Лето ночи - Дэн Симмонс

Ладони скользнули ниже.

Они двигаются к форточке.

Майк закричал, зовя маму, отца. Он бросился вперед и прижал биту к верху оконной рамы, стараясь закрыть ее плотнее. Руки и пальцы, теперь они стали на ярд длиннее, вытягиваясь вперед, искали щель.

Майк услышал голос матери, услышал, как отец со стоном встает с кровати. Что-то громко спросила с лестничной площадки Пег, Кетлин заплакала. Отец сердито заворчал и стал спускаться, Майк услышал шлепанье босых ног в холле.

Пальцы Солдата и его лицо отодвинулись от рамы, протекли обратно через сетку, снова сформировали подобие человеческой фигуры, это было похоже на кинопленку, перематываемую в обратном направлении. Майк снова закричал, выронил биту и кинулся вперед, чтобы захлопнуть окно и по дороге опрокинул лампу со столика. Стекло треснуло, но лампа упала прямо на подставку и керосин просто чудом не разлился и не вызвал пожар.

В ту же секунду, когда на пороге комнаты возник отец, силуэт в окне исчез. Он удалялся, держа руки ровно по швам, и двигаясь так прямо будто ехал на тележке.

– Что за дьявол! – закричал Джонатан О'Рурк. Его жена кинулась к Мемо, которая лежала, болезненно моргая от яркого света.

– Ты видел его? – воскликнул Майк, поднимая лампу с пола. Он держал ее в опасной близости от ветхих занавесей, но не замечал этого.

Отец глянул на разбитое стекло, на сдвинутый с места стол, захлопнутое окно, на валяющуюся на полу биту.

– Черт его возьми, это зашло слишком далеко. – Он отдернул занавеску так резко, что карниз сорвался с гвоздя и все сооружение рухнуло вниз. В черном прямоугольнике окна были только ночь и дождь, поливающий листья деревьев. – Но там никого нет, черт подери.

Майк перевел взгляд на мать.

– Он пытался войти.

Отец рывком распахнул окно. Налетевший порыв свежего ветра был даже приятен после удушливого запаха керосина и страха. Тяжелая ладонь отца шлепнула по подоконнику.

– Но здесь задвижка на сетке. Как он мог проникнуть к стеклу? – Отец смотрел на Майка будто его единственный сын на глазах сходил с ума. – Что это… Этот солдат пытался порвать сетку? Но я бы услышал шум.

Теперь, когда в комнате горел яркий свет, Майк прикрутил фитиль у лампы и трясущимися руками поставил ее на стол.

– Нет, он прошел через нее… И он замолчал, сам чувствуя, как глупо это звучит.

Мама подошла и прикоснулась к его лбу. Обняла за плечи.

– У тебя горит лоб, детка. Ты заболел.

Май почувствовал, как его бьет озноб. Комната кружилась перед его глазами, а сердце колотилось как бешеное. Он постарался взять себя в руки и как мог спокойнее посмотрел отцу в глаза.

– Папа, я услышал какой-то звук и спустился вниз. Он был… Он сильно налег на сетку. Она прогнулась, чуть не лопнула. Клянусь, я не обманываю тебя.

Мистер О'Рурк некоторое время смотрел на сына, потом молча повернулся, вышел из комнаты и через минуту вернулся, одетый в брюки прямо поверх пижамы и ботинки.

– Оставайся здесь, – тихо сказал он.

– Отец! – крикнул Майк, хватая того за рукав. И сунул ему свою биту.

Пока все они ждали отца, мама погладила Мемо по волосам, отправила девочек в постель, поменяла Мемо наволочку. Снаружи мелькнула чья-то тень и Майк испуганно отпрянул от окна. Там стоял отец, подоконник был почти на уровне его грудной клетки. Майк непонимающе заморгал: ему было видна большая часть туловища Солдата, когда он стоял у окна, а он был много ниже отца, Майк это разглядел, когда видел его на перекрестке шестой окружной и Джубили Колледж роуд. Как могло так быть? Может Солдат стоял на какой-нибудь подставке? Тогда было бы понятно, почему он так странно удалился, стоя почти вертикально… Силуэт отца исчез, минут пять его не было, потом вошел, с силой захлопнув за собой дверь кухни. Майк кинулся ему навстречу.

Пижамная куртка отца и брюки были насквозь мокрыми. Венчик редких волос прилип к ушам. Капли воды блестели на лбу и лысине. Он протянул к Майку огромную ручищу и увел того на кухню.

– Никаких следов, – тихо сказал он, видимо не желая, чтобы его слышали жена и дочери. – Кругом сплошная грязь, Майк, ты же знаешь, целыми днями идет дождь. Но под окном нет ни одного следа. Вдоль этой стены тянется цветочная клумба, но следов нигде нет. И во дворе никого.

Майк почувствовало, как стало жечь глаза, так бывало в детстве, когда он еще разрешал себе плакать. В груди болело.

– Но я видел его, – все, что он мог выдавить из себя сжатым в судороге ртом.

Отец пристально смотрел на него.

– Ты единственный, кто видел его. Около окна Мемо. Ты видел его только здесь?

– Еще один раз он преследовал меня на шестой окружной и Джубили Колледж роуд, – ответил Майк и тут же пожалел. Нужно было либо сказать об этом сразу, либо не рассказывать вообще.

Отец продолжал изучать его взглядом.

– Он мог стоять на лестнице или еще на чем-нибудь таком, – выдавил Майк, сам чувствуя, как отчаянно беспомощно звучат его слова.

Отец медленно покачал головой.

– Никаких отметин, Майк. Ни лестницы. Ничего. – Большая ладонь отца опустилась Майку на лоб. – Ты горячий.

Майк снова почувствовал, как дрожь пробежала по его телу и узнал в ней симптомы начинающегося гриппа.

– Но я не придумываю этого Солдата. Я видел его. Клянусь тебе.

У мистера О'Рурка было большое, приветливое лицо, тяжелые челюсти, россыпь детских веснушек, которые он передал своим детям, к большому недовольству трех из его четырех дочерей. Сейчас его щеки чуть вздрагивали. Он кивнул.

– Я верю, что ты что-то видел. Мне кажется, что ты заболел, целыми днями оставаясь тут, и охотясь за своим Неуловимым… Майк хотел было запротестовать. Солдат не был неуловимым. Но Майк понял, что сейчас лучше держать рот на замке.

– … Отправляйся-ка в постель и пусть мама измерит тебе температуру, – продолжал отец. – Я перенесу вниз свою койку, сюда, поближе к Мемо и некоторое время буду спать здесь. На заводе я целую неделю буду свободен от работы в вечернюю смену. – Он отодвинул биту в сторону, подошел к запертому шкафу, открыл его и вытащил старое ружье Мемо – «для охоты на белок», как она говорила – короткоствольную берданку для стрельбы мелкой дробью. – И если этот… Этот солдат попробует сунуться снова, он найдет тут кое-что получше твоей биты.

Майк хотел было что-то сказать, но голова закружилась, наверное, от облегчения и начинавшейся лихорадки. Он обнял отца и поскорей отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Мама вошла в комнату, лицо ее было озабоченно, но хранило доброе выражение, и повела его наверх.

Майк провел в постели четыре дня. По временам ему было так плохо, что он, очнувшись от сна, считал сном происходящее наяву. Во сне он не видел ни Солдата, ни Дьюана Макбрайда, ничего из того, что преследовало его. Чаще всего ему снился собор Св. Малахия, или служивший мессу отец Каванаг. Только в своих снах священником был он, Майк, а отец Каванаг был маленьким мальчиком в большой не по росту сутане и стихире, мальчиком, путавшим слова молитв несмотря на то, что пластиковая карточка с отпечатанными строчками лежала прямо здесь, на ступеньке алтаря, где на коленях стоял мальчик – отец Каванаг. Майку снилось, что он освящает тело Христа, в самый святой момент католической службы высоко поднимая гостью, много выше, чем поднимал он ее наяву… Странность же сна заключалась в том, что собор представлял собой огромную пещеру и там не было никого из прихожан. Только темные тени кружились вне круга света, отбрасываемого алтарными свечами. И во сне Майк знал, что алтарный служка, отец Каванаг, запинался в молитвах потому, что боялся этой темноты и силуэтов в ней. Но поскольку священник Майк О'Брайен О'Рурк высоко держал причастие, поскольку он твердо произносил священные и магические слова торжественной мессы, он был в безопасности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});