Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Андрей Валентинов

…Внезапно он почувствовал чей-то взгляд, а вместе с ним – тревогу. Ростислав обернулся. В глаза бросилась яркая желтая ткань – плащ, который носят буддийские монахи…

– Господин… Цронцангамбо?!

Монах сложил руки на груди, поклонился и медленно заговорил. В первую секунду Ростислав растерялся, но затем заставил себя сосредоточиться: «Что-то случилось. Слушай!.. Слушай внимательно…»

Контакт наладился быстро. Уже через минуту капитан стал разбирать отдельные слова:

– Спешил… брат Цонхава… Надо…

– Погодите, – остановил его Арцеулов. – Я сейчас…

Монах на минуту замолчал, а затем заговорил вновь, и на этот раз смысл сказанного четко отпечатывался в сознании:

– Да пребудет с вами мир, Ростислав! Рад, что нашел вас – очень спешил, но от Шекар-Гомпа было трудно добираться. Я шел пешком…

– Что-то случилось? – перебил капитан. – Обнаружили убежище?

– Нет, но боюсь, скоро придется уходить. Брат Цонхава велел передать…

Он замолчал, переводя дух. Арцеулов успел сообразить, что Цронцангамбо шел пешком – от самого Шекар-Гомпа! Шел, чтобы предупредить. Капитану стало стыдно за то, что он когда-то обвинял монаха в излишнем благоразумии.

– Брат Цонхава говорил с духами. Никто из нас не умеет так разговаривать с духами, как он. Вам, людям Запада, это, наверное, кажется странным…

– Нет, нет! – Арцеулов понял, что и в самом деле верит монаху. Люди Востока разговаривают с духами. Люди Запада называют это предчувствием или интуицией…

– Он говорит, что вам четверым грозит опасность – гораздо большая, чем он думал раньше. Кого-то из вас ждут предательство и смерть, а может, и то, что хуже смерти. Кого – духи не смогли объяснить. Учти это, Ростислав, и сообщи своим друзьям. Прощай…

Цронцангамбо поклонился и, прежде чем капитан успел сказать хоть слово, исчез в толпе. Ростислав растерянно оглянулся. Надо задержать монаха, расспросить подробнее, бежать к трапу «Маргариты», ловить там дурака-Степу, которого он не имел права отпускать в Совдепию на растерзание упырям Венцлава, надо ехать Париж, чтобы узнать все ли в порядке с Наташей, отчего молчит Тэд…

Поздно!

Заревел гудок. Арцеулов взглянул на часы и понял, что «Маргарита» уже отчалила, унося Косухина в Марсель. Ему не успеть…

За бортом плескалась зеленая вода – то самое, обещанное ему, теплое весеннее море. «Фламинго» отходил от пирса, медленно проходя мимо огромных пароходов, ждущих своего часа – часа отплытия. В памяти скользнули строчки подзабытого за военные годы, но когда-то любимого поэта – о кораблях, заякоривших бухту, принесших с собой мечту о далеком Океане. Но Ростислав не думал о том, что впереди. Там все ясно – фронт и последний клочок родной земли, который ему суждено защищать. Арцеулов смотрел на берег, на уходящую от него навсегда Индию, и ему вдруг почудилось, что над белыми бомбейскими домами, над зелеными пальмами и острыми крышами храмов, над суетой огромного порта неслышно проступают ледяные вершины, среди которых чернеют четкие контуры монастырских башен. И легкий морской ветерок внезапно показался ледяным, как будто мертвое дыхание Шекар-Гомпа настигло его даже здесь.

…Толпа теснилась на медленно удалявшейся пристани. Арцеулов долго всматривался, надеясь разглядеть желтый монашеский плащ, но тщетно – берег исчезал, становился серой неясной полосой, которой тоже предстояло сгинуть, уступив место равнодушной зелени морского простора.

Книга третья. Несущий свет

Глава 1. Амнезия

Горячий воздух струился над недвижным морем, серая дымка заволакивала горизонт, но город был уже виден. Огромный, белый, он спускался с неровной гряды поросших тусклой зеленью холмов, сбегал к еле заметной кромке берега, утыкаясь в огромные волнорезы, в темные громады доков и бесчисленные причалы, над которыми горбились уродливые силуэты подъемных кранов. Город дышал: еле заметный вначале, ровный гул усиливался с каждой минутой, уже можно было различить в нем несмолкаемую перекличку пароходных гудков и резкий вой портовой сирены.

– Марсель, мистер Косухин.

Степа Косухин, не оглядываясь на соседа, высокого толстого англичанина, так и просившегося на агитационный плакат, разоблачающий происки мирового империализма, кивнул, достал пачку нестерпимо дорогих папирос и с отвращением закурил.

Папиросы Косухину не нравились. Он заплатил бы втрое дороже за «Атаман» или «Дюшес» и даже за пачку пайковой махорки. Но махорки в буфете не оказалось. Курильщики могли выбирать между дюжиной сортов дорогих толстенных сигар и не менее дорогими папиросами. Степа злился – недобитая контра Ростислав Арцеулов подсунул красному командиру изрядную свинью. На сам пароход жаловаться не приходилось, но интеллигент Арцеулов в звериной злобе к представителю победившего пролетариата приобрел Косухину билет не в демократическом и общедоступном третьем классе, не в мелкобуржуазном втором и даже не в откровенно буржуйском первом – недорасстрелянный колчаковец купил билет в классе «люкс». В горячке сборов Степа, простая душа, не обратил на эти тонкости внимания. И зря!

Не успел Косухин вступить на борт «Маргариты» и предъявить билет, как его приветствовал лично капитан – настоящий морской волк: старый, с седыми усами и в ослепительно белом кителе. Дабы Степа ничего не спутал, молодой офицер в таком же белом кителе поспешил изложить сказанное капитаном на вполне приличном русском языке. Косухин пробормотал: «Сэнкью», – и попытался исчезнуть в глубине корабельных лабиринтов, но не тут-то было. Тот же молодой офицер вручил «мистеру Косухину» большую корзину, из которой нагло выглядывала бутылка буржуйского вина «Шампанское» и букет отчаянно пахнущих цветов – подарок от пароходной компании. Но и после этого Степу не отпустили, а отвели в каюту, которая оказалась целой квартирой из двух комнат с роскошной мебелью, персидским ковром и даже канарейкой в клетке. Корабельный лакей, именуемый здесь «стюардом», показал ему апартаменты и на ломаном русском предложил канарейку убрать и заменить попугаем. Тут уж Косухин не выдержал, потребовав оставить в покое канарейку, а заодно и его самого.

Ясное дело, неприятности на этом не кончились. Завтрак и ужин ему приносили в каюту, а обедать приходилось в салоне, причем Степино место оказалось через один стул от капитана. Рядом с Косухиным был усажен русскоговорящий помощник, дабы развлекать знатного гостя непринужденной беседой на родном языке.

Весь рейс Косухин чувствовал себя отвратительно. С соседями – сверхбуржуями, обитавшими в каютах «люкс», он из принципа (а равно как из разумной осторожности) не общался. Особы попроще – первого и второго класса, вежливо раскланивались, но подходить к столь важному пассажиру не решались. Немного придя в себя, Степа рассудил, что белый гад Арцеулов поступил абсолютно верно – плыть классом «люкс» куда безопаснее, чем в пролетарском третьем. В буржуазном обществе, как твердо усвоил Косухин, закон на стороне богатых, а значит подозрений у вездесущей полиции будет меньше. Степа понемногу успокоился, научился вежливо отвечать на приветствия пассажиров и начал скучать.

Дело было труднопоправимым. На пароходе играли в бильярд, в карты и даже – полулегально – в рулетку. Рулетку и карты Степа отбросил сразу. Оставалось набивать руку на бильярде, чем Косухин и занимался в нескончаемо долгие вечера после ужина. На корабле имелась библиотека, но книжки в ней были на каких угодно языках кроме русского. Зато там обнаружился альбом Николая Ингвара, и Степа часами просиживал на палубе, разглядывая странные, ни на что не похожие работы художника. Одна из скучающих дам попыталась вовлечь Косухина в искусствоведческую беседу, но говорила она по-французски, и Степа ограничился тем, что принес из каюты несколько рисунков, подаренных Николаем Константиновичем. Увидев их, дама обомлела, выдохнула: «О-о!» – и поспешила отстать от таинственного русского миллионера – ценителя современной живописи.

Итак, «Маргарита» подходила к Марселю. Все, что можно, Степа уже предусмотрел. Русскоговорящий помощник капитана, узнав, что «мистеру Косухину» необходимо в Париж, причем как можно быстрее, заказал по радио билет на поезд, а заодно и такси, что отвести его от пристани аккурат на вокзал. Степа, языков не знающий, попросил также помочь составить телеграмму Валюженичу, так что особых забот у него не оставалось, по крайней мере, до Парижа.

Марселя Степа так и не увидел. У трапа его встретил юркий молодой буржуй в клетчатом костюме – агент железнодорожной компании, вручил билет и усадил в такси. Парижский поезд отходил через полчаса.

Степа пришел в себя только в купе. За окном мелькали белые аккуратные домики марсельских предместий, с вершин окрестных холмов тянуло вечерним холодком, колеса равнодушно отстукивали километр за километром, а Косухин все не мог поверить, что земля, по которой несет его чистый, новенький, не в пример российским, поезд – Франция. Это уже было слишком – Синьцзян, Тибет, Индия, бескрайний зеленый океан – и теперь Париж.