Ода на рассвете - Вирсавия Мельник

ребята в формах. Они как будто очнулись и тут же вернулись к делу. Лиза осталась неподвижной, когда ее скрутили посильнее и продолжили выводить из дому. Леонида Петровича, словно после тяжелой пытки, еще передергивало. Теперь был полный его порядок, и он спокойно наблюдал за происходящим.

— Помните, чему мы вас учили! Мы встретимся! — дрожа, подбадривала мать. — Мы имеем великую надежду! Мы будем вместе!

Служивые доблестно выполняли приказ: не смотря на всю борьбу и слёзы, они вытолкали отпрысков семейства Моховых вон.

Лиза в последний раз обернулась и посмотрела на своих родителей. Они с любовью и трепетной нежностью провожали своих детей, говорили, убеждали, ободряли. Это было всего лишь мгновение. Мгновение памяти и прощания.

«Неужели это все происходит со мной?» — мысли Лизы плыли как будто в тумане. Ей не верилось, что это все правда. Как с этим быть? Чего ожидать?

Она опомнилась только когда очутилась в темном кузове, и к ней прижился Саша. Лиза обняла брата, и они заплакали.

— Ах, батюшки! — всплеснула руками Марья Петровна, когда вошла во двор. — Что же стряслось?

Женщина с утра отправилась по просьбе хозяев на рынок для хозяйства что нужно купить, а по дороге зашла в огородню: картошки да морковки накопать на обед. Она бросила все свои сумки и ведра у ворот и побежала ко входу в дом.

— Ты еще кто такая? — возмутился солдат стороживший главные двери. — Можешь домой идти. Твои хозяева в тебе уже не нуждаются.

— Объясни мне, что случилось, солдат!

— Ой, так взял и рассказал!

— Если ты сын у матери, то расскажешь, — потребовала Марья Петровна.

Солдата это явно обескуражило.

— Ну, вот, — начал он мягче, — выполняем приказ командира.

— Под чьим ты командованием?

— Под Садовским, Леонидом Петровичем. Знаешь такого? — подтрунил солдат.

— Садовский? — переспросила Марья Петровна, побледневшая в лице.

— Он самый.

— Позови его!

— Да, так взял и позвал к старухе командира!

— Тогда, впусти меня! Я сама к нему пойду.

— Не положено! — преградил ей путь солдат.

— Да, что же это такое! — выплеснула няня. Она порылась в кармашке своего передника, и нашла клок бумаги. — Ну, а карандаш можно у тебя попросить? Не жалко для старухи? И не вздумай мне молотить чепуху! Знаю, что есть. Любимой-то, небось, каждый вечер пишешь.

Молодцу деваться было уже некуда, и он протянул ей маленький карандашик. Марья Петровна выхватила его и, отойдя в сторонку, присела на корточки и что-то там худо-бедно нацарапала

— Возьми! — протянула она ему карандаш. — Благодарствуй! А это, — отдала женщина сложенный лист, — командиру твоему передай. Понял?

Солдат молча развернулся и ушел в дом. Неясным способом вскоре исчезла куда-то и Марья Петровна.

Служивый старуху всё-таки послушался. Он подошел к Леониду Садовскому, прошептал что-то на ухо и вручил послание. Командир его за службу похвалил и отправил обратно на пост.

Раскрывши бумагу, он прочел:

«В передней есть еще одна дверь, за ней небольшая коморка. Там есть еще одна дверь. Она ведет на кухню. На кухне буду я. Ты можешь спокойно идти, не стыдиться. Я прошла незамеченной. Я буду ждать.»

Леонид надменно фыркнул и сунул письмо в карман.

— Иванов!

— Я! — ответил служивый.

— Погрузить арестованных на повозку и отвезти на вокзал. Там ждать моих распоряжений. Пусть с ними в качестве охраны поедут четверо. Остальные могут пойти на гулянку в деревню, — голос командира был необъяснимо мягок и доброжелателен, и совсем-совсем другим, чем несколько минут до этого. Леонид знал, как это подействует на его солдат и знал, как они отреагируют и, что его влияние на умы молодцев укрепиться еще сильнее.

— Ура! У-р-а! — завопили басы и тяжелыми сапогами помчали к выходу.

Федора Мохова и Наталию погрузили, как было приказано, в повозку под стражей четырёх во главе с Ивановым. Две другие повозки, принявшие тринадцать молодцев, с бранью, песнями и криками погнали, поднимая за собой по дороге столб пыли, в село.

Тронулась в путь и первая повозка. Наталья Михайловна обернулась и посмотрела на их дом, деревья, клумбы. Она заметно постарела за это утро, но приняла свое положение без протеста, без злобы, без ропота. Она смиренно простилась со всеми и со всем. Наталья опустила голову и тяжело вздохнула:

— Да будет воля Твоя…

— Аминь! — сказал Федр Мохов и взял за руку свою жену. Они ехали молча. С каждым метром отделения от детей и от дома, становилось все тяжелее. Чем ниже опускалась Наталья Михайловна, тем сильнее сжимал Федр ее пальцы. Она сдерживалась сколько могла, пока, наконец, не прижалась к его плечу, чтобы муж не видел ее беззвучных слёз.

Во дворе остался только грузовик под охраной водителя, который заменил солдата по разрешению командира.

Леонид Петрович остался почти один. В доме стало удивительно тихо. Эта дикая тишина, кажется, заполнила собой каждый уголок усадьбы. Однако, монотонный стук огромных маятниковых часов в гостиной отчаянно с ней боролся. Садовский стоял на прежнем месте. Он осознал: он силен. Чтобы осмотреть еще раз помещение со всем богатством, Леонид прошелся на каблуках по гостиной. Под ними иногда визгливо трещало стекло, деревянные элементы мебели, разбросанные травы. Остался командир весьма довольным своим трудом. Оно того стоило. Садовский ухмыльнулся. У него на все были свои планы, и он от них не собирался отступать. Но по порядку. Сейчас перед ним была другая задача: он вспомнил про письмо.

Командир отыскал эту дверь, коморку и ещё одну дверь, и оказался на кухне.

— Сыночек! — бросилась его обнимать Марья Петровна. — Ленечка! Лёня! — но тут же она отпрянула и оттолкнула его. — Что ты здесь делаешь? — возмутилась она. — Как ты можешь чинить зло этим людям?

— Я не лиходей какой-нибудь, мама! — пытался объясниться сын. — Я исполняю то, что мне было поручено.

— А если бы тебе… — зарыдала Марья Петровна. — А если бы тебе было приказано мать родную расстрелять? … Ты бы тоже это сделал?

Сын ничего не ответил.

— Значит сделал бы… — с горечью закивала головой мать.

Пошло несколько минут, пока Марья Петровна усмирила свой плач.

— Что же с ними дальше будет?

— Всего-навсего небольшой срок года на три, не больше, и поработают немного на государство. У них будет крыша над головой и еда. Потом будут свободны и вернутся домой, — солгал сын, пытаясь успокоить мать. — И нечего тут такие драмы устраивать!

— Но за что? Лёнечка, объясни мне, за что? Сколько людей у них работает. Сколько семей имеет хлеб и до хлеба. Зачем? … Что они сделали? Какой закон нарушили?

— Что сделано, то сделано, — отрезал Леонид.

— А детки? Что с ними будет?