Сообщество разума - Марвин Мински

форму с хранящимся в памяти образом молотка; к примеру, наше описание камня может включать в себя воображаемую границу, которая поделит его на ударную часть и рукоять. Другой способ заключается в том, чтобы фрейм молотка опознал в камне молоток без ручки. Любая из этих схем заставит память соответствовать описанию, но обе вызовут конфликт среди других агентов.

Насколько трудно будет провести такое сопоставление, зависит как от того, какие агенты в данный момент активны в уме, так и от уровня их приоритетов – если коротко, от уже возникшего контекста. Проще признать схожесть двух предметов, когда требуется лишь изменить относительно слабые значения концептуальных кромок знакомых предметов. Но зачастую выполнение этой операции также зависит от того, насколько легко мы способны перейти из одной ментальной сферы в другую.

Подумайте, что происходит в нашем сознании, когда поэты принимаются говорить о любви в романтических тонах, используя метафоры цветов. Всем знаком популярный способ репрезентировать женскую красоту сравнением с цветами, которые, увы, рано или поздно увядают. На протяжении столетий эта формула употреблялась в повседневной речи и в литературе; однако сначала она наверняка воспринималась как нелепица. Невозможно сопоставлять описания женщин и цветов, если мы настаиваем на том, чтобы интерпретировать такие фразы и стихи «буквально» (точнее, «безграмотно») в пределах физической сферы, где важны облик, состав и поведение типичного цветка.

Разумеется, оттенки, симметрия и запахи цветов способны вызывать те состояния, которые мы связываем с представлением о красоте и восхищении красотой. Но более важно уметь вырваться за пределы физической сферы и перенестись в мир образов и фантазий, которые цветы вызывают в других сферах мышления, например суметь увидеть нечто столь нежное и невинное, столь беспомощное и прекрасное, что сразу возникает желание окружить его любовью и заботой и предложить защиту. Подобные характеристики должны соответствовать индивидуальному любовному идеалу слушателя, и тогда метафора достигнет цели.

Словом, горькие слова Геррика справедливы. Не выходя за привычные рамки человеческих представлений, он ввергает нас в фантазию о растениях, наделенных руками и ногами.

29.8. Метафоры

Прислушайтесь внимательно к речи любого человека – и вы непременно услышите аналогию. Мы говорим о времени в терминах пространства и как о жидкости, которая вытекает; мы говорим о наших друзьях в физических терминах – мол, Мэри и Джон очень близки. Весь наш язык пронизан любопытными конструкциями, призванными передавать объекты так, словно они принадлежат иным сферам мышления.

Иногда мы употребляем термин «метафоры»: таков наш способ перемещения мыслей между различными ментальными сферами. Некоторые метафоры кажутся совершенно пешеходными, если угодно (мы говорим, что нужно «предпринять шаги», чтобы вызвать или предотвратить какое-то событие). Другие метафоры выглядят поистине чудесными: неожиданные образы приводят к удивительным прозрениям – так ученый решает задачу, воображая себе жидкость как льющуюся по трубе (или в форме волны, состоящей из множества перекрывающих друг друга сфер). Когда подобные концепции начинают играть важную роль в наших наиболее продуктивных формах мышления, естественно задаться вопросом, что такое метафора. Но мы редко замечаем, сколь часто мы используем метафоры в повседневном мышлении.

Что представляет собой метафора? Велик соблазн согласиться с функциональными определениями – например, что метафора позволяет заменить один вид мысли другим. Но если пожелать структурного определения метафоры, мы не найдем единства мнений; нас ждет бесконечное разнообразие процессов и стратегий. Некоторые из них элементарны, ибо, проводя аналогии, мы уничтожаем столько деталей, что два разных предмета начинают казаться одинаковыми. Другие же формы метафоры сложны настолько, насколько это вообще возможно. В итоге приходишь к выводу, что под общим названием «метафора» скрывается множество значений, потому что не существует границы между «метафорической» и обычной мыслью. Никакие два объекта или два ментальных состояния не могут быть идентичными, а потому всякий ментальный процесс должен использовать некое «подручное средство», чтобы создать иллюзию одинаковости. Каждая мысль в какой-то мере есть метафора.

Когда ученые наподобие Вольты и Ампера выяснили, как репрезентировать электричество с точки зрения давления и потоков жидкостей, они смогли применить бо́льшую часть своих знаний о жидкостях к электричеству. Хорошие метафоры полезны, поскольку переносят в целости унифреймы из одной сферы мысли в другую. Такие перекрестные соответствия могут нам позволить перемещать даже «семейства» описаний в другие сферы, где можно применить к ним ряд хорошо развитых навыков. Однако эти соответствия трудно обнаружить, ибо чаще всего наблюдается просто перенос унифрейма одной сферы в беспорядочные скопления знаний другой сферы.

Откуда берутся наши наиболее продуктивные, регулярные перекрестные соответствия между сферами? С одними мы, похоже, фактически рождаемся благодаря унаследованным параномам; другие метафоры мы обнаруживаем сами по мере взросления; но большинство из них узнается от других участников наших культурных коллективов. Вдобавок время от времени кто-то выявляет новую переформулировку, которая настолько плодотворна и настолько легко объяснима, что она быстро становится частью общей культуры. Естественно, хотелось бы узнать, как были сделаны величайшие открытия в области метафор. Но это произошло в далеком прошлом, а потому историю таких открытий мы вряд ли когда-либо прочтем. Наши лучшие идеи, подобно наследственным признакам, формируются лишь однажды, случайно, а затем распространяются от сознания к сознанию.

Глава 30

Ментальные модели

Мир сохранил сентиментальность просто потому, что это наиболее практичное явление на свете. Только она заставляет людей делать дело. Мир не поощряет сугубо рациональную любовь, по той причине, что сугубо рациональный любовник никогда не женится. Мир не поощряет сугубо рациональные армии, ибо сугубо рациональная армия убежит с поля боя.

Гилберт К. Честертон

30.1. Знание

Что на самом деле значит «знать»? Допустим, Мэри (или какое-то другое живое существо – или машина) может ответить на некоторые вопросы о мире вокруг – без необходимости проводить доказательные опыты. В этом случае мы согласимся, что Мэри знает наш мир. Но что будут значить для вас и для меня слова Джека: «Мэри знает геометрию»? Насколько нам известно, Мэри верит, что квадраты бывают круглыми, – а Джек, между прочим, с этим не спорит! Слова Джека больше говорят нам о самом Джеке, чем о Мэри.

Когда Джек говорит: «Мэри знает геометрию», это подсказывает, что он, вполне вероятно, удовлетворится ответами Мэри на вопросы, имеющие отношение к геометрии.

Значение фразы «Мэри знает геометрию» зависит от того, кто ее произносит. Разумеется, всего о геометрии знать нельзя; это утверждение будет по-разному толковаться обычными людьми – и математиком, чьи представления о геометрии сильно отличаются от представлений широкой публики. Точно так же и значения многих других слов зависят