Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910 - Леонид Андреев

Горькие вопли в дальних рядах: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.

Давид (сдержанно). Прочь, Сура!

Сура (кротко). У вас разорвано платье, Давид, и я боюсь, что на вашем теле есть раны. Что с тобою? Отчего ты не радуешься с нами?

Давид (плача). О Сура, Сура! Что ты делаешь со мною? Подумай, Сура, — подумайте вы все — разве не отдал я вам все — и ничего нет у меня! Пожалейте же меня, как я вас жалел, и камнями побейте мое ненужное тело. Я вас люблю — и слова гнева бессильны в моих устах, и не пугает вас страх из уст любящего — так пожалейте же меня. У меня нет ничего. Мало крови в моих жилах, но разве не отдал бы я ее всю до последней свернувшейся капли — если бы мог утолить вашу горькую жажду. Как губку сжал бы я сердце мое между жерновами ладоней моих — и единой капли не посмело бы утаить лукавое сердце, жадное до жизни. (С силою разрывает одежду и ногтями царапает обнаженную грудь.) Но вот идет кровь — идет кровь — улыбнулся ли хоть один из вас улыбкой радости? Но вот я рву волосы из бороды моей и седые клочья бросаю к вашим ногам — поднялся ли хоть один мертвец? Вот я плюну в ваши глаза — прозреет ли хоть один слепой? Вот я камни… я камни стану грызть, как бешеный зверь — насытится ли хоть один голодный? Вот я всего себя брошу вам… (Быстро делает несколько шагов — и толпа в страхе отступает. Крики испуга.)

Анатэма. Так, так, Давид. Бей их.

Сура (отступая). Ой, не наказывайте нас, Давид.

Странник (к толпе). Он слушает похитителя. Он говорит: я ничего не хочу дать народу. Он плюет и говорит, что это в глаза народу…

Крики испуга и зарождающейся злобы. Но в дальних рядах все еще молитвенные вопли: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.

Кто-то. Он не смеет плевать в народ. Мы ничего не сделали ему.

Другой. Я видел, я видел: он поднимал камни. Спасайтесь.

Анатэма. Берегитесь, Давид: они сейчас возьмутся за камни. Это звери.

Странник (к Давиду). Ты обманул нас, еврей!

Сура (заступаясь). Не смейте так говорить.

Хессин (хватая странника за грудь). Еще слово, и я заткну тебе рот.

Давид (кричит). Я не обманывал никого. Я отдал все, и у меня нет ничего.

Анатэма. Вы слышите, глупцы? У Давида нет ничего. (Смеется.) Нет ничего. Так ли я говорю, Давид?

Странник. Вы слышите? — у него нет ничего. Зачем же он призвал нас? Он обманул. Он обманул.

Хессин (в недоумении). Но это правда, Сура: он сам говорит — нет ничего.

Сура. Не слушайте Давида. Он болен. Он устал. Он даст нам все.

Странник (с тоскою и гневом). Как же ты мог, Давид? Что ты сделал с народом, проклятый?

Кто-то беспокойный. Ну так послушайте, что сделал со мной Давид, радующий людей. Он обещал мне десять рублей, а потом отнял и дал одну копейку; и я думал, что эта копейка не настоящая, и приходил с нею в магазин и требовал много — а они смеялись и гнали меня, как вора. Это ты — вор. Ты — грабитель, оставивший моих детей без молока. На твою копейку. (Бросает копейку к ногам Давида.) Многие следуют его примеру, — ибо у всех только по одной копейке.

Сура (защищая Давида). Вы не смеете обижать Давида. Давид молча плачет, закрыв лицо руками.

Кто-то яростный. Предатель! Он мертвых поднял из гробов, чтобы посмеяться и над ними. Бейте его камнями. (Нагибается за камнем.)

В этот момент поднимается сильный ветер, и в отдалении грохочет гром.

В толпе страх.

Давид (поднимая голову и раскрывая грудь). Побейте меня камнями — я предатель!

Гром сильнее. Анатэма весело хохочет.

Странник. Предатель! Бейте его камнями — он обманул. Он предал, он солгал!

Смятение. Наступают на Давида, хватаются за камни; некоторые с воплем убегают.

Давид. Возьмите меня. Я иду к вам.

Анатэма. Куда? Они тебя убьют.

Давид. Ты враг. Пусти! (Вырывается.)

Странник (поднимая над головою камень). Назад, сатана!

Анатэма (торопливо). Прокляни их, Давид. Они сейчас убьют тебя… Скорей.

Давид поднимает обе руки — и падает, пораженный камнем. Почти без слов, немые от ярости, глухо ворчащие, словно грызущие землю — обрушивают люди все новые и новые каменья на неподвижное тело. Не слышат грома. Не слышат визгливого смеха Анатэмы. Вдруг кто-то громко плачет: а-а-а.

Женщина. За ней другая. Крики, рев. Убегают, согнувшись. Кто-то последний поднимает камень, чтобы бросить в голову Давида, — оглядывается — один! — выпускает камень из рук и с диким криком, схватившись за голову, убегает.

Далекие крики. Что-то страшное творится в невидимой толпе.

(Мечется, вскакивает на камень, срывается, опять вскакивает, смотрит.)

А-ах, ты победил, Давид. (Хохочет.) Смотри. Смотри, как бежит проклятое тобой стадо. Ха-а! Они падают со скал. Ха-а! Они бросаются в море. Ха! Они топчут детей! Смотри, Давид, они топчут детей! Это сделал ты, великий, могущественный Давид Лейзер. Любимый сын бога — это сделал ты! Ха-ха-ха!

(Кружится, обуреваемый хохотом.) Ах, куда же мне деваться с радостью моею?

Ах, куда же мне пойти с вестью моею — для нее мало места на земле. Восток и запад, север и юг, смотрите и слушайте — Давид, радующий людей, — убит людьми и богом. И на смрадный труп его ногою стану я — Анатэма. (К небу.) Ты слышишь? Возрази, если можешь. (Попирает ногою тело Давида.)

И вот слышится стон из-под ноги, и вот, дрожа и колеблясь странно, поднимается седая окровавленная голова.

(Отступая.) Ты еще жив? Солгал и здесь?

Давид (ползет). Я к вам. Подожди же меня.

Сура. Я сейчас.

Анатэма (нагибаясь, с любопытством рассматривает). Ползешь?.. Как и я? — Собакою? — За ними?

Давид (в смертном томлении). Ой, я не дойду, понесите же меня, Нуллюс. Разве я говорю, что меня не надо побить камнями, — ах, ну и пусть меня побьют камнями. Понесите же меня, Нуллюс! Я тихо лягу на пороге, я только взгляну в щелочку, как кушают… маленькие дети… Ой, борода, Ой, страшная борода… Ой, не бойся, мой маленький, — ты один умный, ты один смеешься. Деточки мои, мои маленькие деточки.

Анатэма (топая ногой). Ты ошибаешься, Давид. Ты мертв. И мертвы дети. Земля мертва — мертва — мертва. Взгляни.

С усилием Давид встает и смотрит, простирая уже слабые, полумертвые руки.

Давид. Я вижу, Нуллюс. Мой старый друг… мой старый друг, побудьте здесь, я прошу вас, а я пойду к ним. Знаете ли, Нуллюс… (Путается.) Кажется, я нашел одну копейку… (Смеется тихо.) Я же говорил тебе, Нуллюс, взгляни на эту бумагу… Абрам Хессин мой друг… (Убедительно.) Абрам Хессин мой друг. (Падает и умирает.)

В отдалении, замирая, сдержанно грохочет гром, словно по огромным каменным ступеням нисходит кто-то, одетый в тяжкие железа. Уже темно от черных клубящихся туч, но затихает порывистый ветер; до самой воды спустилось красное солнце и, в прорыве облаков, показало свой округленный верх, свою как бы стынущую огромную близкую массу. И скрылось.

Анатэма (наклонившись). Теперь правда? Умер? Или опять лжешь? Нет — честная смерть. Дай кулак. Разожми. Не хочешь? Но ведь я сильнее. (Встает и рассматривает что-то в руке.) Копейка. (Бросает презрительно. Ворошит ногою труп Давида.) Прощай, глупец. Завтра твой труп найдут здесь люди и схоронят пышно по обычаю людей. Добрые убийцы, они любят тех, кого убивают. И из тех камней, которыми тебя побили за любовь, они построят высокий — кривой — и глупый памятник. А чтобы оживить его нелепо-мертвую громаду — меня посадят на вершине. (Смеется. Сразу обрывает смех и становится в надменно-актерскую позу.) Кто вырвет победу из рук Анатэмы? Сильных я убиваю, слабых я заставляю кружиться в пьяном танце — в безумном танце — в дьявольском танце. (Ударяет ногою по земле.) Смирись, земля, и дары принеси мне покорно: убивай — жги — предательствуй, человек, во имя господина твоего. По морю крови, пахнущей так сладко, на красных парусах, сверкающих так жарко, направляю я мою ладью… (К небу. быстро.) К тебе за ответом. Не собакою, ползающей на брюхе, — знатным гостем, владетельным князем земли причалю я к твоим немым берегам. (Величественно.) Приготовься. Я — точного потребую ответа. Ха-ха-ха! (Со смехом скрывается во тьме.)