Магелланово Облако. Человек с Марса. Астронавты - Станислав Лем

В заключение скажу несколько слов об общественном строе белой планеты. Мы мало знаем о нем, но то, что знаем, — самое существенное. Локаторный сигнал, следивший за нашим движением, не прерывался, хотя планета вращается; следовательно, его посылали передатчики единой системы, опоясывающей всю планету, и по мере того, как одни скрывались за горизонтом, они передавали свои функции следующим. Локационная защита у них общепланетного типа, работает на всю планету в целом; с технической точки зрения ее обитатели объединены так же, как и мы. Объединение на основе техники, естественно, предполагает общественное объединение. Таким образом, не имея ни намерения, ни права решать вопрос о дальнейших шагах, я хотел бы выразить убеждение, что мы должны попытаться установить контакт с жителями планеты. Приведет ли эта попытка сразу к успеху, неизвестно. Мы в течение многих столетий были защищены от неизвестности, от неведомого и грозного, от битв и поражений и забыли, что цивилизация никогда бы не возникла, если бы ради нее наши предки не были готовы на все. Теперь мы, в свою очередь, стоим на пороге новой эпохи. Наступил переломный момент. Он требует от нас многого, чего никогда не требовалось на Земле, и мы должны сделать все это. Таков закон истории. Человечество не может остановиться на своем пути. Этот великий шаг должен быть сделан, а внутреннее согласие с тем, что он нам несет, мы должны почерпнуть в понимании его необходимости, которая уже для следующих поколений будет новой, высшей свободой.

Едва Гообар закончил речь, на трибуну поднялся Тер-Аконян и, поднеся к глазам лист бумаги, начал читать:

"Совет астрогаторов — экипажу корабля.

В ближайшие годы человечество начнет трансгалактические полеты. Будущие экспедиции должны иметь промежуточные космические станции на небесных телах вблизи Солнечной системы. Положение системы Центавра делает ее естественной базой таких станций для экспедиций в направлении южного полюса Галактики, а также Магеллановых Облаков. Учитывая это, совет астрогаторов постановил:

1. Продолжать попытки контакта с белой планетой.

2. Эти попытки могут закончиться гибелью корабля. В этом случае их продолжит следующая экспедиция, но космическая станция будет построена на четверть века позднее. Этого нельзя допустить. Прежде чем «Гея» попытается установить связь с белой планетой, мы выберем из планет созвездия Центавра наиболее подходящую для постройки промежуточной космической станции. Оставленные на ней машины начнут строительство под контролем одного человека. Совет астрогаторов решает оставить на этой планете пилота и специалиста по кибернетике Зорина, поскольку он имеет всестороннее образование и значительный опыт в строительстве звездоплавательных станций".

Когда астрогатор закончил читать и посмотрел на собравшихся, я заметил, что сидевшая внизу Анна встала и вышла в боковую дверь. На трибуну поднялся Зорин. Шум, поднявшийся в амфитеатре при последних словах Тер-Аконяна, замер. По законам межпланетных сообщений, человек не может остаться на звездоплавательной станции в одиночестве — с ним должен быть хотя бы один товарищ. По обычаю, Зорин должен был указать его сам. В зале воцарилась абсолютная, напряженная тишина, словно пилот, обводя глазами море голов, совершал свой выбор именно теперь, хотя мы знали, что он уже сделал выбор и лишь ищет того, кого предназначил себе в товарищи. Вдруг сердце мое забилось. Напрасно я говорил себе, что это невозможно, что это бессмыслица: кто я для Зорина? Один из членов экипажа, человек почти чужой… другое дело, если бы это был Амета…

Сидевшие в зале встречались взглядом с пилотом и опускали головы, когда он отводил глаза; напряженное ожидание перекатывалось по залу, как волна. Вдруг пилот посмотрел на меня; его взгляд был так напряжен, что, не отдавая себе в этом отчета, я встал.

— Ты согласен? — долетел до меня словно издали голос первого астрогатора.

— Согласен, — ответил я.

По залу прошел глухой шум.

Зорин и Гообар разговаривали с астрогаторами; люди окружали трибуну. Выйдя в пустой и тихий коридор, я не чувствовал ничего — ни подъема, ни гордости, ни радости. Шел долго, но внезапно остановился: ноги сами принесли меня в фойе филармонии. Я оказался перед скульптурой работы Соледад — белой фигурой юноши, шагающего по дороге. Позади было восемь лет — и каких лет! Время, которое отсчитывали часы, текло на «Гее» медленнее, чем время, отмеряемое событиями. Насколько старше я стал теперь, чем в момент отлета! А этот белый юноша совсем не изменился: он по-прежнему всматривался в будущее. Я окинул взглядом скульптуру и подошел к ней, прощаясь. Сердце сжалось: я подумал об Анне. Куда она могла пойти? Я огляделся и ускорил шаг.

Ближайший лифт привез меня в парк. Анну я увидел издали: она сидела в траве, густо поросшей незабудками; их очень любил Амета. Он неохотно ставил цветы в вазы. «Если хочешь быть с цветами, — говорил он, — ступай к ним». В наклоне головы Анны было что-то, заставившее меня замедлить шаг. Она прикасалась к цветам ладонями, как незрячая. Я остановился позади нее.

— Это ты… — негромко проговорила она.

Я встал на колени рядом с ней. Издалека это, наверное, выглядело смешным: два взрослых человека стояли на коленях в траве, как дети.

Я хотел прервать молчание и не мог. Поцеловал ее маленькую ладонь, ощущая под пальцами небольшие мозоли в местах, которые часто соприкасались с инструментами.

— Ты был на собрании до конца? — спросила она.

— Да.

— Зорин?

— Да.

— И ты?

— Да…

Она умолкла.

— Ты это услышала дома? — спросил я.

— Нет.

— Как же ты узнала?

Она подняла голову.

— Я так думала… А ты не думал?

— Нет, — сказал я, удивленный.

Она улыбнулась.

— Ты всегда догадываешься последним…

С ее лицом творилось что-то неладное: я видел, что она старалась улыбнуться, потом вдруг отвернулась. А когда снова взглянула на меня, была уже совершенно спокойной. Больше мы не говорили ни о чем.

Ночью я проснулся и сразу все вспомнил. Светил синий ночник, и сквозь стекло абажура на подушку падало несколько мелких голубых пятен, похожих на лепестки незабудок. Анна лежала на спине, закинув голову; густые темные волосы оттеняли лицо. Сухими, немигающими глазами она всматривалась в одну точку на потолке. Я закрыл глаза, но уже не мог заснуть. Вдруг она сказала:

— Ты вернешься?

Я приподнялся.

— Любимая…

Поцеловал ее и почувствовал, что она уже далека от меня.

— Вернусь, конечно же, вернусь — вообще-то, это не только я отдаляюсь от тебя… мы оба разлетаемся в разные стороны… А ты вернешься? — Я пытался улыбаться и говорить весело, но Анна осталась серьезной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});