Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Для распространения выбирались эффективные, и в то же время редкие препараты, которых не было в аптеках. Наценка составляла от ста процентов и выше. Людям не с чем было сравнивать, негде узнать реальную стоимость.

У Гордеева было всего несколько точек сбыта. Когда Андрей вступил в дело, за короткое время удалось охватить весь Волгоград и Волжский. Вместо трёх-четырёх позиций стали предлагать пятнадцать-двадцать.

Со слов Гордеева, его схема являлась результатом чрезвычайно длительных исканий, и Андрею было невдомек, чего тут искать – ходи по врачам и договаривайся. Первоначально Гордеев взял в помощники Некипелова, тоже выходца из «Медторга». Некоторое время они работали вместе, но когда появился Андрей со своими каналами бесперебойной поставки товара, Некипелов оказался лишним. Зная схему, он пытался работать в одиночку, и эта его деятельность существовала в форме слабого подражания тому, чем занимались его более эффективные соперники. Реальным конкурентом он не был.

Андрею приходилось иметь дело со странными людьми, но Гордеев перещеголял их всех. Человек, который не любит называть себя по имени, неизменно вызывает подозрения: что бы ни делал бывший хирург, окончивший институт с красным дипломом, и переквалифицировавшийся в торгового агента, всегда находились желающие пнуть его посильнее. Некипелов заявил однажды, что перестал пить водку только потому, что её пьет Гордеев: «Вот как сильно я его ненавижу».

В один день Гордеев мог выговорить Андрею за то, что машина не заправлена с вечера, и приходится терять время – пять минут драгоценного утреннего времени! – на заправке. На следующий день он мог проспать до обеда, или вообще очнуться только к вечеру.

Он материл Синельникова за жадность и двуличность, и в то же время носился по городу по его поручениям. Он держал в тайне от профессора свой бизнес, говорил, что если тот пронюхает про эту простую, и в то же время доходную схему, то влезет в дело сам; а однажды выяснилось, что Гордеев не просто всё выболтал, но и предложил Синельникову стать компаньоном.

Все остальные составляющие образа Глеба Гордеева были выдержаны в том же ключе. Он беспрерывно курил и пил всё, что горит. Он утверждал, что все вещи покупает только новыми, так как высоко себя ценит, и должен быть первым хозяином. Зачем вещи с изъянами, доставшимися от прежних владельцев?! Если приобретается машина, то она непременно должна быть с нулевым пробегом. А в один прекрасный день он купил у Синельникова подержанную «ВАЗ 21099» – битую, с большим пробегом, с двигателем, нуждавшимся в капремонте, целым букетом других неполадок; да еще по цене чуть дешевле новой.

С женщинами… Та же история…

С Клавой он познакомился на улице, и тут же повёл в гости к друзьям. Там была шумная пьянка – много народу, много выпивки, в общем, бардак. Не проходя в комнаты, она отдалась ему в ванной. Когда они вышли, Гордеев представил её своим друзьям: моя невеста. На следующий день они подали заявление в ЗАГС, он действительно на ней женился.

Он мог часами говорить, как ему не повезло с жениными родственниками. Есть ли на свете справедливость? Как бог допустил, чтобы на свет появились Гитлер, Чикатило, и тесть с тёщей – родители Клавы? И тут же Гордеев входил в образ заботливого зятя – без напоминания предлагал свою помощь, ездил по поручениям, помогал тестю на даче, дарил тёще цветы и так далее.

Больше, чем тестя и тёщу он ругал только свою жену. Во-первых, не девкой взял. Во-вторых, ленивая, глупая, непрактичная, транжира, совсем не хозяйка. Пироги не печет. То ли дело его мать! Да что там говорить, таких женщин, как его мама, на свете просто нет! Поругавшись с женой, Гордеев мог до утра хлестать водку, плакать, жаловаться на жену. Клава унижает его как мужчину – говорит, что у её предыдущих парней достоинство было больше и толще, особенно у Жорика, о котором она вспоминала с особенной нежностью. Был он выносливее Глеба, не так быстро выдыхался, и на выдумки горазд.

Разве можно терпеть от жены такие сравнения?! После таких оскорблений – только развод! Однако, на следующий день Гордеев, как ни в чем не бывало, гулял с женой по городу в обнимку, демонстрируя, как он с ней счастлив.

Ударяя себя в грудь, Гордеев кричал: я мужик, я хозяин в семье! Но его поведение можно было описать одним словом – подкаблучник. Единственное, в чем никто не сомневался – в том, что он «мужык». Происхождением своим он гордился – родители из деревни, от плуга, от сохи, типичные крестьяне. Глеб Гордеев, сын колхозника, сам человек-плуг, когда был трезвый, действительно много и упорно работал. Наиболее точно охарактеризовала его Алина Второва – беспощадно, с выделением самых важных черт, не затемняя действия их деталями: «мужык, похожий на крестьянку с недобрым мужским лицом… при этом он так и светится интеллигентностью… с фамилией, похожей на название какого-то джина или таблеток от печени».

«Мужык» считал себя человеком принципиальным, честным и прямолинейным. Если жена не устраивает, и потянуло налево, надо прямо об этом сказать, и разойтись. Однако, походы в баню с девочками любил, как медведь бороться.

Гордеев утверждал, что человек он сильный, сам справляется с трудностями, сопли не распускает, и сор из избы не выносит. А в конфидентах у него было полгорода, все были в курсе его проблем, знали его семейную жизнь во всех её душераздирающих подробностях. Он копался в себе с задором прирожденного патологоанатома и анализировал каждый свой чих, а также старательно фиксировал каждый прокол политиков. Не было такой общественно-политической проблемы, мимо которой он мог бы спокойно пройти. Ну, и, соответственно, его любимая поговорка была: «Живите своей жизнью».

Когда Андрей приезжал к клиентам, первый вопрос, который ему задавали, был: ну, как там Гордеев?.. Беседа начиналась с обсуждения последних сводок с его личного фронта. Неразумно и неэтично было обсуждать компаньона, но тот сам себя так поставил, что обсуждение проходило легко и непринуждённо, как разговоры о погоде – разбираемый предмет знали все.

Андрей: Здравствуйте.

Доктор: Проходи. Привёз?

Андрей (передавая коробку с препаратами): Вот, пожалуйста.

Доктор: Отлично, у меня уже заканчивается. Что Гордей, разобрался, где и как?

Андрей: Не понимаю, о чём речь.

Доктор: Ты не знаешь!?

Андрей: Что именно?

Доктор: Он прибегал на днях сдавать мазки. Опять где-то намотал на винт.

Андрей: Это у него вошло в систему. Проституток без резинки тянет.

Доктор: Да… Предупреждал его. Они, хоть и проверяются чаще, чем приличные дамы, всё же риск велик.

Андрей: А что «приличные»… Не вижу разницы. Всё то же самое. А в пересчете на один заход дороже получается.

Доктор: Да… Вот Клава…

Андрей: А что Клава… Тоже приходила проверяться?

Доктор: Да… Они всегда вместе приходят. На этот раз Гордей не может сказать точно, у кого подцепил хламидии. Грешит на многих, в том числе на жену.

Андрей: Жаль, у них нельзя взять отпечатки пальцев. Тогда можно было проследить весь путь, что называется, разложить по мастям.

Доктор: «У них» – это у кого?

Андрей: У этих маленьких зверьков – хламидий.

Доктор: Да… Но Гордей старый шулер – разложил такой пасьянс… Эти его маленькие зверьки… проще сказать, где они не оставили свои отпечатки… Его Клава – такая же шустрая.

Андрей: Гармония. Общие интересы. Опять же, общие хламидии.

Доктор (передавая деньги за реализованный товар): Да… Передавай ему привет, и это… пожелания здоровья и удачи.

Андрей: Пожелаю, был бы толк…

Доктор: Был бы толк, сидел бы я без работы. Давай, беги. Скажи в коридоре, пусть очередной больной заходит.

Глава 62

Что такое осень для тебяДень рожденья счастья и удачиРазвлекаясь, радуясь, любя,Вспоминай, что рядом кто-то плачет

О том, что своенравная ФортунаЗабыла постучаться в чей-то дом.А созерцая в зимнем саде клумбуВзгляни на мертвый лист лежащий за окном.

Что такое осень для меняНа кладбище убитых судебВ склепе, где покоится мечта мояНа камне высечено будет

О том, что все на свете догорает,А солнца закаты, прощальные, ясныеРасскажут тем, кто выживаетЧто чья-то жизнь на смерть согласна

Золотыми листьями раздав всем картыОсень покажет дорогу в тот крайКоторый принимает безвозвратноГде смерть собирает свой урожай

Глава 63

Земля под ботинками скрипела и пружинила, как старый матрас, – это лежали листья, сверху лёгкие, хрупкие, отличные друг от друга и в смерти, а под ними засохшие уж годы назад, соединённые в одну хрусткую слитную коричневую массу – пепел от той жизни, что взрывала почки, шумела в грозу, блестела на солнце после дождей. Истлевший, почти невесомый хворост крошился под ногами. Тихий свет доходил до лесной земли, рассеянный лиственным абажуром. Воздух в лесу был застывший, густой. Нагретое дерево пахло сырой свежестью древесины. Но запах умерших деревьев и хвороста забивал запах живого леса.