какую ему поручат, в особенности потому, что мой старший сын сможет вам когда-нибудь сделать добро, так как он имеет право и надежду на майорат[97] со стороны матери, которым ныне владеет его бабушка; а от старшего сына, к которому он перейдет, у нее только двое болезненных внучат, и когда умрут они и их отец, наследником остается мой сын.

– Это, – сказал я, – то же самое, что случилось с одним человеком, который, желая всласть поесть фиников, отправился в Берберию за пальмовым деревом, купил там кусочек земли, где посадил его и все еще ждет, чтобы оно принесло плоды. Так и мне нужно переждать три жизни, между тем как моя подходит к концу, ради небольшой милости, которую может оказать человек, который даже еще не имеет надежды оказывать ее; ведь эта надежда живет между уверенностью и страхом, поэтому необходимо, чтобы долгой жизнью обладал тот, кто поддерживает себя ею, ибо нет ничего, что поглощало бы жизнь больше, чем очень отдаленная надежда; и надо думать, что тот, кто собирается провести свою жизнь среди дубов и кустарников, не считает эту надежду ни очень близкой, ни очень достоверной, и, чтобы мне не мучиться вместе с такими людьми и чтобы не оказаться постигнутым неудачей, в какую они повергают тех, кто следует за ними, я всегда считал за лучшее и более надежное обняться с бедностью, чем обниматься с надеждой.