Миллион миров - Антон Александрович Карелин

несмотря на поддерживающие препараты, он серьёзно ослаб.

В стене что-то яростно сверкнуло, паучок отскочил от искрящего места, и Фокса снова охватили силовые путы. Насколько же в них удобнее и мягче, чем в цепкой кинетической хватке Амму! Чёрт, так комфортно, что недолго и отключиться…

— Мед.поле восстановлено, — Ворчун поспешил подтвердить звание «ИИ Очевидность».

— Времени мало, продолжаем операцию, — отрывисто кивнул атомарг. — Фарюк «Астероид», шестая нить… три, два, один, выделяю…

Аннигиляция. По мышцам предплечья прошла легчайшая волна, она была щекотной и страшной: словно сквозь руку протащили невыносимо-тонкую сеть, вывернув плоть наизнанку и сжигая часть мышц. Фокса сжало в судороге, несмотря на релаксанты, обезболивание и прочий коктейль. Абсолютный распад, небытие не просто близко, а внутри тебя; нечто живое во мгновение ока уничтожено — это вызывало невыносимый и безотчётный страх.

— Седьмая нить, — безжалостно отрезал хирург. — Три, два, один…

Спазм стиснул всё тело, к этому ощущению было невозможно привыкнуть.

— Восьмая… Десятая… Пятнадцатая…

— Аннигиляция, бессердечная ты сука, — выдохнул Одиссей Фокс.

— Первые данные по Левиафану! — заявил Ворчун, в том числе, чтобы отвлечь пациента. — Внешние повреждения не существенны, толщина шкуры не менее четырёх метров. Наши сканеры не приспособлены для таких размеров, да и проницаемость у Левиафана так себе. Но в целом понятно, что внутри у него двойная опорно-двигательная система: хрящевые образования, например, в щупальцах и хвосте, вместе с костным скелетом, который составляет хорошо бронированный остов существа. Внутри много пещеристой ткани, которая меняет плотность: предположительно, Левиафан заполняет себя газами, а затем выпускает их, с какой-то цикличностью. Судя по спектрограмме, это существо просто рассадник бактериальной жизни, у него в полостях сонмы микроорганизмов всех видов! Пока непонятно, что он ест, пасть с несколькими слоями мембран всегда приоткрыта, может, собирает звёздное вещество… Но как-то сомнительно, даже рядом со звёздами его слишком мало для такой махины.

— Он поддерживает собственную атмосферу, — добавила Жель. — Никогда такого не видела. Вдыхает чистый воздух, обогащает ткани, выдыхает отработанный, а затем вбирает через жабры, проводит через системы переработки и выпускает через спинное сито, которое идёт по хребту. Поразительно.

— Оба потока восприятия на пациента!— хлестнул голос атомарга. — Вы не видите снижение кортизола? Синтезируйте!

— …готово.

— Восемнадцатая нить… Три, два, один!

Одиссей содрогнулся, не открывая глаз. Больше всего на свете Ане хотелось взять его за руку и помочь переносить пытку. Может, он зря так мучает себя, может, не будет никакого кризиса, не понадобится его присутствие в сознании? В конце концов, он не единственный разумный человек, способный принимать решения!

— Повреждения четырёх щупалец, — продолжал рассказывать Ворчун. — В трёх трещины хрящевой структуры.

Его вечно-недовольный тон идеально подходил к абсурду ситуации; за пять переборок отсюда что-то вакуумно взорвалось. Снизу пробивался далёкий гвалт, словно сорок клеток с экзотическими существами повредилось, все существа оказались на свободе и не понравились друг другу. Зато сирена, идущая сверху, наконец умолкла, к худу или к добру. Ана нервно хмыкнула, глядя на искрящую пробоину, которую пытались заделать два ремонтных паука.

— Щупальца для движения? — спросил Фокс, не открывая глаз. Доктор желейной ладонью омыла испарину с его лица.

— Да, для хватательных операций, но и для двигательных. Левиафан передвигается в космосе с помощью мышечных сокращений. А так как в вакууме от окружающей среды не оттолкнуться, он отталкивается от ближайших гравитационных узлов.

Живой струнный корабль, восхитилась Ана. Струнники якорят себя на сверхмассивные объекты, вроде гигантских звёзд поблизости или отдалённых чёрных дыр — и, зацепившись за несколько подходящих точек, позволяют их огромной гравитационной мощи метнуть корабль в нужном направлении. Только в данном случае это делает не продвинутый звездолёт, а живое существо, которое цепляется щупальцами за невидимые гравитационные вектора и метает себя на небольшие расстояния. Таким образом величаво плывёт в космосе и рывками преодолевает большие расстояния, искажая пространство в точке входа и выхода.

— Анализ анатомии, — сказал Одиссей, преодолевая слабость. — Есть ли на теле места, куда он не дотянется щупальцами?

— Скорее всего область «воротника» за головой, — без промедления ответил Ворчун. — Левиафан может согнуться в полу-кольцо, и тогда щупальца достают до головы, спины и боков. А вот до зоны в самом центре кольца скорее всего нет. Там самая прочная броня, такая же, как на загривке и боках. И наросты фибро-щетины, видимо, дополнительная защита от внешних воздействий.

— Пошлите туда дроны, — тут же сказал Фокс. — Обыскать.

— Ладно, передам, — согласился ИИ. — Раз уж вы взяли на себя командование нашей станцией, то почему бы и нет.

Сарказм в его голосе можно было есть ложкой, как варенье.

— Готово, — почти выплюнул атомарг. Кажется, он был слегка взбешён, что на его блестящую операцию, проводимую в экстремальных условиях, никто не обращает внимания. Впрочем, ру’ун идеально держал себя под контролем.

«Астероид» с бьющейся в конвульсиях звездой упал в подставленные силовые тиски и скрылся в помятом полу, который сомкнулся с тревожным скрипом.

— Следующий фарюк, Зиккурат. Пятьдесят нитей.

Пятьдесят. Одиссей неслышно застонал. Его перевернуло на бок, лицом к атомаргу, и он заметил, что Амму дышит отрывисто и кратко. Силы кинетика были не безграничны, и все три хрусталика его глаз слегка помутнели. Доктор Жель без лишних слов синтезировала три крупных зеленоватых капли и вкапала их ру’уну прямо в глаза, он проморгался и кивнул.

— Три, два, один, выделяю…

— Пациент №504318, — требовательно воззвал широкогрудый этноид, возникший, как живой, посреди операционной. — По какому праву вы вмешиваетесь в процессы управления станцией?

Это был безволосый тяжеловесный тип в аккуратной мантии, едва прикрывающей внушительное бугристое тело — с болотно-бурой складчатой кожей, покрытой роскошными блестящими пупырами, словно у королевской жабы почти гуманоидных форм. Шею обрамлял тройной складчатый подбородок, который напоминал, натурально, жабо. Оно торчало утвердительно и гордо. Чуть ниже тускло блестел металлический объект, похожий на галстук-бабочку и бывший не чем иным, как лентой Мёбиуса.

Трое вытянутых ушей-антенн возвышались над макушкой, подобно короне, и чутко подёргивались, выдавая степень занятости хозяина; на них поблёскивали ноды апгрейдов. Весь облик этноида застыл на границе между грузным уродством и элегантной ухоженностью — и умудрялся балансировать на этой грани, не упрощаясь до чего-то одного.

Самым интересным в нём были глаза: аккуратные маленькие шары в больших продолговатых глазницах, уходящих на бока — по три с каждой стороны лица. Живые и внимательные зрачки катались