Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

этого хотелось, было невозможно. Присутствие ее друзей стесняло меня.

Четыре коротких словечка я все-таки успел шепнуть ей:

— Я люблю вас, Лола…

Ответа не последовало. Тщетно ждал я от Лолы слова или хотя бы вздоха. Но из больших темных глаз ее, похожих на глаза мазаме, струился горячий и нежный свет, пронизавший все мое существо.

Произнося последнее «прощайте», я был почти в бреду. При расставании мексиканцы обычно говорят друг другу: «С Богом» или «Счастливого пути». Я не сказал ни того, ни другого. На английском языке эти слова прозвучали бы совсем иначе, чем по-испански.

Но я дал себе клятву во что бы fo ни стало отыскать Лолу Вергара.

Скоро прекрасная харочо была уже далеко.

«Встречусь ли я с ней когда-нибудь?»

Этот вопрос не давал мне покоя.

Может быть, она предпочла бы идти по дороге в Халапу?

В этом я был почти уверен.

Во всяком случае, она исчезла, не дав никакого обещания, не оставив мне ничего, — ничего, кроме воспоминания о своей волшебной красоте, глубоко запечатлевшейся в моем сердце.

«Встречусь ли я с ней когда-нибудь?»

Опять и опять всплывал передо мной этот вопрос.

И в ответ на него мне каждый раз слышалось: «Может быть, никогда».

В самом деле рассчитывать на вторичную встречу с прекрасной харочо было довольно трудно. Хладнокровно обдумав положение вещей, я волей-неволей пришел к этому печальному выводу. Правда, я знал название родной деревни Лолы и дал себе клятву во что бы то ни было разыскать ее.

Но что из этого? В связи с продолжавшейся войной мне предстояло направиться как раз в противоположную сторону. У меня было приблизительно столько же шансов погибнуть, сколько и остаться в живых. Когда при таких условиях удастся мне попасть в Лагарто?

На этот вопрос возможно был только один ответ: «При первом же благоприятном случае». Эта мысль служила мне некоторым утешением.

Глаза мои все еще были устремлены на поворот дороги, где широко раскинувшиеся ветви акции внезапно скрыли от меня постепенно удалявшуюся фигуру Лолы. В течение некоторого времени ее светлое платье еще мелькало на фоне зеленой листвы. Я видел, как бахрома шали, накинутой на ее плечи, внезапно взметнулась кверху. Должно быть, это было вызвано не порывом ветра, а быстрым движением руки. Да, она обернулась в мою сторону, махнула рукой и взглядом сказала мне: «Прощай навеки!»

«Каким безумием с моей стороны было не воспротивиться этой разлуке!» — думал я, машинально посылая Лоле воздушный поцелуй.

Я вернулся в палатку и бросился на катре, еще так недавно занятое раненым. Уныние овладело мною.

Последнюю ночь мой сон тревожили страстные мысли. Предпоследнюю я не спал из-за проклятых гаубиц, которые пришлось втаскивать на крутые скалы Эль-Плана. Все это до крайности утомило меня. И, несмотря на отчаяние, терзавшее мое сердце, я отдался во власть Морфея, божка, как известно, не менее могущественного, чем сам Купидон.

Глава XIV

ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО

Вряд ли кто-нибудь остается совершенно безучастным к приходу почтальона, особенно в том случае, когда следы этого посещения обнаруживаются при пробуждении в виде письма, засунутого под подушку или лежащего на стуле рядом с кроватью.

Совсем особое удовольствие доставляют раздушенные маленькие конвертики, надписанные изящным женским почерком.

Такое же сильное, хоть и гораздо менее приятное, впечатление производят голубоватые казенные конверты, запечатанные синим сургучом.

Отлично выспавшись в палатке, еще недавно служившей убежищем его превосходительству дону Антонио Лопец-де-Санта-Анна, я открыл глаза и, убедившись в том, что уже светло, хотел было начать одеваться.

Но не успел я вскочить с кровати, как взгляд мой упал на валявшееся на земле письмо.

При виде этого письма, не похожего ни на любовную записку, ни на служебный приказ, я невольно вздрогнул. Оно было адресовано мексиканскому тирану. Имя и звание его полностью красовались на конверте.

«Его превосходительству сеньору дону Антонию Лопец-де-Санта-Анна, главнокомандующему мексиканской армией».

Присутствие этого письма объяснялось в высшей степени просто. Я спал на той самой походной кровати, на которой в предыдущую ночь покоился анагуакский деспот. Вероятно, письмо выпало из-под кожаного катре, куда Санта-Анна засунул его после прочтения.

Чувство, овладевшее мною при виде этого письма, нельзя назвать простым любопытством. Конечно, ознакомиться с перепискою такого важного, хотя и не внушавшего мне уважения человека, каким был диктатор Мексики, казалось весьма заманчивым. Но гораздо больше волновали меня надежды на то, что таинственный конверт заключает в себе какое-нибудь донесение, могущее принести пользу американскому главнокомандующему.

Совесть нисколько не мучила меня. Письмо было уже распечатано. Впрочем, если бы оно даже и не было распечатано, я вскрыл бы его без колебаний. Мне казалось смешным проявлять какую бы то ни было деликатность по отношению к человеку, который, по моему глубокому убеждению, являлся не только врагом Америки, но и всего человечества.

Вынув из конверта четвертушку бумаги, написанную в достаточной мере скверным почерком, я прочитал следующее:

«Высокоуважаемый сеньор! Молодая девушка исчезла из нашего лагеря. По всей вероятности, это дело рук ее брата. Предложение, переданное мною от имени вашего превосходительства, красотка выслушала чрезвычайно благосклонно. Я сделаю все возможное, В ближайшем будущем она будет спать в палатке вашего превосходительства.

Это так же верно, как и то, что меня зовут

Рамоном Райасом».

Чтение этого возмутительного письма окончательно разогнало мой сон. Мне стало ясно, о ком идет речь. Красотка, о которой писал Райас, была Долорес Вергара.

Разумеется, среди девушек, сопровождавших мексиканскую армию, нашлись бы и другие красотки, имеющие братьев. Но недавнее исчезновение избранницы Санта-Анны из лагеря красноречиво свидетельствовало, что это была именно Лола.

Более, чем всякая другая девушка, она могла возбудить в мексиканском тиране чувственное желание, — конечно, это было только