Охота на ясновидца - Анатолий Королев

У меня потемнело в глазах.

Спокойно, дура! Не сходи с ума.

Закрыв веки и дав передохнуть глазам от яркого солнца, я снова пристально смотрю в роковую даль. И сразу все стало на свои места — передо мной особняк необычной архитектуры. И то, что я приняла за сумочку — всего лишь трапецевидная крыша, а застежка — затейливое украшение вроде герба. Только наличие короткой витой ручки, упавшей на сумочкин бок я никак не могла объяснить. Ручка и ручка.

Кидаюсь к настенному шкафчику. Где мое сокровище? Вот оно! Достаю из пакета истерзанную книжку спасений и — не глядя — вонзаю палец в наугад открытую страницу. Читаю бтвет на вопрос: что это? НЕ УСПЕЛИ СЫГРАТЬ СВАДЬБУ, КАК МАЧЕХА ДАЛА ВОЛЮ СВОЕМУ ЗЛОМУ НРАВУ, отвечает книжка строчкой из любимой «Золушки».

Сомнений больше не остается — мой долгий путь длиной в двадцать два года закончен — судьба неотвратимо, неумолимо и непоколебимо привела меня к дому мачехи! К гнезду змеиных яиц.

— Мадемуазель Розмарин! — входит сестра, вкатывая прозрачный обеденный столик на мягких колесиках, — Вам надо лежать.

Я успела захлопнуть шкафчик, как только услышала поворот дверной ручки. Я изображаю шалость и саму непосредственность, но от прежней солнечной безмятежности не осталось и следа — внутренне я сжата, как револьверная пружина:

— Какой очаровательный домик в виде дамской сумочки! — я показываю пальцем и покорно ныряю под простыню, — Чей он?

— Домик! Ну вы и скажете. Да это настоящий замок. Там, наверное, полсотни комнат! — медсестра ставит поднос на мои колени. Запах картошки-фри дразнит ноздри. Ломтики ветчины, пришпиленные к сэндвичу похожи на розовый атлас… — Это особняк мадам…

Тут я должна сделать в рассказе маленькую паузу.

Медсестра назвала одну из самых громких европейских компаний, носящей имя основателя фирмы. Стоит проехать пять минут по центру любого европейского города, чтобы увидеть в небе огромные пылающие буквы знаменитой фирмы… Но в силу вполне понятных причин я не могу его назвать впрямую, иначе кто поверит бедной Золушке? А раз так, я выбрала другое имя, как бы с намеком на подлинное звучание легендарного имени. Ну хотя бы, Кардье.

— …Это особняк мадам Кардье. Ей принадлежит автомобильный концерн.

— Но он похож на сумочку.

— Разве? — она выглянула в окно и посмотрела вдаль, — Действительно, что-то похожее есть. Только сейчас такие сумки не носят.

С гордостью провинциалки — островной провинциалки! — где знают все про всех — Марион сообщила мне, пока я уплетала завтрак, что концерн мадам один из крупнейших в Европе. Что мадам коллекционирует автомобили ручной работы и скаковых лошадей. Что у нее несколько яхт, свой самолет и аэродром, что ее поместье самое большое на острове. Что у нее есть свой зверинец экзотических животных. Что она опекает лечебницу для душевнобольных, а клинике подарила в прошлом году оборудования на сто тысяч долларов… что здесь она живет только летом, два, три месяца, а основное жилье у нее, кажется, в Лондоне или Париже.

Я выуживала сведения с терпеливостью рыболова, который почувствовал по напряжению лески — на крючок попалась самая крупная добыча в его жизни: мадам Кардье ведет замкнутый образ жизни; мадам имела несколько браков; все закончились разводами; у мадам одна взрослая дочь-наследница и куча родственников; у мадам властный, жестокий характер, но одевается она очень скромно, не носит драгоценностей и не любит показной роскоши, и дом хотя и обставлен шикарно, но сдержанно; у мадам есть молодые любовники и, по слухам, она любит свальный грех… но чего не скажут злые языки завистников такого состояния; один раз Марион была в особняке — у дворецкого случился сердечный приступ, — но дальше комнаты для прислуги она не была; сама мадам высокая, моложавая, худощавая ухоженная женщина, брюнетка с красивым, но неприятным лицом, прекрасного сложения, а про ее дочь Марион ничего не может сказать: никогда не встречала — она учится в английском колледже, бывает на острове только летом, говорят, она весьма высокомерная девица, у которой любимое занятие — досаждать матери и отбивать молодых любовников.

А братец? Про «братца» Марион ничего не слышала.

Больше я ничего не смогла выжать из сочного мандарина.

Сплетничая, Марион порозовела и похорошела.

Тут я наконец сообразила спросить медсестру о том, как налажен поиск всех пропавших и тех, кто спасся после кораблекрушения. Она ответила, что в Стокгольме создан специальный информационный центр, куда стекаются все сведения о пассажирах, в том числе и обо мне… чтобы ваши родственники не беспокоились!

Мой аппетит разом пропал: глупо надеяться, что вся агентура клиента утонула вместе с судном, если кто-либо из разведки мадам мачехи позвонит в тот самый центр, то они легко узнают, что — к счастью! — пассажирка Лиза Розмарин жива и здорова и находится в клинике острова Форе, в двух шагах от змеиного гнезда… но за два дня сплошного сна меня можно было уже укокошить 200 раз! Следовательно — мадам еще не известно, что я рядом…

— Кстати, а как имя мадам Кардье?

— Ее зовут Розали.

Эта бестия украла не только мою судьбу, но и имя моей матери!

— Марион, на корабле была моя приятельница — мадам Фелиц. Вы не могли бы позвонить в Стокгольм, в этот центр, и узнать, что с ней?

Марион обещала исполнить мою просьбу. Затем собрала пустую тарелку, чашку из-под кофе и укатила столик в коридор. Надо же! я не рассыпала на пол ни единого ломтика фри и не пролила на пол ни капли кофе! Даже не обожглась… судьба явно устала досаждать Золушке пустяками.

Оставшись одна, я задумалась о том, насколько серьезны мои подозрения против мадам Кардье? Что ты можешь предъявить суду присяжных кроме двух пустяков: строчки из детской книжки и странной схожести крыши с сумочкой, которая давно вышла из моды? Для приговора этих мелочей совершенно недостаточно. А если это не она? И дрянь Фелицата — как нарочно! — не успела сказать, кто я?., ты единственная настоящая подлинная… кто? Наследница? И я сама в панике чувств не спросила имя своей мачехи… одним словом, Лиза, у тебя нет ничего, кроме уверенности, что ты дошла до конца изнурительного пути к сверкающей цели, той, что мерцала сквозь мрак, дорожную пыль и проливной дождь.

Но моя уверенность дорогого стоит, она отлита из чистого золота слез!

Я принялась пристально разглядывать вещи вокруг себя, пытаясь заметить признак опасности: распятие дарило белой стене голубоватую тень без малейшей царапины и изъяна, солнечные лучи на паркете были тверды и сухи как солома, а синеватый шар, обнявший колокольчики, не имел ни одной червоточины и ласкал глаз спелостью тихой нежности, палата благоухала светлой радостью открытого сердца… жизнь нельзя было заподозрить ни в какой подлости.

Тут вошел доктор, без всяких пятен и мет, который весело осмотрел меня и нашел, что я совершенно здорова и завтра могу покинуть больницу. Что ж, о'кей, господа! Затем медсестра принесла ответ на мой вопрос: действительно в списке пассажиров значится моя приятельница мадам Фелиц, но о судьбе ее ничего не известно. Она — в списке пропавших без вести.

Тогда я попыталась узнать кто мои товарищи по несчастью в больнице Форе? И нет ли среди них злого бородатого карлика, спросила я как бы в шутку… Нет, ответила Марион, ни карликов, ни великанов среди них нет. Всего с корабля было доставлено пять человек, три женщины и двое мужчин. Кажется, это два члена команды.

Словом, я уже не могла валяться в постели.

Пора уносить ноги!

Я уже знала, что револьвера среди моих вещей нет. Мой золотой дружок лежит где-нибудь на дне Балтийского моря… но со мной есть гораздо большее оружие — это моя невероятная, баснословная удачливость.

Я влезла в свою старую шкуру, которая была выстирана и высушена, наскребла зеленую мелочь для оплаты сэндвича и услуг, оставила деньги на столике, и, помахивая пакетом с заветной книжицей, письмом отца и документами, прямо в больничных тапочках сбежала на свободу.

День был в самом разгаре и наносить смертельный визит не имело смысла, я — царица ночи! Поэтому и пошла не к особняку, а прямо в противоположную сторону, чтобы придти к цели как можно позже. На острове надо кружить, а не шпарить по прямой линии.

На ближайшей бензоколонке я купила себе кроссовки, кепку, очки от солнца и холщевую сумку курортницы и пустилась блаженно петлять по окрестностям. Я взобралась как можно выше по меловому откосу к забытой богом часовне, вокруг которой рос хилый сад со старыми яблонями и одичавшие орхидеи. От панорамы захватывало дух: лобастые меловые скалы, каменистый берег, просторы спокойного моря, небесный купол с пылающим солнцем, на котором стоит мой ангел-хранитель. Потрясающее чувство!

Но мне была нужна ночь. И потемней. Без звезд. Лучше с грозой во все небо, чтобы у змей слезла кожа, и пестрые яйца выпали из зубов на камни!