Лихие лета Ойкумены - Дмитрий Мищенко

К кому пойти ему сначала? К Данае, Келагасту или к старейшинам? А-а, чем Чур не шутит, пойдет, прежде всего, к Данае. Чувствует сердцем, нелегко будет говорить с ней о Келагасте, когда она вон как униженна, как жена и княжеская дочь, Келагастом, но как-то уж поговорит. То же недаром ромейские учителя выделяли в нем именно эту черту дарования — быть стольником, уметь вести посольские переговоры за обсаженным, не склонными к согласию и миру людьми, столом.

Помнит же его Даная? Тогда, выходила перед вече вместе с мужем своим и клялась быть достойной доверия, стеснялась и могла не приметить отрока из Тиверии. А он, Светозар, именно с того веча и помнит Данаю. Такова была, что и через много лет не может забыть. Статная и пригожая стояла на возвышении и поражала красотой лика своего, голосом, что сдавил ему дыхание и клал печать молчания на уста присущей только ей значимостью, присутствием волшебства в этой значимости. Смотрел тогда на нее и молчал, радовался, что еще есть такая у антов княжна, а позже, в ромеях, и гордился этим. Так и говорил, когда был между отроками, и заходила речь о красоте женской: таких, как у антов, жен нигде нет. И почему-то не мать, пригожую из числа красивых, имел в виду, а все-таки ее, Данаю. Оно, пожалуй, и не удивительно. Мать помнил женой сорока лет, а Данаю — той юной мамой, которая расцветает после первых родав пышными соблазнами.

— Скажите княгине, — обратился к челяди, — что ее хочет видеть княжич Светозар из Тиверии.

Слуга склоняет перед пришедшим голову, однако взгляд выдает его: не совсем верит, что перед ним княжич.

«Такой убогий я или как понимать это его недоверие?» — осматривает себя Светозар и в тот момент замечает в распахнутых дверях складную женскую фигуру в паре с девушкой, такой же белотелой и пышноволосой, как и хозяйка терема.

Усмехнулся той поразительной схожести и, уже, потом поклонился Данае.

— Прошу княжича, — пригласила тем же, что и прежде на всеантском вече слышал, голосом, — Прошу проходить в терем. Если не ошибаюсь, он и есть тот отрок, что состязался с мужем моим, Келагастом, при избрании князя-предводителя.

— Тот, княгиня. Узнала или всего лишь догадываешься?

— Почему было бы не узнать, — улыбнулась, — когда гость мой был тогда отроком еще, а брал верх в поединке с мужами. Чтобы помнить так долго, нужно иметь большую память, достойная. Вон прошло, сколько лет, а я за те годы с отрока вырос до неузнаваемости.

— О, да! — засветилась лицом, — Настоящим мужем стал, думаю, не так ратным, как думающим. Или ратному делу также учили?

— Больше уповали на познание законов бытия и на дела посольские, на науку Гиппократову, призванную заботиться о здоровом человеческом духе и здоровом теле.

Присела рядом, смотрит умиленно. Хотя любовался бы век ей. Не просто красива — волшебная была в расцвете лет и нерастраченной попусту красоты.

«И такую жену Келагаст меняет на наложниц? — спросил сам себя, не знал, что ответить себе. — Кто он? Всего лишь заблудший любовник или отвергнутый Данаей муж? Почему же тогда терпит его?»

— А ты, княгиня, мало изменилась за эти годы, — похвалил все-таки ее за красоту. — Если бы не дочь, мог бы подумать, что нас и не разделяли они. Я не ошибаюсь, это твоя дочь?

— Да так, — прижалась нежно и поцеловала свою девушку. — Это и есть она, моя отрада, что не дает замечать, как проходит вода в Буге… Иди, Лилейко, к наставнице — встала и провела девушку до дверей, а уж как закрыла их за ней и села, то просто и непринужденно вернулась к прерванному разговору. — Интересно знать, княжич, так освоил Гиппократову науку, что может лечить людей?

— А княгине требуется лечение? — отшутился.

— Да нет.

— Я тоже так мыслю. Насколько осведомлен с наукой о здоровье человеческом свидетельствую: княгине услуги мои не нужны.

— Зато их потребует люд.

— А князь? — ловит ее на слове.

Был ли недостаточно осторожен или Даная принадлежала к тем, кого даже невинный интерес настораживает, тотчас потупила взор и сжалась вся.

— Не буду лукавить, — сказала погодя, — князь тоже нуждается в помощи. Только не на немощь тела жалуется он. Разумный совет от мужа думающего не помешает ему.

«Она читает мои мысли или как это понимать?»

— До меня дошла молва, — решается на большее, чем мог до ее откровения, Светозар, — будто Келагаст тем и прославился за эти годы, что не очень прислушивается к чьему-то совету.

— Вот и беда.

— Так что я сделаю, если так?

— Кто же тогда сделает, если не ты? Разве забыл: на собранном вече отроком был, а брал над ним верх. Теперь, когда возмужал и прошел ромейские науки, думаю, и подавно возьмешь.

— Тогда Келагаст стоял перед вечем и не смел своевольничать.

— Сейчас тоже не один будешь. Есть совет старейшин, есть, наконец, я.

— Ты? — более лукавил, чем интересовался. Не обиделась. Помолчала и сказала:

— Я, если хочешь знать, чуть ли не наиболее рьяно борюсь с ним как с князем. Одна беда: резонов у меня мало. Гнев мой на него не давал мне мыслить трезво. А будешь между нами ты, конечно, объявятся и резоны. Надеюсь, не забыл, народ вечевой затем и посылал тебя в науку к отцу, а отец — к ромеям, что верил: вернешься достойным советником князю-предводителю.

— Даная преувеличивает.

— Да нет, Даная дальше, чем кто-либо, видит, поэтому и говорит так. Келагаст, чтобы знал, всего лишь ратный муж. Давать лад земле без чьего-то разумного совета он не годен.

— Скажу пригожая княгиня, что и говорил уже: если же не послушает совета.

— Будем едины — послушается. А нет — скажем, что всем говорят в таких случаях: пошел прочь. Своевольный князь не может быть предводителем ни дружине, ни всем живущим на Троянах. Из моего сына, Мезамира, лучше будет князь, тем более, если стольником при нем будешь.

Вот оно как! Келагаст для нее — ничто, она действительно может быть, поэтому и является уже самым надежным союзником. Что же побуждает ее к этому? Всего лишь оскорбленная гордость княгини и достойной жены или что-то выше и значимее? Впрочем, это уже не так важно.

— Раз это говорит дочь князя Добрита, если она верит мне, и полагается на меня, так и быть: останусь при Келагасте, если будет на то согласие Келагаста.

Улыбнулась удовлетворенно и снова засияла вся.

— О том узнаешь уже завтра, самое позднее — послезавтра. А сейчас будь нашим гостем, достойный княжич.

Сказала и поднялась живее, чем пристало княгине, и к челяди пошла быстрее, чем мог надеяться.

Антов давно не касается то, что творится на Дунае. Дошла одна молва: «Авары пошли походом на ромеев». Подумали и сказали: «Что они себе думают?». Дошла другая: «Ромеи замирились с персами и бросили палатийские когорты против аваров». Только покачали головами «Доигрались. А, однако, пусть собьют им спесь, может, будут меньше посягать на чужое». Где-где, а в защищенной лесами Волыни надежно чувствовали себя, звон мечей за горами особой тревоги не вызывал здесь. Вон, сколько лет живут в мире с соседями, почему бы не верить, что и дальше так будет? Воспрянула и Даная духом. Да, куда делась печаль, так засветилась в глазах, откуда взялась и живость, которую помнит с того времени, как была девушкой и водила хоровод с ровесницами. Почему так, никто, кроме, может быть, стольника Светозара, точно не знал. Единственное, что замечали, очень полагается она на мысли-советы стольника, очень рада, что он есть, наконец. А еще стали замечать, что Даная враждебнее стала относиться к мужу своему, не учитывает мысли его, когда речь идет о стольных делах. Слушает старейшин, спрашивается совета в Светозара, на князя ни взгляда, ни внимания, будто его и нет на совете. Как-то раз вспыхнула даже и сказала: он Келагаст, должен помнить, что посажен на княжеский стол только на время и то время подходит уже; в княжеском роде на Дулебах есть законный наследник — ее сын. Стольник Светозар едва угомонил тогда их, и Данаю, и Келагаста. Да и угомонил ли бы, если бы не старейшины и не скорби человеческие, что уже родились в те дни на Дунае и пригнали в Волынь нарочитых от склавинов.

— Беда, братцы! — сказали нарочитые. — Ромеи замирились с Ираном и бросили против нас когорты палатийские, ту силу, с которой наша рать не может справиться. Пал в бою лучший предводитель воинов склавинских Ардагаст, стал жертвой подлой измены Мусокия. Придите, анты, и станьте в помощь нам. Вспомните, мы с вами кровные есть, нам негоже сторониться друг друга.

Даная не замешкалась, узнав о том, и едва не первая появилась у стольника.

— Что будем делать, Светозар? — спросила испуганно.

— Созывать совет старейшин. Приходи, подумаем сообща с ними, как нам быть и что делать.

— Это надо случиться такому, — пожалела, и в том ее сожалении Светозар увидел, но скорее почувствовал, чем увидел, не просто сожаление, — наибольшее понимание, что были и могут быть, потери.