Земля и воля. Собрание сочинений. Том 15 - Николай Ольков

Кто-то потрепал его по плечу, Емельян Лазаревич очнулся, поднял голову. Перед ним стоял Щербаков:

– Вы часом не задремали, будущий руководитель городской торговли? Или от благополучного исхода дух перехватило? Да, вам крупно повезло, гражданин Колмаков, что чекисты сразу поставили в известность меня, и я мог влиять на события, а проскочи эта информация мимо – ночевать бы вам сегодня на нарах, а потом пару дней следствия и суд, скорый и несговорчивый. Сколько у вас осталось магазинов?

Емельян Лазаревич медленно возвращался в реальность:

– Магазинов? Минутку: два здесь и в уезде полдюжины. Но есть покупатели.

– Сегодняшнего не считайте, он чекист. А продавать не надо, ведь правительственного решения еще нет, потому торгуйте, хотя бы для того, чтобы сохранить связи с поставщиками. Там конечно, тоже будет смена руководства, но это не завтра, а старые клиенты всегда желанны и для новых начальников.

Колмаков был счастлив, сразу вернулся к делам:

– Тогда, товарищ Щербаков, как со строительством?

– Смело. Идете к архитектору, тот быстро делает проект, а вы, как грунт отойдет, начинаете рыть фундамент. Место я вам укажу позже. До свидания, Емельян Лазаревич. И не держите на меня зло. Считайте, что я вас спас от пролетарской кары. До свидания.

Дождавшись гудка автомобиля, Колмаков лег на диван и позвал Зину. Увидев мужа в таком состоянии, она испугалась, побежала за сердечными каплями, он выпил их, сел и закричал:

– Какого хрена ты мне принесла? Налей стакан коньяка, иначе я с ума спрыгну от этих перемен. Час назад был одной ногой в Париже, а через полчаса уже обеими в могиле. И сейчас не пойму, что будет.

– Дорогой, а что с Парижем? – осторожно спросила Зина, когда он выглотнул стакан коньяка.

– С Парижем? – переспросил дорогой. – С Парижем, Зинуля, все в порядке: Эйфелева башня стоит прямо, Елисейские поля засеяны и дают всходы, гильотина наточена и ждет свою жертву.

– Что ты несешь, милый!

Колмаков, наконец, дико захохотал:

– Зина, дура ты набитая, какой Париж! Меня едва не расстреляли! Все отберут, Щербаков в обмен на жизнь заставил строить магазин, милостиво разрешил торговать в оставшихся магазинах. И строить новый для государства. А я не на помойке найден, я купец первой гильдии. Он, видите ли, называет меня руководителем всей городской торговли после перелома. Да в гробу я видел эту паршивую должность! Руководитель, но не хозяин, будь они все прокляты!

Зина с трудом уложила его в постель и убрала со стола посуду. Она ничего не поняла из путаной и крикливой речи своего хозяина и мужа, поняла только, что все остается по-прежнему, что она будет и дальше тайком убегать на конюшню к конюху Мише, который обнимает так, что трещат жерди на кормушках и всхрапывают дремавшие жеребцы.

Глава пятая

Семеро заговорщиков, собравшихся тайно от общества и властей покинуть село, поздно ночью собрались в избушке Мирона. С уходом отряда из пятнадцати сыновей мужики стали дружнее и сговорчивее.

– Я тут кое-что переписал, что надо с собой брать, но все не упомнишь, потому слушайте и потом будем дополнять, – начал Мирон. – Думается мне, что на семью по паре саней надо под все необходимое: одежду, муку, посуду, флягу масла постного да по ящику молосного. Все, что касается домашнего имущества, пусть бабы понапишут, ведь вплоть до иголки надо. Это их дело. А по хозяйству: на сани плуг, борону, цепы, решета, жернова, передок и задок от телеги с колесами, телеги там соберем. Топоры и пилы дополнительно. По мешку соли и сахара по несколько голов. Семена пшеницы и круп, огородных овощей, а вот картошку как довезти – думать надо. Заморозим – пропадем без картохи. Литовки, вилы, грабли там сделаем, железа листового для печей, круглого для граблей. Гвозди.

– Струмент нужен весь в комплекте, раму связать, дверь собрать, – озаботился Семен Киваев.

– Верно.

Кирилл Банников подсказал:

– Горно бы надо прихватить да наковальню с кувалдой.

Семен Киваев посоветовал:

– Вот ты, Данилыч, и попросил бы у кузнеца Федула Федуловича.

Банников покачал головой:

– У Федула не взять, а вот у кума моего на гумнах есть маленькая кузница. Может, продаст?

Банников замахал руками:

– Да ты что, а вопросов сколько: куда да зачем? Нет, надо воровским путем.

– А ты поедешь? – спросил Захар Смолин.

– Куда деваться, поедем вместе. Ночи будут светлые, разберем.

– Надо бы вороток взять, снег сойдет, вдруг воды не будет? На первый случай скважину пробьем, потом уж колодец рыть, – заметил Евлампий Лепешин.

– Мужики, поедем мы еще по холодам, а у многих дети малые. С емя как быть? Тут оставить? – улыбнулся Егор Киреев.

– Молодец, Егор, вовремя напомнил, – кивнул Мирон. – Надо пару кибиток сделать, как у степняков. Тесовый каркас, изнутри и снаружи кошмой обшить. Можно маленькие печки склепать, если холодно будет – подтапливать.

– Да и орде тепленькое питание надо, двухлеток мерзлое мясо глодать не будет.

Мирон подтвердил: сделаем, как надо. И тут же спросил:

– Что с хозяйством делаете? Зерна много осталось?

– Дивно. На рынок вести далеко, я, к предмету, сдаю на ссыпной, рассчитывают бумажными, но договариваюсь, меняю на червонцы, – поделился Киваев.

Фома Гордеич обратился к Мирону:

– Почти у всех осталось семенное зерно, с собой не утащишь, и бросать жалко. У тебя связи в уезде, найди сбыт, оптом отдадим подешевке. Наши семена знают.

Мирон кивнул:

– Завтра доеду до красноярских мужиков, у них в прошлом году семенники дождем прихватило. Думаю, что заберут. Сколько примерно пудов?

Мужики переглянулись, пошевелили пальцами, считая десятины:

– Чуть не на тысячу десятин.

– Вот и славно. А они сеют не три ли тыщи своим селом. Завтра к вечеру обскажу. А скот?

Мужики молчали. Бычков прирезали и продали, а коров жалко. Кирилл Банников предложил:

– Все едино обозом пойдет, не рысью. Может, коров с собой гнать?

– А кормить их чем? – спросил Смолин.

– Да какая проблема? Два воза сена я накладу, хватит, – обрадовался Банников.

Мирон улыбнулся:

– Вот разве мог один человек все эти предложения высказать? Спасибо, что собрались. Не у всех, но в семьях есть старики-родители. Их не обойдешь, и из родного гнезда им перед концом жизни вываливаться тоже не с руки. Что они судят?

Кирилл Банников ответил за всех:

– Мы уже судили про то, кажный со своими. Диво, но они от бесовской власти готовы хоть в тайгу, хоть на дно морское. Мой-то самый старый изо всех, девяносто стукнуло, говорит: скажи старикам: кто станет супротив, того в лес вывести и молчком с саней столкнуть.

Мужчины засмеялись. Мирон еще раз спросил:

– А в селе тихо? Никто вопросов не задает?

Мужики пожали плечами: зима, каждый дома хозяйством занимается, не до пересудов.

Мирон только проводил гостей, вошел в дом, хотел чашку чая выпить и спать ложиться, завтра, как и обещал, надо ехать в Красноярку, придумывать что-то для мужиков, отчего его сотоварищи по дешевой цене доброе семенное зерно сбрасывают, да еще накануне весны. Залаяли собаки, пришлось брать фонарь и выходить на крыльцо. Было что-то не совсем приятное в этом позднем госте, но деваться некуда. Только вышел на крыльцо, понял, отчего заливаются псы: степняки приехали и, конечно, со своими собаками. Пришлось хозяину крикнуть, чтоб обождали гости, а собак своих в дневную клетку за пригоном посадить. Открыл ворота, вошли две кибитки, под уздцы заводили молодые парни, а два старых знакомых, Молдахмет и Ахмадья, вошли следом, прикрывая ворота. Обнялись.

Молдахмет сказал, что приезд сыновей Мирона сильно взволновал всех друзей: что случилось, почему надо срочно ехать в Бархатное село, чтобы выручать друга? Или заболел, или с властями поссорился, или с женой разводится?

Мирон улыбнулся в темноте, молодежь осталась управлять лошадей, хозяин показал, где в кадке теплая вода, где сено, где овес, а старших повел в дом. Хотел разбудить Марфу Петровну, но гости не дали: зачем? Чай разве сами не вскипятим, мясо в дорогу брали, лепешки. Мирон согласился, самовар загудел быстро, он достал из крайнего ящика кухонного стола плитку кирпичного индийского чая, Ахмадья от удовольствия зацокал языком. Чай пили долго, дважды доливал самовар Мирон, дважды закипала вода в гостевом трехлитровом самоваре, уже и плитка заканчивалась, когда, наконец, Молдахмет на правах старшего перевернул свою пиалу кверху дном. Немного отдышавшись и насухо вытерев лицо и бритую голову, он спросил, зачем звал давний друг Мирон своих степных друзей?

Мирон не стал вдаваться в политические тонкости, сказал только, что власть очень скоро отменит вольности и прижмет крестьянина к ногтю. Мирон и его русские товарищи, ухватившие свободы, не хотят принимать новые порядки.