Музей невинности - Орхан Памук

— Все это напрасно, — говорила мать. — Поженитесь, потом езжайте. Ты будешь наслаждаться путешествием с любимой девушкой... Но зачем вам тетя Несибе с Четином-эфенди? Что им делать рядом с вами? Поженитесь, а потом отправляйтесь в Париж вдвоем на самолете, на медовый месяц. Я поговорю с Белой Гвоздикой, он напишет обо всей этой истории пару милых колонок в романтическом духе, это понравится всему обществу, и все обо всем в два счета забудут Старый мир и так изменился. Повсюду нувориши из провинции. А потом, как я буду без Четина? Кто меня возить будет?

— Матушка, вы ведь за все лето только два раза и выезжали из Суадие. Не беспокойтесь! Мы вернемся не позднее сентября. А в начале октября, даю вам слово, Четин-эфенди перевезет вас в Нишанташи... И платье для свадьбы вам сошьет тетя Несибе!

77 Гостиница «Семирамида»

27 августа 1984 года в четверть первого дня мы с Четином приехали в Чукурджуму, чтобы отправиться в путешествие по Европе. С момента нашей встречи с Фюсун в бутике «Шанзелизе» прошло ровно девять лет и четыре месяца, но я не задумался ни об этом, ни о том, как изменилась моя жизнь и я сам. Из-за бесконечных советов и слез матери во время прощания и из-за пробок на улицах мы приехали в Чукурджуму поздно. Мне не терпелось начать путешествие, чтобы как можно скорее закончился этот период моей жизни. Но мы задержались и в Чукурджуме. Когда Четин-эфенди складывал в багажник чемоданы тети и Фюсун, на нас смотрел весь квартал; я приветливо всем улыбался, дети обступили нашу машину, все это и смущало меня, и одновременно вызывало чувство гордости, которую я скрывал даже от себя. Когда машина ехала вниз по улице к Топхане, мы увидели соседского мальчика Али, возвращавшегося с футбола, и Фюсун помахала ему. Я подумал, что скоро у меня от Фюсун родится сын, совсем как Али.

На Галатском мосту мы открыли в машине окна и с удовольствием вдохнули запах Стамбула, который создавали ароматы водорослей, морской воды, к чему примешивались резкие ноты голубиного помета, угольного дыма и автомобильных выхлопов, чуть смягченные запахом липового цвета. Фюсун с тетей Несибе сидели сзади, а я рядом с Четином, как давно представлял себе, и, пока машина проезжала по Аксараю, мимо крепостных стен, по окраинным кварталам вверх и вниз, и, трясясь, продвигалась по вымощенным брусчаткой переулкам, закинув руку назад, то и дело радостно поглядывал на Фюсун.

Машина устремилась по окраинам Бакыркёя, между фабрик, складов, новых жилых бетонных домов и мотелей. Мне на глаза попалась текстильная фабрика Тургай-бея, где я был девять лет назад, но я даже толком не смог вспомнить, почему именно в тот день я так страдал. Как только машина выехала за город, все мои многолетние усилия и страдания превратились в любовную историю со счастливым концом, которую можно было бы рассказать одним предложением. Ведь все любовные истории со счастливым концом заслуживают не более чем одного — двух предложений! Наверное, поэтому, по мере того как мы удалялись от Стамбула, в машине все чаще устанавливалась тишина. Тетя Несибе, которая в первые минуты поездки весело болтала обо всем, что видела в окно, — даже о старых костлявых кобылах, пасшихся на пыльных лугах, — и то и дело беспокоилась, не забыли ли мы чего, заснула, прежде чем мы успели доехать до моста Буюк-Чекмедже.

На выезде из Чаталджи Четин-эфенди остановился заправить автомобиль, и Фюсун с матерью вышли из машины. У стоявшей неподалеку крестьянки они купили деревенского сыра, сели в чайной на открытом воздухе рядом с заправкой и с наслаждением съели свой сыр с чаем и симитом. Я подумал, что с такой скоростью наше путешествие по Европе затянется не то что на недели, а на целые месяцы, и тоже сел с ними за стол. Был ли я этим недоволен? Нет! Я сидел перед Фюсун и молча смотрел на неё, а сладкая боль, вроде той, какую я чувствовал, когда в юности знакомился с красивыми девушками на танцевальных вечеринках, постепенно разливалась у меня по животу и груди. То была не глубокая, разрушительная любовная боль, а сладкая, трепетная.

В семь сорок солнце, последний раз сверкнув мне в глаза, спряталось за лугами подсолнечников. Через некоторое время Четин-эфенди зажег фары, а тетя Несибе сказала: «Ребята, давайте не поедем по такой темноте! Упаси Аллах!»

На двухрядной дороге водители грузовиков ехали навстречу, даже не пытаясь гасить фары дальнего света. Вскоре после того, как мы миновали Бабаэски, вдалеке показались мигавшие в темноте лиловые неоновые огни гостиницы «Семирамида». Я попросил Четина сбавить скорость, машина свернула перед заправкой, расположенной рядом (залаяла какая-то собака), и остановилась перед гостиницей. Сердце мое учащенно забилось, так как я втайне решил: то, о чем я мечтал восемь лет, осуществится именно здесь.

Трехэтажной, чистой, но ничем, кроме своего названия, не примечательной гостиницей ведал отставной сержант (на стене красовался его портрет при всем параде и оружии). Мы взяли по номеру для меня и Четина-эфенди и еще тете с Фюсун. Поднявшись к себе, я лег на кровать и почувствовал, что мне трудно заснуть, сознавая, что рядом в номере находится Фюсун.

На первом этаже располагался маленький ресторан, и когда я спустился в него, увидел, что его зал, украшенный бархатными занавесками, как нельзя лучше подходит для маленького сюрприза, который я подготовил Фюсун. Она, словно в дорогой гостинице конца ХIХ века, на каком-нибудь престижном морском курорте в Европе, спустилась на ужин в ярко-красном платье: подправила макияж, подкрасила губы светло-розовой помадой, брызнула несколько капель подаренной мной туалетной воды «Le soleil noir», бутылочку от которой я потом сохранил в моем музее счастья. Яркий цвет платья подчеркивал её красоту и блеск каштановых волос. Любопытные мальчишки и похотливые отцы семейств, которые возвращались с заработков из Германии, при её появлении мгновенно замолчали и уставились на неё.

— Доченька, тебе так идет это платье! — сказала тетя. — Будет отлично в Париже. Но в дороге каждый вечер его не надевай.

Тетя Несибе посмотрела на меня, ища моей поддержки, но я не смог найти слова поддержки. Не только потому, что я сам хотел, чтобы Фюсун каждый вечер была в этом платье, которое делало столь неотразимой... Я вдруг почувствовал, счастье — совсем близко, но получить его невероятно трудно. Мне стало страшно, и слова не шли. По взгляду Фюсун, севшей напротив меня, было понятно, что она испытывает то же самое. Она неловко, как недавно пристрастившаяся школьница, закурила сигарету и по старой привычке выдыхала дым в сторону.

Пока мы рассматривали незатейливое меню ресторанчика, одобренное муниципалитетом Бабаэски, за нашим столиком воцарилась долгая, странная тишина, будто мы просматривали девять лет наших жизней, оставшиеся позади.

Потом подошел официант, я попросил большую бутылку «Новой ракы».

— Четин-эфенди, сегодня вечером ты тоже выпей с нами! — попросил я. — Тебе ведь не надо теперь везти меня после ужина домой.

— Хвала Всемилостивому! Долго вы ждали, Четин-бей, — улыбнулась тетя Несибе. Она бросила на меня взгляд: — Ведь любое сердце можно завоевать покорностью; нет крепости, которая бы не сдалась терпеливому, правда, Кемаль-бей?

Принесли ракы. Я налил Фюсун, как и всем, очень много и, пока наливал, смотрел ей в глаза. Мне нравилось, как она курила в тот момент. Всегда, когда она нервничала, она смотрела на кончик сигареты. Мы все, включая тетю, принялись пить ракы со льдом так жадно, будто поглощали целительный эликсир. Через некоторое время я наконец успокоился.

Мир ведь был прекрасен, а я точно сейчас это заметил. Теперь я хорошо знал, что до конца дней своих буду ласкать изящное тело Фюсун, что буду спать много лет на её прекрасной груди, вдыхая её прекрасный запах.

Я смотрел на мир другими глазами, и все вокруг казалось мне прекрасным, как всегда, когда я был счастлив в детстве, когда «нарочно» забывал о том, что делало меня счастливым: на стене висела красивая фотография Ататюрка, где он был изображен в шикарном фраке, рядом с ней — вид швейцарских Альп, дальше — пейзаж с мостом через Босфор и фотография Инге с милой улыбкой, которая пила свой лимонад девять лет назад. Настенные часы показывали двадцать минут десятого, а рядом с ними красовалась табличка с надписью: «Пары заселяются по предъявлении свидетельства о регистрации брака».

— Сегодня идут «Ветреные ложбины», — вспомнила о любимом сериале тетя Несибе. — Давай попросим, пусть включат телевизор...

— Еще есть время, мама.

В ресторан вошла пара иностранцев лет тридцати на вид. Все обернулись посмотреть на них: а они вежливо поздоровались только с нами. Кажется, это были французы. В те годы в Турцию из Европы приезжало немного туристов — и большинство на машинах.

Когда настало время сериала, хозяин гостиницы с женой в платке и двумя дочерьми с непокрытыми головами — я видел, что одна из них работает на кухне, — включили телевизор и, сев к посетителям ресторана спиной, погрузились в молчаливое созерцание сериала.