К полюсу! - Дмитрий Шпаро

Легко было сказать: сегодня я дежурю, разговор окончен. Но что-то меня останавливало от этого быстрого и простого решения. Мое время все-таки в нынешней ситуации весило на весах нашего общего дела больше, чем время моих друзей, И конечно, равные рюкзаки и равные обязанности в отношении дежурства — это вовсе не одно и то же. Изначальная идея нашего путешествия — тяжелый рюкзак и лыжи. А приготовление еды, возведение мачты для антенны, установка палатки, связь с миром, корреспонденции в газеты — все это дела, которые могут распределяться.

Я выбрал вариант более сложный для себя и более полезный для группы. Я согласился не дежурить. Правильно ли я поступил?

В фильме «Красная палатка» идет суд над Умберто Нобиле, который первым улетел со льдины. Он оставил товарищей, но и оправдание у Нобиле было сильным — казалось, что только он может организовать спасение. Пятьдесят на пятьдесят — так оценивает Амундсен все «за» и все «против». Пятьдесят на пятьдесят... Но Амундсен задает Нобиле последний вопрос: «Думали ли вы, генерал, о теплой ванне в Кингсбее?» Пораженный Нобиле отвечает: «Думал». — «Это тот пятьдесят первый процент, который нарушает равновесие. Вы виновны».

Меня судить не за что, на месте Нобиле я остался бы в лагере, но, если бы Амундсен спросил меня: «Думали ли вы, командор, о том, как противно бояться проспать, как тоскливо по утрам вылезать из мешка, когда все еще спят, и как страшно дотрагиваться больными пальцами до металлических примусов?» — я сказал бы: «Думал». И тогда прозвучал бы, наверное, тот же вердикт, что и в фильме: «Виновен...»

...Первый раз мы зафиксировали южный дрейф еще около архипелага Де-Лонга. Вечером Хмелевский и Рахманов взяли теодолитом азимуты крайних мысов острова Генриетты и утром повторили наблюдения. За ночь лагерь сместился к югу на 2 километра. За сутки отдыха 31 марта мы уплыли на юг на 6 километров. Это были бесспорные цифры. По поводу же скорости лыжного движения к северу что-либо точно сказать трудно. Среди нас есть оптимисты и пессимисты, однако из-за того, что мы не знаем ежедневного дрейфа льдин, по которым идем, кто прав — неизвестно. В один из недавних дней все сошлись на том, что мы пробежали не меньше 30 километров. Штурманы вычислили координаты, и снова выяснилось, что 6 километров потеряно. Склокин с СП-24 сообщил, что станция за 4 дня ушла на юг на 20 километров. Такие вот бесконечно обидные сведения о дрейфе.

— Хотели подкатиться, а пробуксовали, — говорит Рахманов. — Будто идем вверх по эскалатору, а он движется вниз.

Сетования Володи относятся не только к конкретной неудаче, а ко всему первому месяцу движения. Все же мы верим, что дрейф изменится и наши московские надежды «подкатиться» на льдах от архипелага Де-Лонга к Северному полюсу еще оправдаются.

На днях говорил с начальником СП-24 Игорем Константиновичем Поповым. Мы прощались, когда Рахманов попросил:

— Спроси, почему СП-24 идет к нам?

— Я как раз занимаюсь вопросами дрейфа, — ответил Попов. — Объяснений этой аномалии у меня нет. Но скоро дрейф станет попутным. Вот сейчас ветер заходит на запад, еще немного подвернет и станет южным. Станет вашим помощником.

Ветер южным пока не стал. Вечером 11 апреля в полевой дневник дежурный записал координаты лагеря: 80°51' с. ш., 156°50' в. д. и координаты СП-24, переданные Склокиным: 80°47' с. ш., 147° в. д. Это значило, что после обеда мы прошли широту жилой льдины.

Считалось, что, возможно, мы зайдем в гости к полярникам — они были всего в 160 километрах от нас, однако уже 31 марта мы радировали: «Выход на СП реален, но нецелесообразен с точки зрения достижения полюса, которое отодвинется на семь дней».

О радиосвязи. Когда беру в руки микрофон радиостанции, я никогда не думаю о том, что меня слушают десятки чужих людей, что наши переговоры с базами и Москвой записываются на множество магнитофонов. Иногда Лабутин меня одергивает: «Нас слышат», а я отвечаю: «Пусть». Однажды я насмешил весь полярный свет, объявив в эфир: «Сейчас у меня будут секретные переговоры с Лабутиным, прошу всех уйти со связи». Это так мне сказал Лабутин: «Ты насмешил всех», но сам я был уверен, что большинство радиолюбителей после моей просьбы отложили наушники и выключили магнитофоны.

Некоторые слова мы заранее зашифровали: смерть участника, болезнь, человек потерялся; у Лабутина есть система, позволяющая кодировать любые сообщения, но к ней мы пока не прибегали. Когда я надеваю наушники и ставлю на колени нашу «Ледовую», меня не покидает ощущение, что в эфире наши союзники, что им я могу и должен доверять, а они не только сердечно желают нам успеха, но и помогают во всем.

В личный дневник Мельников на днях записал: «Связь — моя трудность и моя радость. Начинаешь работать, и радиостанция жжет руки — они прилипают к ней. Чуть потеряешь бдительность, и губы примерзают к микрофону. Но стоит включить станцию и назвать позывной U0K — Советский Союз, Арктика, Комсомол, как сразу становится теплее. В эфире, кроме наших базовых радистов, уже ждут друзья-радиолюбители, помогающие нам обеспечить надежную связь».

Вот отрывки из радиожурнала Мельникова за 11 и 12 апреля: «Работники Тиксинской гидрометеообсерватории, ведущие исследования в центральном секторе Арктики, хорошо представляют те очень сложные и порой, казалось бы, непреодолимые препятствия, с которыми семеро парней ведут настоящую борьбу. Мы абсолютно уверены в том, что героизм и мужество, постоянно проявляемые вами, обеспечат благополучный исход исторического перехода остров Генриетты — Северный полюс, воспитательную ценность которого трудно переоценить. Ваш поход еще раз со всей яркостью показывает, что и в наши дни есть место подвигу. Коллектив обсерватории принял решение включить в свой состав участников маршрутной группы на период проведения Ленинского коммунистического субботника и отработать за них семь человеко-дней. Просим согласия. Счастливого вам пути. Толстых ровных льдов с северо-западным дрейфом. В. С. Головин».

От Снегирева: «Необходимо подготовить материалы для «Правды» и «Советской России».

Приятно получать радиограммы, но радиосвязь, главным образом передача, становится довольно обременительной. После того как к Рахманову поступила индивидуальная просьба написать материал в газету «Социалистическая индустрия», раздраженный штурман записал в дневник: «Вечером из-за связи ложимся не раньше 23 часов. Все пишут радиограммы в разные газеты, организации и прочее без конца. Так долго продолжаться не может».

Вчера на четвертом послеобеденном переходе подошли к полынье шириной 600 метров. Разделились, чтобы сделать разведку. Шишкарев, Мельников и я отправились налево, остальные направо. Кругом царствовал хаос воды и льда, на пути лежали прихотливые каналы и великанские льдины, словно навороченные какими-то адскими силами. Мы прыгали, карабкались, поддерживали и подстраховывали друг друга, старались как можно быстрее продвигаться на запад, однако справа от себя видели все то же: белую бахрому ломающихся тонких льдинок у берега, мышиного цвета лед на периферии разводья и черную воду в середине. Ширина полыньи увеличилась, подходы к ней были невероятно трудными и, сколько мы ни вглядывались, никаких поворотов — наша туманная долина уходила строго на запад.