Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - Анна Книппер

Что будем пить - чай или кофе, - этот вопрос решался путем коллективного обсуждения, если не было каких-нибудь неожиданных персональных предпочтений или инициатив, когда, например, Оля говорила решительно: "Вы как хотите, а я сегодня хочу кофе!" - и все дружно галдели, захваченные ее кофейным энтузиазмом: "А что, действительно, давайте-ка выпьем сегодня кофейку!"; но бывало и так, что подавалось вместе и то и другое. Чай по утрам тетя Аня частенько готовила из вчерашней заварки, которую кипятила в кастрюле: получалось душистое варево густого чайного цвета, пившееся обязательно с молоком. Бывало, что утром же подавался лечебный киселек, приготовленный из дрожжей с луком. И ко всему этому был, конечно, хлеб, часто в виде гренок на молоке и яйцах.

Я прошу у читателя прощения за эти аппетитные видения, возможно не вполне уместные в 90-е годы в г. Москве, но не вспомнить о наших завтраках не могу.

Обеденные меню бывали разнообразнее, причем зависели от множества факторов: состояния финансов, сезона, занятости шеф-повара - эта роль принадлежала, безусловно, тете Ане, а непосредственное исполнение замысла разделяла с ней Оля - после смерти ее матери, Натальи Николаевны, проблема питания решалась у нас сообща. Кстати, все, что будет рассказано ниже о быте нашей плющихинской квартиры, связано именно с таким объединенным хозяйством, когда коммунальный привкус бытия был практически сведен к нулю и все население квартиры жило единой семьей.

Однако боюсь, что гастрономический акцент моих записок может показаться чрезмерным. Кстати, вспоминаю при этом, как однажды, после званого ужина у Кривошеиных, куда я был приглашен вместе с Анной Васильевной, она по дороге домой охарактеризовала роскошную кухню Нины Алексеевны таким образом: "Это было уже не просто чревоугодие; чревонеистовство - вот верное слово!"

Вернемся к примерному распорядку дня. В послеобеденное время Анна Васильевна любила немного посибаритствовать: выкурить сигаретку, посидеть за столом с пасьянсом, а потом и прилечь с книжечкой или без оной на час-другой, благо в обычные дни в это время в квартире было пусто, Тюля уходила к себе и Анна Васильевна оказывалась одна - не частое для нее состояние. Дело в том, что комната, где стояла кровать Анны Васильевны, использовалась у нас в качестве столовой, гостиной - вообще, была как бы общей, и в результате там постоянно кто-нибудь находился. Хотя у Анны Васильевны и не было особых претензий, но иногда становилось ясно, что она устала от постоянного присутствия людей и невозможности заняться тем, для чего необходима возможность самоизолироваться. Она настолько редко оставалась одна, что я просто не представляю, как и когда появилось ею написанное; во всяком случае, даже случайно я не заставал ее за письменным столом. Часам к шести стекался домой рабочий люд, т.е. Оля, приводившая Ивана из детсада, и я, в те дни, когда жил на Плющихе.

Вечера складывались по-разному: если у нас в это время гостил кто-нибудь из друзей, а такое случалось нередко, то все стягивались за стол, где за ужином, переходившим в длинный-предлинный заполночный чай, предметом обсуждения бывали самые разные темы - от литературы (времен самиздата, тамиздата, Солженицына, Булгакова и т.д.) до причуд наших вождей. Вожди коли уж о них зашла речь - чудили чем дальше, тем круче: в первой половине 60-х это был Хрущев, быстро превратившийся из славного балагура-мужичка в несколько назойливую и страшноватую, хотя по-прежнему смешную фигуру, а там и Леонид Ильич взошли на престол-с. "Совсем млямля!" - говорила о нем Анна Васильевна, а ведь это было не в 80-х, когда Верховное Тело Генерального Секретаря его дюжим телохранителям приходилось водить под ручки, а в 70-х он, правда, был уже умыт пражской кровью, но еще бодрился, хохотал с господами президентами и взасос целовал своих заклятых друзей, но... Господь с ними, с этими людьми! - вернемся за круглый плющихинский стол. За разговорами засиживались допоздна и расходились по спальным позициям чаще всего, когда глаза уже совсем смыкались. Таков был примерный распорядок дня в течение установившихся периодов московской жизни, т.е. осенью, зимой и весной. Приходило лето, и наступал совсем другой - летний - распорядок.

К природе у Анны Васильевны было особое отношение: она смолоду любила красоту среднерусских лесов и полей, немалое число ее стихов посвящено лесу, деревьям и т.д., и многие из них звучат как настоящие гимны природе. Вместе с летом приходила пора, когда столь любимые леса становились доступными для тети Ани вместе со своими тишиной и шумом и, конечно, грибами.

Возможностей для летних выездов у Анны Васильевны имелось предостаточно: дача Лимчеров в Крыму, одна из солагерниц (или соссыльных) зазывала ее в Ригу и Анна Васильевна любила там бывать; Мария Ростиславовна Капнист мечтала в Киеве о приезде Аночки - так звала она Анну Васильевну; на Кавказе жила ее енисейская приятельница Манана; деревенская учительница Ольга Николаевна Хлебникова приглашала пожить у нее в деревне Верхняя Вырка под Калугой в дивной красоты приокских местах (я провел у нее месяц с Тюлей и маленькой Машкой и вспоминаю тамошние красоты - холмистые дали, потайные ручьи в лесу, озеро, водяную мельницу и т.д. - как драгоценности, которые судьба - спасибо ей! - развернула передо мной).

Можно было также поехать в одно из тех мест, где снимали дачу для Елены Васильевны, но там, как правило, не было грибных лесов, которые так любила Анна Васильевна. Еще важнее было, что там тетя Аня вступала в привычные по дому хозяйственные зацепления, которым она была и верна и любила их, но вместе с тем ценила свою временную свободу от их власти. Всегда получалось, что или кто-то из друзей забирался в какой-то из уцелевших медвежьих углов, или родственники ехали на отдых с детьми, отыскав где-нибудь местечко, доступное как географически, так и по деньгам, а также не до конца изгаженное созидательной деятельностью Советского Человека, но так или иначе обнаруживалась лазейка в леса и болота с растущими в них грибами, которым летом радуешься во время охоты за ними, а зимой - их соленому или маринованному виду и вкусу. А по ближнему и дальнему Подмосковью были рассыпаны снимаемые на летний период и значительно реже собственные дачи людей, каждый из которых почитал за удовольствие и честь принять у себя Анну Васильевну в качестве гостя на несколько дней. Словом, география возможных путешествий была достаточно обширной, и Анна Васильевна - пока была для этого физически готова - никогда ею не пренебрегала. Озеро Удомля на Валдае, знаменитая Нерль под Суздалем, мирно разделившая когда-то татар и русских дивно красивая река Угра, припсковская деревня Алоль - вот только немногие из мест, где Анна Васильевна находила себе приют и волю.

Так, на Удомлю, в деревню Ванюнькино, Анна Васильевна ездила с освоившими и полюбившими эти места Дмитрием Илларионовичем Шутовым, вторым мужем Фаины Калининой, и с самой Фаиной. Шутов был типичным актером хорошей МХАТовской школы; какие-то из сыгранных им ролей - благородных отцов, старых преданных слуг - совпали с его собственным психологическим профилем и благополучно в нем осели. Был он туляк с несомненными и недавними крестьянскими корнями - высокий, костистый и мощный, невероятно категоричный, с глубоким басом, которым он, прекрасно артикулируя, как и положено актеру МХАТа, неторопливо выговаривал каждую буковку своих основательных докладов, темой которых чаще всего бывали или театр, или старина (если же Дмитрий Илларионович сходил с этих любимых рельсов, могло получиться Бог знает что). За невероятный для 60-70-х годов аристократизм поведения в смеси со сценически-мужицким видом сначала Анна Васильевна, а вслед за ней и все мы, в конце концов даже сама Фаина стали звать Дмитрия Илларионовича "Граф". Это прозвище необыкновенно шло ему, вызывая легкие и странные ассоциации с Л.Н. Толстым. Граф был страстным рыболовом, и ему было где разгуляться на роскошных удомельских просторах. Позже - уже в 80-х - мы всей семьей съeздили туда (тоже вместе с Графом и Фаиной) и оценили красоту этого русского края, несшего уже, правда, печать уничтожения в виде силуэта Удомельской АЭС.

На Нерли купили себе домишко Шипуновы-Черкасовы, и там для Анны Васильевны тоже были припасены стол и дом - здесь она бывала несколько лет подряд по неделе-две. Году в 73-м мы устроили многолюдный летний лагерь в деревушке Папаево, расположенной несколько вверх по реке Угре от г. Юхнова. Волшебное купание в чистейшей Угре, светлые и полные грибов леса, холмистые просторы - все это собрало здесь внушительную компанию: Оля с сыном Иваном, я с Милой и Васей, Милин брат Игорь, Вадик Троицкий, Олины друзья Наташа и Борис Снегиревы. С кем-то - с Игорем или Вадимом - приехала тетя Аня и немедленно включилась в наши общежитейские дела: готовку ведерных супов, гималаев вторых блюд, планирование и исполнение походов и т.д. Сейчас, вспоминая наш цыганский постой в снятой за гроши пустой избе, не понимаю, где и как мы там размещались, а ведь как-то все устраивалось...