Тайная жизнь пчел - Сью Кид

Я засунула картинку в карман.

— Знаешь, что сказал Т. Рэй о моей маме? — спросила я, собираясь наконец рассказать ей о том, что произошло. — Он сказал, что мама бросила меня и Т. Рэя задолго до своей смерти. Что она просто приходила забрать вещи, когда это произошло.

Я ждала, чтобы Розалин сказала, насколько это нелепо, но она смотрела прямо перед собой, словно бы взвешивая подобную возможность.

— И это неправда, — сказала я таким голосом, словно бы кто-то выталкивал его снизу через горло. — А если он думает, что я поверю этим байкам, значит, у него дырка в его так называемом мозгу. Он просто все это выдумал, чтобы меня наказать. Я знаю, что это так.

Я могла бы еще добавить, что у мам есть инстинкты и гормоны, которые не позволяют им бросать своих детей, что даже свиньи и опоссумы не покидают своих детенышей, но Розалин, обдумав наконец сказанное мной, произнесла:

— Ты, возможно, права. Зная твоего папашу, он мог бы сделать и не такое.

— А моя мама никогда бы не сделала того, что он сказал, — добавила я.

— Я не была знакома с твоей мамой, — сказала Розалин. — Но мне приходилось видеть ее издалека, когда я возвращалась из сада после уборки. Она обычно развешивала белье или поливала огород, а ты была возле нее, играла рядом. Только однажды я видела ее без тебя.

До сих пор я и понятия не имела, что Розалин видела мою маму. Внезапно я почувствовала головокружение, не зная, было ли это из-за голода, усталости или этих поразительных новостей.

— И что она делала в тот раз, когда ты видела ее одну? — спросила я.

— Она сидела за сараем с трактором, прямо на земле, и глядела в никуда. Когда мы прошли мимо, она нас даже не заметила. Помню, я подумала, что она выглядит печальной.

— Еще бы. Кто хочешь будет печальным, живя с Т. Рэем.

Словно бы лампочка вспыхнула на лице Розалин — вспышка понимания.

— Ага, — сказала она, — до меня дошло. Ты убежала из-за того, что твой папаша сказал о твоей маме. Это не имело никакого отношения ни ко мне, ни к тюрьме. А я тут как дура сижу и волнуюсь, что ты из-за меня убежала и нарвалась на неприятности, а ты бы все равно убежала. Ну что ж, спасибо, что захватила меня с собой.

Она выпятила губу и посмотрела наверх в сторону дороги, заставив меня подумать, не собирается ли она вернуться тем же путем, каким мы пришли сюда.

— Ну, и какие у тебя планы? — спросила она. — Ходить из города в город, спрашивая о своей маме? Это твой блестящий замысел?

— Если бы я хотела, чтобы меня критиковали круглыми сутками, то я бы взяла с собой Т. Рэя! — крикнула я. — И чтобы ты знала — у меня нет никакого плана.

— Ну, я уверена, что у тебя был план, когда ты пришла ко мне в больницу, заявив, что надо делать то-то и то-то, а я должна была только следовать за тобой, как собачка. Ты вела себя так, будто ты мой хозяин. Словно я безмозглая негритоска, которую ты собираешься спасать. — Ее глаза сузились и смотрели на меня жестко. Я поднялась на ноги.

— Это несправедливо! — я задыхалась от гнева.

— У тебя были благие намерения, и я рада оказаться подальше оттуда, но пришло ли тебе хоть раз в голову спросить меня?

— Ты действительно безмозглая! — заорала я. — Нужно быть совершенно безмозглой, чтобы вылить табачный сок на ботинки этим типам. И еще безмозглей, чтобы не попросить прощения, если это может спасти тебе жизнь. Они собирались вернуться и убить тебя, или еще что похуже. Я вызволила тебя оттуда, и вот она — благодарность! Ну что ж.

Я стащила ботинки, схватила сумку и вошла в реку. Холод нарезал круги на моих лодыжках. Мне не хотелось находиться с Розалин на одной планете, а еще меньше — на одной стороне реки.

— Отныне можешь делать все, что захочешь! — крикнула я, обернувшись через плечо.

На том берегу я плюхнулась на мшистую землю. Мы смотрели друг на друга через реку. В темноте она выглядела булыжником, обточенным пятью ста годами непрерывных штормов. Я легла на спину и закрыла глаза.

В своем сне я снова была на персиковой ферме. Я сидела за сараем с трактором, и, хотя была середина дня, в небе сияла огромная круглая луна. Она выглядела так прекрасно. Некоторое время я на нее смотрела, а затем привалилась к стене сарая и прикрыла глаза. Потом я услышала звук, словно бы кто-то колол лед. Я взглянула наверх и увидела, что луна развалилась на части и падает на меня. Нужно было спасать свою жизнь.

Я проснулась с болью в груди. Я поискала на небе луну и нашла ее целой и невредимой, нависающей над рекой. Я посмотрела за реку. Розалин там не было.

Мое сердце бешено заколотилось.

Ради Бога. Я не хотела обращаться с ней, как с собачкой. Я только хотела ее спасти. Вот и все.

Пытаясь на ощупь надеть ботинки, я ощущала такое же горе, какое я чувствовала каждый год, приходя в церковь в День Матери. Мама, прости.

Розалин, где ты? Я подхватила сумку и побежала вдоль речки к мосту, даже не чувствуя, что плачу. Споткнувшись в темноте о корягу, я растянулась во весь рост и решила больше не подниматься. Я представила Розалин за мили отсюда, шагающей по шоссе и ворчащей себе под нос: Дерьма кусок, проклятая глупая девчонка.

Взглянув наверх, я заметила, что дерево, под которым я упала, было практически голым. Лишь несколько зеленых пятнышек тут и там да серый лишайник, свисающий до земли. Даже в темноте было видно, что оно умирает, и умирает в одиночестве среди всех этих равнодушных сосен. И так было и будет всегда. Гибель рано или поздно поселяется внутри и проедает тебя насквозь.

Из ночи возникли звуки мелодии. Это не был церковный гимн в полном смысле этого слова, но что-то очень на него похожее. Я пошла на звук и обнаружила Розалин посредине реки, в чем мать родила. Бисеринки воды сверкали у нее на плечах, словно капли молока, а ее груди колыхались, увлекаемые течением. Это зрелище не могло оставить меня равнодушной — мне захотелось подойти и слизать молочные бисеринки с ее плечей.

Я открыла рот. Я чего-то хотела. Чего-то, чего сама не знала. Мама, прости. Вот все, что я чувствовала. Эта извечная жажда не собиралась меня отпускать.

Я избавилась от ботинок, шорт и футболки. Я на секунду замешкалась, а потом сняла и трусики.

Вода ощущалась как ледник, тающий вокруг моих ног. Должно быть, Розалин услышала, как я от холода хватаю ртом воздух, поскольку она подняла глаза и, увидев, как я, голая, иду к ней по воде, засмеялась.

— Взгляните-ка, кто идет — сиськами трясет. Я присела с ней рядом, затаив дыхание под ледяными укусами воды.

— Извини, — сказала я.

— И ты меня. — Она дотянулась и похлопала по моей коленке, как по бисквитному тесту.

Благодаря луне, я четко видела дно — каждый камушек. Я взяла один: красноватый, круглый — гладкое водяное сердце. Я положила его в рот, желая высосать из него весь костный мозг.

Опершись на локти, я сползала, пока вода не сомкнулась над моей головой. Я затаила дыхание и слушала, как вода царапает меня по ушам, и мне хотелось как можно глубже погрузиться в этот темный шипучий мир. Но я думала о чемодане на полу, о лице, черты которого не могла разобрать, о сладковатом запахе кольдкрема.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Новоиспеченным пчеловодам рассказывают, что найти пропавшую матку можно, выявив сперва круг ее приближенных.

«Королева[2] должна умереть, и другие проблемы пчел и людей»

После Шекспира я больше всего люблю Торо. С миссис Генри мы читали отрывки из «Вальденовского пруда», и после этого я мечтала о том, как уйду в свой тайный сад, где Т. Рэй никогда меня не найдет. Я начала ценить мать-природу и то, что она делает с землей. В моем воображении она была похожа на Элеонор Рузвельт.

С мыслью о ней я и проснулась в то утро на постели из лозы дикого винограда. Над водой плыла дымка, и стрекозы, переливаясь синим, сновали туда и сюда, словно бы зашивали что-то в воздухе крупными стежками. Зрелище было столь завораживающим, что я на секунду забыла тяжелое чувство, которое носила в себе с тех пор, как Т. Рэй рассказал о моей маме. Вместо этого я находилась у Вальденовского пруда. Первый день новой жизни, сказала я себе. Вот он какой.

Розалин спала с открытым ртом, и с ее нижней губы свисала ниточка слюны. По тому, как ее глаза бегали под веками, можно было понять, что она видит сны. Ее распухшее лицо выглядело лучше, чем накануне, но в ярком свете дня я также увидела синяки на ее руках и ногах. Ни у кого из нас не было часов, но, судя по солнцу, мы проспали почти все утро.

Мне не хотелось будить Розалин, так что я вытащила из сумки деревянную картинку с Марией и прислонила ее к стволу дерева, чтобы хорошенько рассмотреть. На картинку вползла божья коровка и уселась прямо на щеке Святой Матери, превратившись в великолепную родинку. Я подумала о том, любила ли Мария бывать на природе, предпочитая деревья и насекомых церковным стенам.