Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Принявший командование 3-м конным корпусом генерал П. Н. Краснов понимал шаткость позиций послефевральской элиты, но считал, что иного выхода не было: «А между тем мы знали, что Корнилов считался революционером, что Крымов, которого почему-то считали монархистом и реакционером, играл какую-то таинственную роль в отречении государя-императора и дружил с Гучковым. Мы все так жаждали возрождения армии и надежды на победу, что готовы были тогда идти с кем угодно, лишь бы выздоровела наша горячо любимая армия.

Спасти армию! Спасти какою угодно ценою. Не только ценою жизни, но и ценою своих убеждений — вот что руководило нами тогда и заставляло верить Корнилову и Крымову»[344].

Вот в чем было дело: генералы понимали, что военное выступление направлено не только против Совета, но и в принципе против Февраля.

Впоследствии А. И. Гучков, указывая на связь Корнилова с Керенским, недоговаривал — за свержением Совета непременно наступила бы очередь Временного правительства.

«Корнилов неоднократно указывал ему, А. И., что он, А. И., как „буржуй“, не может рассчитывать увлечь за собой войска. Напротив, по его мнению, Керенский, который представлялся им своим человеком, мог бы это сделать. И свое выступление Корнилов рассматривал как coup d’Etat [государственный переворот], который должен был быть произведен под флагом Керенского»[345].

Думается, взаимоотношения Корнилова (армия) с Керенским (социалисты) все же были сложнее, чем показывал Гучков. Керенский до последнего часа колебался между генералами и Советом, так как именно в опоре на обе силы и состояла неустойчивая прочность его положения. Отказываясь от одной, он неизбежно проваливался.

28 августа части 3-го корпуса заняли Лугу, разоружив местный гарнизон, и продвинулись дальше. У станции Антропшино Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона.

Здесь колебания Керенского закончились, он принял помощь Петроградского совета: из арсенала Петропавловской крепости рабочим было выдано оружие, стали формироваться отряды Красной гвардии, железнодорожники прервали движение эшелонов, а агитаторы начали пропаганду в войсках.

В приказе Крымова корпусу предусматривалось, казалось бы, всё — захват в Петрограде дворцов, банков, вокзалов, телеграфа и телефонной станции. «Не было предусмотрено только одного — встречи с боем до входа в Петроград»[346].

Когда профсоюз железнодорожников заблокировал пути, и казаки остались без пищи, воды, а лошади без фуража, — всё рухнуло.

Керенский, обратившийся к низменным интересам «революционных» солдатских масс (своеволие и отсутствие всякой дисциплины), подорвал патриотический приказ Корнилова, означавший возвращение к войне.

«Заговор» вошел в неплановую фазу. Теперь Корнилову надо было решиться начать полномасштабную гражданскую войну или отступить.

Тем более что Керенский издал указ об отрешении от должности Верховного главнокомандующего и предании суду как мятежника, и отступить назад уже было невозможно.

Корнилов, как недавно и император, предпочел сдаться.

Покаяние генералов за их роковую ошибку 1 марта не состоялось.

Конечно, можно отчасти считать возмездием печальную судьбу многих генералов, в том числе увольнение Гучковым еще в апреле генерала Рузского от должности («проявлял невероятную бездеятельность, апатию») и его гибель осенью 1918 года в Пятигорске (зарублен шашкой и полуживым закопан в могилу). Вообще высшие генералы были похожи на младенцев, делающих первые шаги. Назначенный Верховным главнокомандующим А. А. Брусилов (после кратковременного пребывания на этом посту великого князя Николая Николаевича и М. В. Алексеева), по словам Гучкова, «…раболепно ползал на брюхе перед солдатской демагогией, в то время как Алексеев вел себя с большим достоинством».

Генералы, не видевшие под собой опоры, должны были пережить очищающий катарсис и принять новую идею будущего. Характерно, что в программе Корнилова важнейший для солдат земельный вопрос предлагалось решить очень оригинально: землю (отчужденную у помещиков) могли получить только те, кто довоевал до победы.

Не став министром, Шульгин в острой борьбе все же удостоился некоей компенсации: возглавив комитет монархических организаций в Киеве, он получил мандат члена Украинского учредительного собрания (об этом мы уже говорили). Однако это собрание никогда не было созвано, так как в Петрограде Временное правительство быстро катилось под горку, а родная Малороссия столь же быстро превращалась в «Нэньку-Вкраину» («Мать-Украину»).

Кроме того, Шульгин со своими монархистами организовал переезд императрицы-матери Марии Федоровны из Киева в Крым.

Денационализированное Временное правительство, не имевшее реальных органов власти на местах, вынуждено было все больше уступать Советам.

Советы были денационализированы еще больше.

Солженицын писал о национальном составе Петроградского исполнительного комитета: десяток солдат, «вполне показных и придурковатых, держимых в стороне», среди остальных реально действующих — «больше половины оказались евреи-социалисты», «русских меньше четверти»[347].

Кто из свидетелей той поры мог рассказать Солженицыну о «придурковатых» солдатах. Скорее всего, это был Шульгин, видевший Совет во всей красе.

После провала «заговора» армия была обезглавлена. Керенский стал Верховным главнокомандующим, а генерал Алексеев, чтобы предотвратить полный крах и защитить корниловцев, согласился стать начальником штаба.

Арестованные Временным правительством корниловские генералы содержались под следствием в монастыре в Быхове. Оставим их там, посмотрим, что делалось в Юго-Западном крае.

1 сентября Временное правительство, не дожидаясь созыва Учредительного собрания, объявило Россию республикой, на что не имело юридического права. Этим решением была дана отмашка национальным окраинам на самостоятельные правовые действия, чем, конечно, они не замедлили воспользоваться.

Шульгин заявил свой протест членам Временного правительства, так как в те дни он пребывал в Петрограде с прощальным визитом у В. А. Маклакова, который был назначен послом в Париж.

Маклаков тоже выступал за конституционную монархию.

«Император Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила. Последний не принял трона, но не окончательно, а условно. В тексте его отречения предусмотрено, что он может принять престол, только если ему поднесет его Всероссийское Учредительное собрание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});