Бесплатный сыр – в мышеловке - Светлана Алешина

За полтора часа мы все отсняли и засобирались, еще раз условившись, что в четверг вечером приедем снимать всю семью в сборе. Уже в машине Галина Сергеевна распотрошила каким-то чудом всученный ей сверток с пирожками и велела всем нам подкрепиться, заявив, что обеденный перерыв в разгаре и отвлекаться на него нам некогда. И тут меня словно ударило: господи! Ко мне же должна прийти Катя!..

На работе меня ждал приятный сюрприз: обещанные из Москвы файлы уже пришли, а Евгений Иванович успел отдать распоряжение одному из наших компьютерных графиков, который скоренько распаковал файлы и обнаружил письмо за подписью авторов съемок. Господа москвичи готовы были предоставить мне свои материалы безвозмездно, то есть даром, если мне удастся показать их хотя бы по Тарасовскому телевидению. Слово «даром» произвело на шефа неизгладимое впечатление, а слова «хотя бы» не насторожили. И на том спасибо!

Я тут же начала просматривать файлы, радуясь сердцем и отдыхая душой, измотанной трехдневным умилением. Катя в строю новобранцев. Катя на занятиях по стрельбе: четко палит в мишень и задорно улыбается в камеру. Катя в обнимку с кучей здоровенных крепких парней. Катя прыгает с парашютом. И жутковатые дергающиеся кадры взрывов сменяются изображением все той же Кати в полной боевой амуниции и с перепачканным лицом: она дает интервью сразу после боя, где погибли два солдата из ее роты…

— Привет, Ирина! — услышала я за своей спиной и дернулась от неожиданности, так как не заметила, сколько прошло времени, и совсем забыла про Катю. — О, можно я тоже посмотрю?

— Конечно, — кивнула я, — садись рядом. Вместе решим, что пойдет в передачу.

Мы просмотрели все по второму разу в ускоренном темпе, отобрав материалов на пятнадцать минут показа. Я отдала свои пометки монтажнику и с чувством выполненного долга пригласила Катю выпить кофе.

— Сначала покурить, — взмолилась она. — Я и так уже два часа терплю.

— Куда ж от тебя деваться! — со смехом согласилась я.

Мы прошли к лестнице, Катя закурила и с улыбкой посмотрела на меня:

— Знаешь, Ирина, я должна тебе сказать спасибо.

— За что? — изумилась я. — Ты же видишь меня второй раз в жизни!

— Это не имеет никакого значения, — покачала она головой. — Ты заставила меня задуматься о собственной судьбе. И знаешь, я поняла, что действительно счастлива в армии. Пожалуй, теперь я смогу простить Пашку.

— Ну так и скажи ему об этом! — обрадовалась я. — Понимаю, он с тобой поступил как последняя свинья, но ведь столько лет уже прошло… А он второй день ходит как в воду опущенный.

— Ничего, это полезно. Может быть, вашей Лере повезет больше, чем мне, — усмехнулась Катя.

— А ты заметила?

— Да слепой бы не заметил, как она меня взглядом прожигала, когда я с Павлом разговаривала! Любит она его.

— Есть такое дело, — согласилась я. — Только она скорее умрет, чем признается в этом даже самой себе. Пашка у нас бабником слывет. Может быть, теперь остепенится.

— Время покажет, — философски заметила Катя. — Ладно, я свою порцию отравы получила, пойдем теперь вместе травиться.

— В смысле? — не поняла я.

— В прямом: и никотин и кофеин — яды.

— Ну мы же примем очень небольшую дозу!

Довольные жизнью и друг другом, мы отправились в наш телецентровский буфет, решив удовольствоваться растворимым кофе, так как возвращаться в кабинет за верхней одеждой было лень. Попивая не самый плохой кофе — хвала Евгению Ивановичу, наш буфет снабжался вполне пристойно, да и цены были умеренными, — я спрашивала Катю о том, о чем приходится спрашивать каждую героиню: список желательных вопросов, список нежелательных вопросов, оказалось, что ее такие мелочи нисколько не занимают: Катерина была готова ответить на любые. А если что-то окажется непозволительным с точки зрения государственной тайны, она обещала так прямо об этом и заявить. Ее волновал совершенно другой вопрос: как одеться.

— Ну, не знаю, — пожала я плечами. — Сначала мне казалось, что тебе лучше прийти в парадной форме, а потом передумала: дамочки решат, что в тебе нет ничего женственного и военная служба убивает саму суть женщины, которая, по их глубокому убеждению, заключается в страсти к нарядам и кокетству.

— А вот этого во мне нет совершенно, — честно призналась Катя. — Ни страсти к нарядам, ни самих нарядов.

— Наряды не проблема, — отмахнулась я. — У нас договоренность с бутиком «Шерше ля фам» на предмет предоставления моделей для ведущей и героини, буде героиня того пожелает. Так что приоденем в лучшем виде, если захочешь.

— Ирина, я за шесть лет вообще забыла, что такое платья и косметика, понимаешь? Там было не до этого. Я же не в разведшколе обучаюсь, а служу в десантных войсках. Никакого политеса, кроме знания иностранных языков, да и то все восточные, кроме английского. Я автомат с завязанными глазами разберу и соберу, а вот как разбираться в женских причиндалах…

— Ну и оставайся сама собой, — легко согласилась я. — Ты в своем комбинезоне очень хорошо смотришься. «Молнию» только расстегнешь пониже — для большей сексапильности — и порядок!

Мы обе рассмеялись, приступив к обсуждению возможности дополнительных съемок, потом решили, что это ни к чему: Катя расскажет о себе прямо в студии и сразу перейдет к ответам на вопросы, а я буду направлять все это в нужное русло уместными вставками видеоматериала.

Через пятнадцать минут и еще пару чашек кофе мы сообща выработали концепцию передачи, каторую мне с коллегами осталось только довести до готового сценария и утвердить у Евгения Ивановича. Перед тем как попрощаться до понедельника, я спросила Катю:

— Слушай, а как твои дела с военной и прочей бюрократией?

— Что-то не очень, если честно, — скривилась девушка. — Крутят они, ни да ни нет не говорят, какие-то дурацкие отговорки придумывают, на беспорядок в архивах ссылаются, связанный с компьютеризацией, будь она неладна…

— А в чем дело?

— Я не совсем уверена, но завтра к вечеру все должно проясниться, — протянула Катя. — Есть у меня кое-какие подозрения по поводу того, что началась старая песня.

Я поняла, что настаивать на подробностях не стоит: все равно она мне пока ничего не скажет, а лезть в душу с сапогами из праздного любопытства я привычки не имела. Девушка забрала из нашего кабинета свою куртку, помахала всем на прощанье рукой и ушла. А я блаженно уселась на свой стул, донельзя довольная результатами проделанной работы.

— Что-то ты подозрительно сияешь, — поинтересовалась Галина Сергеевна.

— Я сделала открытие: оказывается, работать можно не только в кабинете, но и в буфете. Там даже лучше, — заявила я, потягиваясь.

— Надо же, — хмыкнула моя начальница, — а Евгения Ивановича ты поставила в известность о своем так называемом открытии?

— Господь с вами! Я еще жить хочу.

— А раз хочешь, то нам нужно срочно отправляться в мастерскую к Марии Васильевне Перовой и ее супругу.

Когда мы погрузились в машину, я ощутила зверский голод, который кофе, выпитый в нашем буфете, только усилил. Оказалось, что остался еще один пирожок, который я тут же цапнула, впилась в него зубами и погрузилась в изучение своих заметок, сделанных накануне вечером. Как раз успела и пирожок дожевать, и изучить их к тому моменту, когда наша машина подъехала к старинному и довольно непривлекательно выглядевшему двухэтажному особняку на Кутякова. Именно здесь располагалась мастерская. Я позвонила, и через несколько минут дверь открыла старушонка довольно замызганного вида.

— Вам кого? — прошамкала она.

— Марию Васильевну Перову.

— Щас, — буркнула кикимора и захлопнула дверь, что-то неприязненно бурча.

Через несколько минут дверь снова открылась: на этот раз за ней стояла смущенно улыбающаяся женщина несколько богемного вида.

— Извините, ради бога, забыла вас вчера предупредить, чтобы вы звонили два раза. Проходите, пожалуйста.

Мы проследовали по темному извилистому коридору, морща нос от кислых запахов общественной уборной и волглого, давно не ремонтируемого здания. Мария Васильевна продолжала на протяжении всего пути извиняться, сетуя на то, что хорошую мастерскую очень трудно получить. Я рассеянно кивала. Наш путь закончился перед высокой, совершенно новой дверью, отделанной под дерево, которая довольно дико смотрелась на фоне всеобщего убожества.

За дверью обнаружилась просторная комната с двумя огромными окнами, не обремененными шторами. Вместо мебели стояли два мольберта, два стула, крошечный круглый столик на одной ножке и море картин на подрамниках, взглянув на которые я сразу забыла об отвращении, порожденном непотребным коридором.

Не могу сказать, что передо мной находились шедевры, достойные мировых галерей, но одну из них, с осенним пейзажем, я бы с удовольствием повесила у себя дома. Картины Марии Васильевны производили мажорное впечатление, настолько они были напитаны праздничным, солнечным настроением художницы. Чувствовалось, что такие полотна мог писать только счастливый человек.