Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Вячеслав Фомин

О характере и степени воздействия германского элемента на славян­скую среду свидетельствуют примеры из истории кровно близких Руси народов. В XIII в. в Чехию и Польшу устремился поток немецких фео­далов, купцов, ремесленников, крестьян, монахов, приведший к появ­лению на их землях чисто немецких или полунемецких городов, власть в которых находилась в руках немецкого патрициата. В Чехии немецкий язык широко использовался в городах в деловой и правовой сфере, при написании грамот, употреблялся в повседневном общении, что привело к проникновению в разговорную речь, равно как и литературный язык, большое количество германизмов (разговорная речь нередко носила сме­шанный характер, с пестрой комбинацией элементов чешского и немец­кого языков). В Польшу переселенцы принесли немецкое право, получившее повсеместное распространение как в сельской местности, так и в городах. На немецком языке был составлен во второй половине XIII или начале XIV в. свод обычного польского права - т.н. Эльблонгская книга, или Польская правда . По мнению норманистов, двинувшиеся на Русь скандинавы принадлежали к практически тем же слоям (воины, купцы, ремесленники, крестьяне), что и представители немецкого об­щества, действовавшие в Чехии и Польше. Но если пребывание послед­них наложило на историю этих стран весьма значимые отпечатки, види­мые и ныне, и в какой-то мере даже онемечили Чехию и Польшу, то шведы, которых в огромном количестве выводят в Восточную Европу, да еще причисляют к ним всю верхушку русского общества ІХ-Х вв., в истории Древнерусского государства не оставили, констатировал С.А. Ге­деонов, «ни единого следа своего двухсотлетнего мнимого господства над восточными славянами ни в истории, нм в языке, ни в жизни народа».

Этот факт, говорящий о полной несостоятельности норманизма, его сторонники активно нейтрализуют разговорами об ассимиляции сканди­навов в восточнославянском обществе, что позволяет закрывать тему об отсутствии их следов в многогранной жизни древнерусского общества, в которой отразилось участие многих народов, но только не норманнов. Начало тому положил А.Л. Шлецер. Не обнаружив в реалиях Руси IX-XI вв. того, что он доказывал, ученый все свел к тому, что «победители и побежденные скоро смешались друг с другом...». Н.М. Карамзин, раз­вивая эту мысль, утверждал, что «скандинавы приходили в Россию боль­шею частию без семейств, и женились на славянках; дети, воспитывае­мые матерями, должны были знать лучше язык их, нежели отцевский, которому надлежало совсем исчезнуть в третьем или четвертом колене». Точно такую же картину рисовал и СМ. Соловьев. Сюжет о стреми­тельной ассимиляции скандинавов в восточнославянской среде стал од­ним из самых распространенных в советской и современной норманис-тике, в зарубежной литературе. Но, говоря так, норманисты не замеча­ют, что, как сказал Гедеонов, «при новой теории о быстром слиянии обо­их начал норманская школа теряет свои... надежнейшие точки опоры».

Действительно, невозможно, например, вообразить ситуацию, при ко­торой викинги, так дорожившие памятью предков, не сохранили бы па­мять о них (как ее живое воплощение) в совместных со славянками по-томствах. Немецкий ученый К. Вейнхолд в 1856 г. показал, что у сканди­навов существовала традиция давать своим детям имя деда или первую половину его имени. Затем русский исследователь И.М. Ивакин обращал внимание на явление, характерное, например, для норманнов: первенцу мальчику и первой девочке при крещении давали имена соответственно дедушки и бабушки по отцовской линии. Второго мальчика и вторую де­вочку нарекали именами дедушки и бабушки по материнской имени. Сегодня норманист А.А. Молчанов поясняет, что «наследование имен своих предков, причем по мужской и по женской линии, являлось для хёвдингов как бы одной из привычных форм публичного предъявления неотъемлемых законных прав, приобретенных по рождению» .

Поэтому, если даже и согласиться с норманистами о скорой и полной ассимиляции скандинавов, то все равно, согласно тому закону, о котором говорят Вейнхолд, Ивакин и Молчанов, конечно, все бы наши князья и их наследники по мужской линии непременно бы являлись обладателя­ми скандинавских имен. Но таких случаев в эпоху Древнерусского госу­дарства не наблюдается. Выше уже рассматривался вопрос о древнерус­ских именах, и пример с княжескими именами Рюрика, Олега, Ольги убеждает, что летописный именослов не был связан со скандинавами. Не имеет отношения к последним и имя Игорь. Так, Ивакин доказал, что в древности имена Ингвар и Игорь различались и не смешивались. «Будь они одинаковы, - задавался он резонным вопросом, - зачем бы князю Игорю Глебовичу давать сыну своему имя не Игорь, а Ингвар? Однако же сын у него не Игорь Игоревич, а Ингвар Игоревич» (Речь идет об Ингваре Игоревиче, княжившем в Рязани с 1195 г.). Ученый также указал, что если имя Игорь известно с X в., то имя Ингвар появилось на Руси «довольно поздно - в конце 12-го и в начале 13-го века» в результате бра­ка рязанского князя Игоря Глебовича (ум. 1195) с норманкой.

За свои родовые имена, как свидетельствует история, очень прочно держались династии, подвергшиеся процессу ассимиляции. Так, напри­мер, княжеская династия руян (ругов, русских) на Южной Балтике к на­чалу XIV в. уже совсем онемечилась. И одно лишь только напоминало о ее славянском происхождении - славянские имена, которые существо­вали до самого прекращения этого рода. И поморские князья, онемечив­шиеся уже во второй половине ХШ в., употребляли славянские имена до своего прекращения (1637), т. е. еще почти четыреста лет после того, как стали немцами. А.Л. Шлецер, говоря о скорой ассимиляции скандина­вов в восточнославянской среде, вместе с тем отметил одно обстоятель­ство, которое никак не согласовывалось с его же заключениями. Он ука­зывал, что «германские завоеватели Италии, Галлии, Испании, Бургун­дии, Карфагена и пр. всегда в роде своем удерживали германские имена, означавшие их происхождение». Р.Ю. Виппер также отмечал, что в Запад­ной Европе норманны «долго сохраняли свои народные черты, обы­чаи...», в то время как у варягов на Руси была иная судьба: они «быстро утрачивают свои скандинавские черты, ославяниваются».

В отношении разных судеб норманнов и варягов очень тонко подмече­но. Исследователи, в том числе норманисты, давно обратили внимание на принципиальную разницу в поведении норманнов в Западной Европе и в поведении варягов в Восточной Европе, означающую, что речь о со­вершенно разных народах. Абсолютно был прав А.Васильев, сказав в 1858 г., что «скандинавы нигде не облагали данью побежденных, а всег­да грабили и жгли, уничтожали все». Затем С.А. Гедеонов в ответ на ут­верждения, что после призвания норманны вследствие дружеских и родственных отношений между обоими народами будто бы не нападали на восточнославянские земли, с иронией заметил, что «викинги никогда не отличались сентиментальностью...». И.Н. Сугорский заострял внима­ние на всеизвестном факте, что викинги «вбивают кровавый след» в жизнь Западной Европы, но «ничего подобного не было у нас». В.А. Пар­хоменко ставил вопрос, почему норманны везде в Западной Европе пи­раты, береговые разбойники, а на Руси - «вооруженные купцы, культур­ные государственники, творцы русской государственности?». С.Лесной говорил, что на Руси купцами не могли быть скандинавы, в духе кото­рых «было только грабить подобных купцов».

И нынешние норманисты отмечают кардинальную разницу в по­ведении викингов и варягов, не придавая тому абсолютно никакого значения. Так, Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, специально задавшись вопросом, каково было восприятие норманнов на Западе и варягов на Востоке, констатируют, что если для Запада «типичен образ викинга-грабителя», то «в образе варяга на Востоке отсутствуют основные стерео­типные характеристики норманна-врага...». Затем Мельникова еще раз отметила, что в археологических материалах «следы борьбы местного населения» с варягами практически не прослеживаются, они «скорее рисуют картину мирного существования...». По заключению А.С. Кана, русская народная традиция сохранила образ варяга, «но отнюдь не врага». То же самое говорит В.В.Мурашова, добавляя, что процесс освоения ва­рягами отдельных частей Руси «в основном был, видимо, мирным...». Д.А. Мачинский также признает, что действия варягов «были, повиди­мому, менее кровавыми», чем действия норманнов на Западе. А.Н. Кир­пичников утверждает, что первые норманны-правители принесли не потрясения, «а мир нескольким поколениям жителей Северной Руси». Но такого рода слова нисколько не вяжутся с кровавой историей норман­ских завоеваний на Западе, где норманны захватывали земли, строили на них крепости и откуда начинали подчинять себе окрестные территории, порабощая его население. Варяги же не ставили крепости на землях славян и не превращали их в своих рабов, а воздвигали крепости лишь по пограничью и защищали Русь от внешнего врага. И в середине IX в., когда норманны, живя грабежом и насилием, наводили ужас на За­падную Европу и не играли там «созидательной роли», в Восточной Европе варяжская русь мирно включилась в дело создания Древнерус­ского государства. Это принципиальное различие в поведенческом типе викингов и варягов, как показывает история, весьма устойчивом во времени, не позволяет их смешивать.