Последний сад Англии - Джулия Келли

по нраву, — сказал он.

— А ещё спихнуть на тебя начисление зарплаты и добрых 75 % всей логистики и планирования, — фыркнула она.

— Это тебе это всё не нравится. Мне-то нравится, — сказал он.

— Также я подумывала, а не начать ли нам брать одновременно по два заказа и не расшириться ли для этого, наняв вторую команду. Это означало бы удвоение годового дохода, а в неурожайные годы это стало бы защитой. То есть, если сделать это захочешь ты. У тебя есть время обдумать это.

— Можно подумать, мне понадобится время на обдумывание!

Она понарошку сердито подбоченилась: — Ну, ты, чокнутый шотландец, сейчас же прекрати называть меня тупицей, раз уж мы решили остаться друзьями!

— А ты заносчивая южанка, — парировал он.

Я родом из Кройдона.

— А, всё равно это Юг. Могу ли я, как деловой партнёр и лучший друг, дать тебе один непрошенный совет? — спросил Чарли.

— Но не делает ли его «прошенным» то, что ты спрашиваешь разрешения дать его? — спросила она.

— Эмма, заткнись, — засмеялся он.

— Говори, давай, — сказала она.

— В этом год в тебе что-то стало меняться.

Она кивнула: — Ага, теперь у меня есть горшки.

— Да, теперь у тебя есть горшки. А ещё я видел, как ты ходила в особняк попить чай с Сидни или поболтать про реконструкцию с Эндрю. Они тебе нравятся, и эта деревня тебе нравится, и этот вот домик. В Хайбери ты чувствуешь себя дома.

Дома. Это слово, казалось, заполнило всю её грудь. Сама не зная как, она пришлась в Хайбери ко двору. Она любила этот маленький коттедж, с его дровяной плитой и огромными потолочными балками, о которые, порой, по неосторожности стукалась головой. Каким-то образом, у неё вошло в привычку каждую неделю ходить на викторину, которую устраивала Люси в пабе. Хозяева маленькой зеленной лавки на Бридж Стрит знали её по имени. А последние несколько дней, посиживая после работы в своём садике, большую часть времени она была занята тем, что перебирала в уме дюжину способов, как бы ещё его можно переделать.

— Думаю, я хочу остаться в Хайбери, сказала она, — Тут всё какое-то… правильное. Как мне кажется.

— Вот так же и у меня с моей «Дорогой Мэй», — сказал он.

— Но ты в любой момент можешь отчалить, — сказала она.

— Ширина канала может меняться, но лодка остаётся прежней.

Она отставила в сторону свой бокал: — Поеду-ка обратно к себе в коттедж. Что-то я выдохлась. Спасибо тебе за вино.

— Спасибо тебе за бизнес-сделку, — повторил в ответ Чарли.

Он ждал. Она уже перекинула ногу, чтоб перелезть через шпангоут «Дорогой Мэй». И тогда он крикнул ей вслед:

— Знаешь, если ты действительно хочешь в Хайбери пустить корни, то для начала затащи-ка ты на свидание того фермера.

Она едва не сверзилась вниз: — Богом клянусь, Чарли, если я свалюсь сейчас в канал, то потом я тебя грохну!

— На днях Генри болтался по всем садам в имении, тебя искал.

— Чарли!

Она все-таки умудрилась перепрыгнуть с кормы на твёрдую землю и, всё ещё вся в пунцовом румянце, зашагала обратно по тропе вдоль Канала. А следом нёсся раскатистый смех её друга.

Диана

Октябрь 1944

Диана лежала на кроватке Робина, когда к ней пришёл отец Делвин.

— Миссис Саймондс, я ненадолго и, думаю, мне можно сесть, — сказал он так, словно бы обращаться подобным образом к женщине, лежащей на детской кроватке, подложив под голову вместо подушки детский джемпер, было самым обычным в мире делом.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него: — Я давно узнала, отец, что если уж вы захотите что-то сказать, то я мало что смогу сделать, чтобы остановить вас.

Он усмехнулся: — Верно. Напористость и вторжение — вот те два качества, за которые, уверен, меня будут судить у Небесных Врат.

Со вздохом она принудила себя подняться. Взяла стул, на котором привыкла сидеть, и подвинула его поближе. Священник взял кресло Нэнни — теперь оно всегда пустовало.

— Предполагаю, вы хотите поговорить, — сказала она невнятно и хрипло, каждое слово ей приходилось старательно выговаривать, — Или просто проверяете как я и не умерла ли. Все это делают в последние дни.

Он сложил руки на Библии, лежавшей у него на коленях:

— А вас нужно проверять?

— Я думала, утешать горюющих матерей — это привилегия священников.

— Может, мне сказать вот это: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное»? Или, быть может, вот это — От Матфея восемнадцать четырнадцать — лучше подойдёт? «Нет воли Его, чтобы один из малых сих погиб.»

— Если бы вы это сделали, я бы приказала вам покинуть мой дом.

Он улыбнулся: — Так я и думал. Как-то раз вы рассказывали мне, что единственная причина, по которой вы до сих пор разговариваете с отцом Бильзоном, это потому что, когда вы овдовели, он не стал предлагать вам подобные банальности.

— Смерть ребёнка — это другое, — сказала она.

Он склонил голову: — Поскольку у меня нет детей, я могу только лишь представить всю ту боль, которую вы, несомненно, испытываете. И тот гнев.

Гнев. Да. На глубине ее души, под наслаивающимися друг на друга пластами уныния и жалостью к себе, находился раскалённый до бела железный столб гнева. И сейчас она ясно это увидела — почувствовала это. Словно одно только это слово — «гнев» — раcчистило туман всех прочих мыслей.

— Эта проклятая война, — сказала она как выплюнула, — Эта чёртова тупая война, на которой воюют мужчины, которым ни малейшего дела нету до того, какой ценой даётся эта их победа.