Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, этот возврат к войнам первобытной дикости был совершен Англией и Соединенными Штатами — двумя великими демократическими фракциями кадократии, а не Германией и Россией — двумя великими деспотическими фракциями того же самого культа. Не потому, что последние две оказались более цивилизованными, но, как правильно замечает капитан Лиддел Гарт, они в большей мере мыслили по—военному,
«…немцы, — пишет он, — лучше изучив войну, чем большинство других народов, поняли отрицательную сторону разрушения городов и промышленности и тот вред, который оно причиняет послевоенному положению…»[[526]
Почти то же самое можно сказать и о русских. Ясно, что они не видели никакой выгоды в разрушении городов, которые они надеялись обобрать. Далее Лиддел Гарт указывает:
«Континентальные государства, имеющие уязвимые для вторжения сухопутные границы, естественно, в большей мере видят отрицательные стороны опустошительной войны, чем страны, опоясанные морем, которым относительно редко приходилось испытывать действие такой войны. Вот почему на континенте всегда было стремление к взаимному ограничению в военных действиях. Как показывает история, на протяжении столетий наша практика войны была иной. Под влиянием нашей относительной неуязвимости мы были склонны разрушать экономику с большей безжалостностью и безрассудством, чем другие. Военные люди, воспитанные в континентальных традициях, подходят к методам войны с точки зрения законности… Наша же умеренность в войне в большей мере объясняется гуманностью отдельных лиц ил и джентльменством…»[[527]
С исчезновением джентльмена — человека чести и принципов — как костяка правящего класса в Англии, политическая власть быстро перешла в руки демагогов, которые, играя на чувствах и невежестве масс, создали постоянный военный психоз. Для этих людей политическая необходимость оправдывала любые средства, а во время войны то же самое делала военная необходимость. Например, в оправдание истребления гражданского населения маршал авиации Артур Гаррис пишет:
«Всякий раз, когда мне указывают на факты случайной гибели женщин и детей в результате бомбардировок нашей авиации, я всегда привожу в пример осаду, хотя можно привести бесчисленное множество и других примеров из прошлых войн. В отличие от многих, я никогда не забываю, что в прошлом, недалеком прошлом, во всех обычных войнах осада городов была обычным явлением, и если осажденные отказывались капитулировать, после того как им с должной формальностью ставилось такое требование, то все население города истреблялось. Даже в нынешние, более цивилизованные, времена осада, сопровождающаяся артиллерийским обстрелом всего города, все еще является обычной практикой. Ни при каких обстоятельствах женщинам и детям не разрешается выход из города, так как необходимость обеспечивать их питанием неизбежно ускоряет конец осады. Какой город и в какой войне не испытал всей силы огня неприятельской артиллерии, если он продолжал сопротивление?»[[528]
Хотя недостаточно знающим людям вышесказанное может показаться правдоподобным, однако это искажение истории. Действительно, во время Тридцатилетней войны, когда Магдебург отказался сдаться Тилли, тридцатитысячное население города было перебито. Но даже в той зверской войне этот акт варварства привел в ужас весь христианский мир. Также справедливо и то, что после штурма Бадахоса в 1812 г. войска, вышедшие из повиновения, совершали ужасные эксцессы. Но это достойное сожаления событие произошло не по приказу и не с разрешения Веллингтона. Нэпьер характеризует его как» дикое и ужасное злодеяние».[529]
В XVIII и XIX вв. многие города подвергались осадам и штурмам, однако случаи преднамеренных зверств являлись не правилом, а исключением. Нередко уделялось много внимания тому, чтобы свести к минимуму ущерб, причиняемый гражданскому населению, как было при осаде Антверпена в 1832 г. Маршал Жерар вел осаду цитадели, которую оборонял генерал Шассе. Чтобы уберечь жителей от ужасов войны, Шассе согласился стрелять из своих орудий только в одну сторону при условии, что Жерар согласится не наступать на других направлениях. План был принят, и в результате за пределами установленной полосы действий ни один мирный житель не пострадал и не потерял имущества. Ровно через 100 лет переполненный людьми Шанхай подвергся авиационной бомбардировке, причем были перебиты тысячи беспомощных китайских граждан. Хотя в первом случае гуманность была так же преувеличена, как и варварство во втором, все же, учитывая частоту войн, можно с достаточным основанием спросить, не является ли первый метод более разумным, чем второй, и не он ли скорее помешает мести стать господствующим чувством в мире.
На море также всегда была возможность обстрела прибрежных городов, и при случае это делалось. Так, например, в 1854 г. в Никарагуа американская эскадра разрушила неукрепленный и необоронявшийся город Сан—Хуан—дель—Норте, а объединенная англо—французская эскадра в этом же году подвергла обстрелу Одессу. Однако эти инциденты вызвали такое всеобщее осуждение, что «с 1854 г. не было ни одного случая преднамеренного, полного разрушения города неприятельским флотом…».[530] Даже уже в 1900 г., во время последней джентльменской войны, лорд Робертс, загнавший генерала Кронье с его отрядом в Паардебург, видя в лагере женщин и детей, дал возможность эвакуировать их, прежде чем начать артиллерийский обстрел. Хотя сегодня такое предложение осмеяли бы как сентиментальную глупость, однако не умнее ли были наши предки? Они считали, что до тех пор, пока войны не уничтожены, самое лучшее — это ограничить их истребительность, и видели, что простейший путь к этому — вести войну по—джентльменски.
Вот почему совершенно прав Лиддел Гарт, когда он сравнивает то, что английским летчикам было угодно называть «высшей стратегией», с методами действии монголов в ХIII в. Говоря о монголах, Михаил Правдин проводит точные параллели этой ложной стратегии в своей книге «Монгольская империя». Так в главе, называющейся «Война на уничтожение», мы читаем о завоевании Хорасана:
«Небольшое, но хорошо организованное меньшинство победило, однако в стране царили смерть и опустошение. Огромные города лежали в развалинах и совершенно обезлюдели. Никогда до этого, ни во время борьбы в Монголии, ни во время действий в Китае, не производила армия Чингисхана таких разрушений. Повсюду от Аральского моря до Иранской пустыни, господствовал террор. Те». кто выжил, говорили о «проклятых» только шепотом»[[531]
Поэтому в «высшей стратегии» нет ничего нового. Подобно военным действиям монголов, она была основана на применении более подвижного вида оружия — самолета, вместо всадника с луком, и привела в конце концов к заключению «татарского» мира.
Наконец, о блокаде. Возможно, Гаррис прав, когда пишет, что в результате английской блокады 1914–1918 гг. погибли 800 тыс. человек. Однако он упускает из виду, что блокада не опустошала германские города — основу цивилизации и культуры в неприятельской стране. В наше время не гибель немцев во время войны превратила Германию в гигантские трущобы, а испепеление ее городов и разрушение ее промышленности. Гаррис признает, что «точки прицеливания» при бомбежке по площадям «были обычно как раз в центре города», именно там, где обычно находятся библиотеки, музеи, крупные церкви, художественные галереи и исторические памятники, которые при разрушении теряются навсегда. Блокада 1914–1918 гг. не затронула этих материальных ценностей, она не разрушила ни одного жилища.
Хотя уничтожение городов бомбардировками, возможно, было самым сокрушительным ударом по цивилизации, однако другие события еще яснее показывают упадок нравственности, характерный для этой войны. Миллионы людей были порабощены, миллионы — высланы, изгнаны из своих жилищ и стран и стали бродягами. Тысячи были стерилизованы и замучены, неизвестное число было отравлено, как паразиты, газом. Разведчики пытались убивать неприятельских генералов и офицеров их штабов; в странах, оккупированных немцами, всячески организовывались восстания, которые, может быть, более, чем что—либо другое, придали войне варварский характер. В свое время герцог Веллингтон сказал:
«Я всегда боялся революционизировать какую бы то ни было страну с политической целью. Я всегда говорил: если они поднимутся сами — хорошо, но не подстрекайте их, ибо это возлагает на вас ужасную ответственность».[532]
Но г—н Черчилль думал иначе, так как он не только всячески поощрял любое движение сопротивления против немцев, но и сбрасывал с самолетов тысячи тонн оружия, для того чтобы поддержать партизанские действия. Ясно, к чему это могло привести. Немцев убивал и, в ответ следовали репрессии. Жестокость порождала жестокость, и суровость немецких репрессий объяснялась не тем, что немцы исключительно жестокий народ, а тем, что партизанские войны всегда жестоки. Достаточно почитать историю войны в Испании, чтобы это понять.
- Сталин и Военно-Морской Флот в 1946-1953 годах - Владимир Виленович Шигин - Военное / История
- Третья военная зима. Часть 2 - Владимир Побочный - История
- Вторая мировая война на море и в воздухе. Причины поражения военно-морских и воздушных сил Германии - Фридрих Греффрат - История
- Иностранные подводные лодки в составе ВМФ СССР - Владимир Бойко - История
- Соломоновы острова - Ким Владимирович Малаховский - История / Политика / Путешествия и география
- Воздушные извозчики вермахта. Транспортная авиация люфтваффе 1939–1945 - Дмитрий Зубов - История
- Книга японских обыкновений - Александр Meщеряков - История
- Белорусские коллаборационисты. Сотрудничество с оккупантами на территории Белоруссии. 1941–1945 - Олег Романько - История
- Семена разрушения. Тайная подоплека генетических манипуляций - Уильям Энгдаль - История
- «Ишак» против мессера. Испытание войной в небе Испании. 1936–1939 - Дмитрий Зубов - История