Лис - Михаил Нисенбаум

чье-либо внимание, но и не заметить его не получалось. Так что на пятой минуте музыкальных брожений Света Теремкова, самая старшая и самая высокая, сказала:

– Коля, не мельтеши, а? Укачал уже.

Не прерывая пения, Коля послушно вышел из аудитории, а в коридоре прибавил громкости:

Это красное платьеДля чего ты надела,Словно пламя в объятьяхВольного костра?

Конечно, он запел громче в пику Свете и другим красавицам, не понимающим, как хорош его голос, сколько в нем солнца, любви и витаминов:

Это красное платье,Да бутылка мадеры —Вот бродячее счастьеС ночи до утра!

Заходясь в руладах, Николай не видел, что за ним наблюдают. Заметив наконец поодаль незнакомую девушку, Коля допел до конца строки и замолчал, хотя взгляд его продолжал туманиться самозабвением. Девушка приблизилась и сказала: «Привет, я Аля, а ты?»

– А что такое? – на всякий случай состорожничал Коля.

– Хочешь выступить седьмого марта на КВН? В большом зале, перед зрителями.

Это была Алевтина Угланова. Услышав Колино пение, она тотчас поняла, как украсит этот забавный парень выступление команд. Музыки в сценарии категорически недоставало.

– Какой гонорар? – спросил новоиспеченный Гогнадзе.

– А ты с юмором, – одобрила Аля. – Репетиция в первом зале завтра в пять. Надумаешь – приходи.

•

В субботу Костя с Марьяной навестили Тагерта, который только что переехал на новую квартиру. В доме пахло краской, мокрой известкой, коробки с неразобранными вещами громоздились по углам. Сидеть можно было на крошечном диванчике, испуганно прижавшемся к стене на кухне. Здесь же помещались электрическая плита и умывальник. На диване могли усесться только два человека, Тагерт стоял, прислонившись к плите, и благосклонно поглядывал на гостей.

– Сергей Генрихович, а давайте мы что-нибудь поможем? – предложила Марьяна. – Как-то не сидится.

Костя взглянул на Марьяну с плохо скрываемым умилением. Тагерт усмехнулся:

– Вот и зови таких в гости. Самим не сидится – и мне теперь придется работать.

Он любовался красивой парой и чувствовал гордость оттого, что эти двое познакомились благодаря ему.

– У вас в хозяйстве нет рубахи для работы? – спросила Марьяна.

Солнце хлынуло в комнату вместе с гомонящим сквозняком. Казалось, откупорив окна, люди раскрыли на полную глаза, слух и легкие. Искрясь лопающимися пузырьками, по стеклу стекала вода. Оказалось, мыть окна втроем, болтать, смеяться, вдыхая холодный мартовский воздух – почти счастье, а может, именно оно. Марьяна рассказывала, как они с младшей сестрой и подружками сестры играли дома в прятки. Сестра потихоньку прилепила к тапочкам остальных комки пластилина, так что двигаться неслышно ни у кого не получалось. Когда началась игра, по всей квартире раздались липкие щелчки. Спрятаться не удалось никому, в том числе сестрам, которых мать заставила оттирать от пластилина паркет и ковер.

После ухода гостей Тагерт не переставал улыбаться: эта пара так счастлива, и сколько еще вокруг счастливых пар. Когда же у него появится кто-то, с кем можно так же сидеть на тесном диване, мыть окна, хохотать, говорить глупости?

За три года перед тем Тагерт встречался с женщиной, водившей экскурсии по музеям Московского Кремля. Женщина была несколько старше Сергея Генриховича, характер имела каверзный, порой исчезала на месяц-полтора, возвращаясь, рыдала, пела под собственный аккомпанемент «Мы странно встретились», требовала стихов и красного. В последний раз явилась в конце января, ходила по комнате в сапогах, молчала.

– Ты заведи кота. А меня забудь, Сереженька, преступница я, не от мира сего.

Рассказывала про какого-то генерала, который после экскурсии подарил ей золотые часы. Разбила бутылку уксуса, хотела заплакать, да не вышло: уксус перешиб слезы. Больше она не появлялась, а Тагерт не звонил.

Сергей Генрихович взглянул на клетчатую рубаху, в которой работала Марьяна. Только женщины умеют так аккуратно складывать вещи.

•

Накануне седьмого марта половина акустических колонок в первом зале не работала. Это выяснилось на генеральной репетиции, которую так и не удалось провести, не столько из-за звука, сколько из-за того, что радист Юрий Афанасьевич и электрик Анатолий Верхушкин бродили по залу, поднимались на сцену, расталкивая кавээнщиков, выдергивали и снова подсоединяли какие-то проводки. К середине то и дело прерывавшейся репетиции двери зала отворились, пропуская первого проректора, проректора по общим вопросам, деканов юридического и финансового факультетов, Нуанга Кхина. Все эти важные и занятые люди поднялись на балкон, чтобы оттуда наблюдать за происходящим. Через десять минут комиссия убедилась в том, что слышимость никуда не годится, и на балкон были приглашены оба техника. Выслушав сообщения о «старой проводке», «проверке контактов» и «студентах, которых нельзя подпускать к дверной ручке, не то что к аппаратуре», Елена Викторовна Ошеева отчетливо произнесла:

– Значит так. К концу дня все будет работать, как в аптеке! Как часы! А если не будет, пишите заявление по собственному желанию, господа-товарищи.

К вечеру звук не заработал, и половину следующего дня проректор по общим вопросам Никита Фролович Кожух провел в зале, где десять монтеров, спешно приглашенных из двух ведомственных домов культуры, ползали по полу, взбирались по приставным лестницам к черным ящикам колонок, считали до двух в микрофоны. Радист Юрий Афанасьевич и электрик Анатолий Верхушкин угрюмо смотрели на происходящее через окошки кинобудки. Не справившись с работой вчера, сегодня они не хотели затеряться среди чужаков и попадаться на глаза начальству. Наконец к трем часам пополудни звук вернулся во все динамики, и в зал гуськом проследовала бригада уборщиц с пылесосом, похожим на космический спутник, а также с ведрами, швабрами, тряпками.

Вечером в университет прибыли пять флористок из фирмы «Цвет успеха», которые до ночи украшали зал веточками гипсофилы, статицы, гиперикума, а также разноцветными герберами, в завершение закрепив у сцены зеленую, перевитую золотыми ленточками, цифру «8». Во время этих подготовительных работ в зал заглядывали деканы факультетов, начальник охраны, заведующий учебной частью, председатель профкома. Каждый желал удостовериться, что седьмого марта зал окажется в наилучшем праздничном виде.

В день игры перед дверями собралась толпа. Объявления о праздничном турнире, развешенные по университету, взбудоражили всех. Двери открыли за пять минут до начала, и толпа, весело гомоня, хлынула внутрь, заливая проходы и ряды. На скамьях для высоких гостей лежали белые страницы с крупной надписью «V.I.P.». Студента, который присел на край такой скамьи, немедленно согнал Нуанг Кхин. В это мгновение лицо Кхина сделалось страшно, точно маска Ямараджи, бога смерти.

Команды в полной готовности стояли по краям сцены, поминутно выглядывая из кулис. Начало откладывалось: места руководства в зале пустовали. Вскоре там и здесь стали раздаваться аплодисменты, подсказывающие, что терпение публики небезгранично и пора бы уже начинать. Но когда через двадцать минут после объявления начала в зал вошли друг за другом ректор, три проректора, два декана, заведующая учебной частью, главный бухгалтер, а также около десяти заведующих кафедрами, в зале вспыхнула такая овация, словно представление именно в этом дефиле и состояло. Студенты-зрители отчасти хлопали ради смеха,