Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Андрей Валентинов

Марселя Степа так и не увидел. У трапа его встретил юркий молодой буржуй в клетчатом костюме – агент железнодорожной компании, вручил билет и усадил в такси. Парижский поезд отходил через полчаса.

Степа пришел в себя только в купе. За окном мелькали белые аккуратные домики марсельских предместий, с вершин окрестных холмов тянуло вечерним холодком, колеса равнодушно отстукивали километр за километром, а Косухин все не мог поверить, что земля, по которой несет его чистый, новенький, не в пример российским, поезд – Франция. Это уже было слишком – Синьцзян, Тибет, Индия, бескрайний зеленый океан – и теперь Париж.

Чтобы отвлечься, Степа еще раз перебрал пункты своего плана: Тэд, улица Гош-Матье, Карл Берг, Наташа… Впрочем, о Наташе он старался не думать. Где-то по Парижу бродит поганец и трус Гастон Сен-Луи – законный Наташин жених, а и ему самому надо спешить в Россию… Главное – брат! Главное, чтобы таинственный «Пространственный Луч» не подвел, и полковник Лебедев, командир эфирного корабля «Владимир Мономах – 2», сумел вернуться с неведомой Тускулы на родную землю. О большем Степа и не мечтал.

…Он проснулся ночью – мгновенно, словно от толчка, вытер вспотевший лоб, оглянулся. Сон… Ему привиделось что-то страшное… В купе было пусто, колеса поезда продолжали деловито стучать, но страх не проходил. Косухин включил ночник – маленькую лампочку у изголовья, сел на койку и закурил. Внезапно сквозь теплынь майской ночи повеяло холодом. Степа вскочил, еще раз оглядел пустое купе… Мало ли что приснится, в конце концов? Он покачал головой и без всякого удовольствия взглянул на свою небритую физиономию, отразившуюся в роскошном, в полный рост, зеркале.

– Хорош, чердынь-калуга! – пробормотал Степа – и замер.

Все было по-прежнему. Он стоял посреди купе, под ногами стучали колеса, тускло горел ночник, а из зеркала на него глядело отражение – чужое… Все еще не веря, Косухин помотал головой…

…На Ксении Арцеуловой была черная офицерская форма. Ярким серебром горел Георгиевский крест. Серые глаза смотрели прямо, и от этого взгляда Косухину стало не по себе.

– Здравствуйте… – прошептал он, но лицо женщины осталось недвижным. Степа зажмурился – а когда вновь взглянул, лицо исчезло.

– Фу ты!.. – успел выдохнуть Степа, но тут же вновь замер, сообразив, что в зеркале ничего нет. Он бросился вперед, чуть не ткнувшись в стекло лбом, но гладкая поверхность отражала лишь пустое купе с горящим ночником. Но вот из глубины, стало медленно проступать лицо – снова чужое и тоже знакомое. Степа закусил губу – на него смотрел профессор Семирадский, такой же, каким запомнился при жизни, только глаза, обычно веселые и беспокойные, были теперь странно недвижны и тусклы.

И вдруг Косухин начал понимать.

– Что… что случилось?

Лицо Семирадского дрогнуло и начало на глазах меняться. Волосы и борода потемнели, густые брови сдвинулись к переносице, и Степе показалось, что он вновь стоит на лютом январском морозе посреди старого кладбища. Сквозь зеркало на него смотрел генерал Ирман…

– Что… случилось? – еле слышно повторил Косухин, но зеркало молчало. Мертвое лицо начало медленно исчезать, растворяясь в полумраке. Еще мгновение зеркало оставалось пугающе пустым, а затем там появилось то, чему и надлежало быть – сам Степа, бледный, взъерошенный, с закушенной нижней губой…

Косухин глубоко вздохнул и без сил опустился на край койки. Надо было жить дальше. В конце концом, все это могло быть бредом, сном, видением…

«А если нет? – мелькнуло холодная и страшная мысль. – Если я действительно видел… Ксения, Семирадский, Ирман… Зачем?»

Ответ был один. Они – по своей либо по чьей-то иной воле – приходили о чем-то сообщить. Сообщить – или предупредить… А вот о чем именно, Степа даже боялся подумать.

Он лег, выключил ночник и, усилием воли заставив себя обо всем забыть, заснул мертвым сном без сновидений…

Утро было ярким, за окном мелькали протянувшиеся на многие километры парижские пригороды, и Косухин поспешил привести себя в порядок. У него еще будет время поразмышлять. Сейчас – Париж!

Толпа запрудила перрон, но Валюженича он узнал сразу. Тэд, наряженный в совершенно буржуйского вида клетчатый костюм с розаном в петлице, стоял рядом с каким-то пухлым коротышкой и, вытянув худую шею, всматривался в окна тормозящего состава. Косухин рассмеялся и помахал ему сквозь открытое окно. Валюженич заметил, подпрыгнул от неожиданности и устремился к дверям.

– Оу! Стив! Ай эм… Глэд… Бардзо…

Отхлопав Степу по спине, американец выдохнул воздух и отчеканил:

– Товарищ Косухин! Позволь… э-э-э… витать тебя в Париж – метрополи оф будущей мировая революция!

– Вот это хорошо! – солидно одобрил Степа. – Ну, привет, акэолоджи! Как ты, не закис?

Между тем оказавшийся тут же пухлый толстячок уже тянул Степин чемодан. Тэд помог отнять багаж у сопротивлявшегося Косухина и кивнул:

– Стив, это есть май френд Шарль Карно – потомственный пролетарий.

Степа с изумлением взглянул на «потомственного пролетария», но коротышка Шарль улыбнулся, и Косухин решил не углубляться в классовые проблемы, после чего все трое стали продираться через толпу к подземному переходу.

– Шарль майже не разумеет по-русски, – сообщил между тем Тэд. – Бат добже знает латыну, грецьку та чайниш.

Степа с уважением поглядел на знавшего загадочный «чайниш» Шарля, тогда как тот, сообразив в чем дело, закивал и наконец уверенно произнес:

– Это… это не есть важно.

Степа взглянул на «пролетария» с удивлением, но уточнять не стал. Между тем, пройдя бесконечными лабиринтами, они вынырнули на гигантскую привокзальную площадь, где стояли, ожидая пассажиров, долгие ряды разнообразных авто. Шарль огляделся и уверенно кивнул в сторону чуть ли не самого роскошного из всех – большого белого автомобиля, возле которого суетился шофер в кожаном пиджаке и таком же картузе.

«Хорош пролетарий!» – усмехнулся Степа, покуда его чемодан размещали в багажнике, а его самого, словно последнего буржуя, усаживали на заднее сидение. Убедившись, что все расселись, Карно произнес: «Огюстен!» – и шофер, даже не спрашивая адреса, тронул машину с места.

– То, Стив, як я нау спик рашен, то есть по-русски? – не без гордости поинтересовался Валюженич.

– На все сто, чердынь-калуга! – подбодрил приятеля Степа. – А чуток подучишь – на две сотни будет!

– Это не есть важно, – вновь повторил Карно и пристально взглянул в глаза Косухину.

– Бат вай, чердынь-калуга? – от удивления Степа перешел на иноземную речь.

– Стив, ты помнишь мистера Цонхава? – ответил вместо Карно Тэд. – Мы размовлялы…

– Не помню, – вздохнул Косухин. – Я же тогда в Шекар-Гомпе был! Но мне Славка рассказывал…

– Сома дэви! – внезапно произнес Карно, а затем заговорил по-французски – медленно, выделяя каждую фразу. Косухин вздрогнул. В памяти всплыли слова старика в пещере… Он заставил себя сосредоточиться, вслушиваясь в непонятную ему французскую речь, и вот, словно откуда-то из глубины, начал проступал смысл слышанного.

– Слушай, слушай внимательно, Степан, – говорил Карно. – Я тоже приобщен к этому ритуалу. Сома дэви – напиток богов, и это не самое великое из того, что мы теперь с тобой можем…

– К-кажется… я это… понимаю, – проговорил пораженный Степа. Шарль улыбнулся, кивнул и тут же отбросил всякую важность.

– Ну в таком случае, как говорит наш друг Тадеуш – о'кей! Мы сможем с тобой общаться без всяких переводчиков, Степан. Нужно лишь каждый раз немного сосредоточиться.

– Ой, ребята, давайте о другом, – вмешался Тэд. Теперь он говорил по-французски, но понимать Степе было куда проще, чем расшифровывать его обычный русско-польско-английский суржик. – Шарль, Стив никогда не был в Париже!

– Да, конечно, – усмехнулся Карно, и, обернувшись к шоферу, бросил: – Огюстен, в центр…

Больше двух часов Косухина возили по Парижу, представляя обалдевшему красному командиру чудеса столицы мира. Степа лишь неуверенно повторял вслед за Шарлем: Л'Арк Триомф, Сакр-Кер, Ситэ, Нотр-Дам… Тур д'Эфель добила его окончательно. Косухин желчно завидовал: в пролетарской Столице ничего похожего пока не было – и не намечалось. Наконец, они пообедали втроем в уютном кафе, которое, как пояснил Шарль, находится в районе Монпарнас и где вечерами бывают какие-то знаменитые художники.

…Слово «Монпарнас» крепко засело у Косухина в голове. Где-то здесь, на Монпарнасе, живет генерал-лейтенант Аскольд Богораз, отец вечно кашлявшего притворщика Семена…

– Сейчас завернем ко мне, – говорил Шарль, покуда они курили черные, незнакомые Степе, папиросы «Галуаз». – Отдохнем, а там надо разработать для нашего гостя программу. Лувр, Мэзон д'Инвалид… Версаль, конечно. Там, Степан, французские короли жили…

– Ах, короли! – классовое чутье наконец-то проснулось, и Косухин с подозрением воззрился на пухлого самоуверенного Карно. – Слышь, Шарль, а чего это тебя Стив пролетарием назвал? Да еще потомственным?