Возлюбивший войну - Джон Херси

Да! Уже в самом конце инструктажа я услышал новость, которая заставила меня встряхнуться, вызвала желание встать и закричать от радости.

Два самолета из числа тех, что направлялись в рейд, получили задание нести вместо бомб листовки. "Красивее Дины" и "Тело". Стеббинс и Мерроу.

Сидевший рядом со мной Мерроу вскочил и бурно запротестовал:

- Только не я! Я не намерен возить сортирную бумагу!

Бинз взглянул на Мерроу холодными, как у форели, глазами.

- Приказ, майор.

Когда Бинз обращался по званию, казалось, он проделывает над вами какую-то хирургическую операцию.

- К чертям собачьим такой приказ! Я летчик бомбардировочной авиации и повезу бомбы!

Бинз спокойно выслушал истерические выкрики Мерроу и не добавил ни слова. Вокруг послышались смешки. Я потянул Базза за рукав. Он сел, но все еще продолжал что-то бормотать.

Мерроу не сдался. Он и после инструктажа продолжал шуметь и скандалить. Меня обрадовало решение полковника Бинза, но я не сомневался, что его приказ о листовках был актом мести, поскольку Мерроу и прошлый раз, тоже по этому поводу, устроил настоящий дебош.

Уже поступило распоряжение занять места в машинах, а Мерроу все еще кипел и, убедившись, что теперь уже поздно звонить в штаб крыла, снизошел до журналиста, поставлявшего материал не то Управлению военной информации, не то Управлению стратегических служб, не то еще куда-то; крупный, высокий, в военной форме без знаков различия, с усами на индийский манер и с немецким акцентом, он усиленно доказывал Мерроу, что "идеологическая война, вероятно, более эффективна, чем применение насилия".

- Вы не убедите меня, - ответил Мерроу, - что мы одержим победу с помощью бумаги для уборных.

Как бы то ни было, мы погрузили листовки в бомбоотсеки, и весь денья я испытывал не только непреодолимую сонливость, но и безмятежное спокойствие, какого не испытывал ни в одном из предыдущих рейдов. Над Варнемюнде, как только мы начали заходить на боевой курс, и до самого сбора самолетов после бомбежки немцы вели ураганный зенитный огонь, особенно над целью, - здесь нам пришлось лететь сквозь сплошные разрывы. Едва "крепости" сбросили бомбы, как на них со всех направлений устремилась по меньшей мере сотня истребителей - одни открывали огонь футов с трехсот, в то время как другие, двухмоторные, обстреливали нас ракетами ярдов с восьмисот, оставаясь вне досягаемости нашего огня. Когда рубеж бомбометания остался позади, я осмотрелся по сторонам, взглянул вниз и назад; всюду в воздухе, вываливаясь из раскрывающихся коробок, трепетали и опускались все ниже и ниже наши послания, похожие на бесчисленную стаю голубей.

26

Бог мой! На следующий день нас опять направили в рейд, предполетный инструктаж снова состоялся после полуночи, а удар наносился по заводу авиационных деталей Файзлера в Касселе - объект, на который нас посылали шесть раз, и шесть раз, в последнюю минуту, отменяли приказ. С инструктажа люди вышли, словно лунатики, и дремали всю дорогу, пока грузовик развозил нас по зонам рассредоточения; ценой огромного напряжения я заставил себя провести тщательную предполетную проверку, а в четыре тридцать мы поднялись в удивительно нежное рассветное небо с легкой, окрашенной в персиковые цвета облачностью; Европу закрывали тяжелые тучи, но перед целью они рассеялись, и мы сбросили бомбы. На обратном пути пришлось пережить немало неприятных минут - гунны не только применяли ракеты класса "воздух-воздух", но и предпринимали координированные атаки четверок истребителей, норовивших зайти с хвоста. Ни один из наших самолетов не был сбит, но некоторые получили повреждения; "Большая ленивая птичка", "Невозвратимый VI" и "Маленькая голубая девочка" приземлились в Бокстенде, "Королевочка" - в Грейт-Эшфильде, "Колдун" - в Мертлшем-Хисе, "Мисс Меннуки" - в Литтл-Стоутоне.

Возвращаясь домой словно в каком-то дурмане, я, чтобы не заснуть, сосредоточенно думал о Дэфни. В ту минуту, когда внизу показалась наша взлетно-посадочная полоса и я уже не сомневался, что и на этот раз все кончилось благополучно, меня захлестнула волна горячей признательности к моей Дэфни, которая отдавала мне все и ничего не требовала взамен. Она лучше понимала меня, чем я сам. Внезапно мне пришло в голову, что и любил-то я ее - так же как первое время убивался по Линчу - только ради себя самого, слишком эгоистично, да и вряд ли вообще любил. Я хотел жить, хотел покоя, хотел дать ей нечто большее, чем давал до сих пор, и в то мгновение, когда крыло с моей стороны приподнялось и мы на развороте покинули строй, чтобы сделать круг перед посадкой и снова оказаться на благословенной земле, я заключил с врагом тайный сепаратный мир. Отныне моя цель - изыскивать любую возможность, только бы не принимать участие в убийстве.

Глава девятая

В ВОЗДУХЕ

14.55-16.04

1

Последняя группа вражеских истребителей исчезла за несколько минут до того, как мы вышли к исходной точке бомбометания и в небе больше не появлялось ни одной немецкой машины.

Было без пяти три, я не спал уже тринадцать часов, а мы еще не дошли до цели.

Сейчас, когда истребители оставили нас в покое, я ожидал, что Мерроу передаст управление "крепостью" мне, но он по-прежнему сидел, наклонившись вперед, и, вопреки обычной манере легко и небрежно касаться штурвала, судорожно сжимал его руками.

- Ты не будешь возражать, если я немного поведу самолет? - спросил я.

После долгого молчания он ответил:

- Если хочешь...

- Секунду. Мне надо облегчиться.

Я отключил многочисленные провода и трубки, отстегнулся, отправился в бомбоотсек и ухитрился сделать свое дело и притом не обморозиться. Открыв дверь в хвостовую часть, я взглянул на Лемба; он сидел у пулемета, и на этот раз без книги. Фарр и Брегнани застыли у пулеметов в средней части фюзеляжа. Вокруг них валялись груды пустых патронных гильз. Стрелки так внимательно следили за небом, что даже не заметили, как я вышел и прикрыл за собой дверь.

Насколько мне удалось определить, "Тело" не получило никаких повреждений. Я припомнил, как выглядел наш самолет в ангаре после рейда на Киль, когда нам пришлось пережить столько неприятностей от своих же зажигалок; поврежденный двигатель висел на цепях подъемного крана; с одного боку самолет выглядел как искромсанная индюшка. Мне припомнилось также, как бесился Мерроу, - ведь это начисто опровергало утверждения Базза о неуязвимости его самолета. Возвращаясь на свое место, я испытывал горячее желание вновь поверить в колдовскую силу Мерроу.

Я уселся и взял на себя управление кораблем, но уже вскоре убедился, какую допустил ошибку: в те минуты безделье для Мерроу было опаснее любой отравы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});