«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

убежать от них, но сомнения начинают терзать его — а не плюнуть ли на все, не уйти ли с веселой гопкомпанией? — как вдруг он слышит голос профессора и просыпается.

— Пора, голубчик, — говорит Особняк. — В Суздале все приготовлено, вас ждут не дождутся хорошие люди.

И Дом наконец понимает, что Суздаль, конечно, очень хороший город, но ведь тогда погибнет его девственная мечта о жемчужине у моря!

— Нет, профессор, я остаюсь, — сказал Дом.

Он решил рискнуть в последний раз.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Все утро бульдозер рычал, корежил мостовую и тщетно пытался снести ветхий флигель. Зрелище не уступало прошлогоднему пожару.

Когда бульдозер выдохся, его заменил подъемный кран. Он раскачал на канате трехсоткилограммовую болванку и запустил ее, целясь в окна. Болванка срикошетила, обрушилась на шашлычную и разнесла ее вдребезги — к счастью, никто не пострадал, кроме буфетчицы, у которой погиб под развалинами ящик с левой водкой. Ошарашенного водителя сняли с подъемного крана и препроводили на экспертизу. Ко всеобщему удивлению, он оказался трезвым, но шашлычной от этого легче не стало.

Что делать?

Кто-то предложил взорвать дом динамитом; сами решить не решились, позвонили в Киев. Там страшно удивились — кому это в голову взбрело?!

Черт с ним, пусть стоит, что за дебаты вокруг какого-то флигеля! Пускай стоит, может быть, это в далеком прошлом архитектурный памятник!

И Дом стоял месяц, второй, третий и угрюмо ждал. Сухов и Короткевич боялись к нему подходить и даже помирились на этой почве. Иногда Мирзахмёдский приводил на смотрины остро нуждающихся в жилье граждан, они разглядывали внутреннее состояние дома и уходили невеселые.

Их можно было понять: развалины шашлычной, таинственные события, дурная слава.

Роковой Дом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Но вот однажды.

Когда пришла весна.

Пришел в жилуправление.

Один из главных героев этой длинной истории.

Молодой человек двадцати трех лет.

Виктор Андреевич Сергеев.

И предъявил разрешение горсовета на вселение в таинственный дом.

— А вы кто такой будете? — подозрительно спросил Мирзахмедский.

— М-маляр я, — промычал Виктор Андреевич.

— Маляр? — обрадовался Мирзахмедский и повел показывать квартиру. — Сносить не будем, живи вечно! Странный дом, но к нему надо по-человечески подойти… понимаешь? Жаль, маляров не хватает.

Дом угрюмо молчал. Он давно не верил словам. Он разглядывал нового жильца и думал: шугануть его сейчас или подождать, пока уйдет Мирзахмедский?

— Романтичный такой флигелек… — раздумывал вслух Виктор Андреевич. — Всегда хотел иметь свою комнату… а тут целая квартира.

— Главное не дом, а кто в доме живет, верно? — подбадривал Мирзахмедский. — Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики… за мой счет.

И Виктор Андреевич переехал в свой новый дом, но на трамвае.

Он ласково похлопал дом по дверному косяку и вошел. Он побродил по комнатам, повыглядывал в окна, покачал головой при виде разрушенного балкона. Потом он пошел в жилуправление, взял стремянку и принялся заделывать огромную трещину в стене.

— Тебя как зовут? — наконец сердито спросил Дом.

— Витька, — ответил Виктор Андреевич. От испуга он чуть было не свалился со стремянки, хотя и ожидал чего-то подобного.

— Ладно, посмотрим, — пробурчал Дом.

Они зажили вдвоем, присматриваясь друг к другу. Дом много спал и восстанавливал здоровье; Витька или спал, или читал, или шлялся по улицам, подсчитывая, сколько живет в Отраде алебастровых львов.

— А почему «Витька»? — однажды спросил Дом. — Почему не по имени-отчеству?

— С детства повелось, — охотно отвечал Виктор Андреевич. — Витька да Витька, вот потому и Витька.

— Ты где работаешь?

— Нигде.

— Это как?

— Пока нигде. Из института вытурили.

— А институт у тебя какой был?

— Художественный.

— Да ну?! — с уважением воскликнул Дом. — А чего ж ты не рисуешь?

— Вдохновения нет.

— Ладно, посмотрим, — опять пробурчал Дом.

Ночью он завел будильник и разбудил Виктора Андреевича в семь часов.

— Что за черт, в такую рань! — удивился тот.

— Иди на чердак, взгляни на Ренуара.

— Настоящий? — шепотом спросил Виктор Андреевич, спустившись с чердака.

— На толкучку не понесешь?

Витька обиделся, а Дом почувствовал, как внутри у него начала затягиваться огромная трещина.

— В общем так… — сказал Дом. — Ты неплохой богомаз, листал я твои альбомы. Осенью первым делом вернешься в институт…

— Не примут.

— А за что тебя вытуриди?

— Да так… — отмахнулся Витька.

— Ясно. Лето впереди, напишешь пару картин на уровне мировых стандартов — сразу примут.

— Какие стандарты?! — рассердился Виктор Андреевич. — Денег нет на краски!

— Слушай, я для тебя все сделаю! — горячо зашептал Дом, и его волнение передалось Виктору Андреевичу. — Ты неплохой парень… хороший, только дурной. Будешь учиться у лучших галактических художников, будешь писать живыми красками объемные картины, увидишь такое, чего никто на Земле не видел… ты кто, дворничихин зять? Чего вы все ходите и на жизнь жалуетесь? Нашли занятие!

Всю ночь Виктор Андреевич не спал, курил. С восходом солнца он сел на обломки шашлычной и набросал портрет Дома. Дому портрет не понравился.

— Себя не узнаю. Зайди со стороны фуникулера.

— Давно не рисовал, — оправдывался Витька. — У тебя случайно нет такой кисти, чтобы сама…

Виктор Андреевич тяжело вздохнул и поплелся с мольбертом к фуникулеру.

— Нет, — вздохнул Дом, наращивая балкон. — Искусство дело темное.

В сентябре Виктор Андреевич предъявил работы за зимнюю сессию, и его вернули в институт на курс ниже. Дом наврал ему — никаких художников он не знал, никаких живых красок в природе не существовало — рисовали везде одинаково: карандашами на бумаге, кистями на холстах. Виктор Андреевич вскоре понял это, но не рассердился.

Приходил Мирзахмедский, разглядывал портреты Дома, уважительно называл Витьку Виктором Андреевичем, поздравлял с днем рождения, жаловался на сердце.

Заглянул как-то Сухов поговорить по душам, но Дом слегка чихнул, и Сухов сразу раскланялся.

Иногда в их жизни случались несчастья: повадилась к Витьке богема пить водку, лапать пальцами Ренуара и обо всем знать. Дом сразу вспомнил сынишку-хулигана. Вскоре двое богемцев поскользнулись на лестнице, а на третьего в темноте упало что-то тяжелое.

В конце рассказа Виктор Андреевич сильно загрустил. Кошки в саду мяукали, мешали ему спать. Не было у него ни друзей, ни хороших знакомых.

Однажды Витька сказал Дому:

— Ты, старик, того… причепурись. Сегодня у нас будут гости.

— Кто? — поинтересовался Дом. — Если волосатые и бородатые — не пущу.

— Один гость будет. Без бороды.

Дом засуетился.

Пришла блондинка Витькиных лет.

— Знакомься, — сказал Виктор Андреевич. — Мой Дом.

— Я Людмила, — представилась блондинка.

— Очень приятно, — ответил Дом.

Блондинка несказанно удивилась, а Виктор Андреевич наплел ей что-то про спрятанный магнитофон.

Весь вечер они разглядывали Ренуара. Виктор Андреевич очень стеснялся, наконец вышел на кухню и сказал Дому: