История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Несомненный натиск перемен в экономике села резко контрастировал с непоколебимой статикой общественных отношений в сельской местности, где дворянская иерархия столь прочно удерживала свои позиции, что социологи и историки заявляли о сформировавшейся в Венгрии «двойной социальной структуре», стратифицированной не только по горизонтали в соответствии с материальным и общественным положением индивида, но и предельно четко разделяемой по вертикали на «традиционные» (в основном сельские) и «современные» (в основном городские) социальные слои. Самой острой проблемой венгерской экономики, равно как и самым явным анахронизмом в венгерском обществе, оставался слишком глубокий контраст между владельцами огромных «латифундий» и массой крестьянства, сидящего на своих полосках или клочках земли. Подобного контраста не знала никакая другая страна, за исключением Румынии. Чуть более 2 тыс. венгерских магнатов, владевших каждый по более 1,5 тыс. акров (из них менее 200 владели собственностью, превышавшей 15 тыс. акров, а одному только князю Морицу Эстерхази принадлежало 700 тыс. акров), в совокупности распоряжались почти одной четвертью всех пахотных земель, тогда как сотни тысяч крестьянских семей буквально прозябали в нищете на наделах в несколько акров и были лишены возможности что-либо изменить и модернизировать. Крупные землевладельцы, успешно продвигавшие капитализацию сельского хозяйства, все более наращивали свое экономическое могущество и социальный престиж, что соответственно способствовало сохранению политического веса и системы ценностей традиционной элиты.

На вершине социальной лестницы находилась титулованная знать: бароны, графы и князья, число которых возросло до 800 человек вследствие раздачи титулов парвеню. Четыре пятых всех членов верхней палаты парламента, 15 % всех депутатов нижней, десять из шест- /395/ надцати премьер-министров и каждый третий рядовой министр за полувековой период существования австро-венгерской монархии были выходцами из этого сословия. С началом процесса экономического развития и модернизации их громкие имена во все большем количестве стали также появляться в списках правления банков и промышленных компаний. В целом, они казались отдельной кастой, живущей замкнутой жизнью в своих дворцах и особняках, окруженные слугами, гувернерами и частными учителями, они состояли в недоступном для простых смертных клубе «Национальное казино» и выезжали в свет на различные торжества, вечерние приемы, на охоту, скачки или игру в теннис. Нельзя сказать, чтобы они представляли собой совершенно однородный класс: по образу жизни и социальным стандартам магнаты-иностранцы и «наднациональная» знать (семьи вроде Шёнборнов, Паллавичини или Одешалчи) разительно отличались от исконных задунайских родов (таких, как Сечени или Каройи), благоговевших перед национальными традициями, и еще более от относительно небогатых, но политически очень активных семейств из Трансильвании (Телеки, Бетлены, Банфи и др.). Существовали определенные различия и между самыми богатыми и средней руки местными магнатами: первые одевались и делали покупки преимущественно в Париже, выезжая на отдых в Канны или Ниццу, тогда как вторые удовлетворялись модными магазинами и салонами Будапешта или Вены, отдыхая на Адриатическом побережье или на горных курортах с минеральными источниками в Верхней Венгрии. Они внешне почти ничем не отличались от остальной массы крупных землевладельцев и зажиточных помещиков, между ними не существовало непреодолимых барьеров, тогда как скупившие почти пятую часть всех земельных угодий разбогатевшие буржуа обычно были не вхожи в круг родовой знати. Внизу социальной лестницы находились безземельные сельские труженики (сезонные работники, сборщики урожая, батраки), которые вместе с членами своих семей составляли примерно четверть всего населения Венгрии, и малоземельные крестьяне, чьи наделы едва обеспечивали им средства существования. Ни те ни другие фактически не принадлежали ни к старым, традиционным, ни к новым, буржуазным, слоям общества. Однако это были многочисленные социальные группы: малоземельное крестьянство составляло почти треть от всех земледельцев, которые, в свою очередь, были самой крупной социальной стратой венгерского общества (38 %). Из них только ничтожно малая доля владела участками, превышавшими по площади 50 акров, и, следовательно, была способна воспользоваться /396/ плодами аграрного бума, характеризующего этот период. И хотя все малоземельные крестьяне и сельский пролетариат жили в великой нужде и отсталости, работая по 14–16 часов в день с весны до осени, а зимы проводя без дела, они вовсе не были монолитным общественным классом. Малоземельный крестьянин, вынужденный изворачиваться и всячески подрабатывать себе на жизнь, все-таки был «сам себе хозяином». У него обычно была лошадь или корова, он мог жить в кирпичном доме с черепичной крышей, а не в крытой соломой мазанке. Сельский пролетарий, напротив, в лучшем случае жил в бедной хате и имел 1–2 свиньи, а самые бедные – батраки, составлявшие большинство, обитали в убогих лачугах, похожих на бараки или стойла, причем часто в одной комнате проживала не одна семья. Общим для этих социальных категорий было разве что чувство безнадежности, неверие в возможность улучшения своего положения.

Даже система образования, которая в этот период, пережив серьезную трансформацию, стала одним из самых эффективных рычагов прогресса, не могла стимулировать социальной мобильности у «простолюдинов» (если обратиться к точному и впечатляющему социографическому анализу их жизни, сделанному писателем Дьюлой Ийешем). Я уже приводил данные, иллюстрирующие эффект, произведенный в системе начального образования законом 1868 г. о народной школе. Если взять следующую ступень – среднюю школу классического типа, то к 1914 г. она была представлена втрое большим (свыше 210) числом учебных заведений. В Будапеште открылся технический университет, новые гуманитарные университеты появились в Коложваре, Пожони и Дебрецене. Число студентов, обучавшихся в высших учебных заведениях, выросло с менее 1 тыс. человек до 17 тыс. Количественный рост сопровождался также повышением уровня образования. Академическая свобода, создание специализированных колледжей и другие нововведения имели результатом повышение несколько провинциальных стандартов высшего образования в Венгрии, тогда как превосходное оборудование, профессиональная подготовка и педагогический опыт преподавателей средних школ и гимназий способствовали появлению поразительных личных научных достижений венгерских ученых. Именно в таких общеобразовательных заведениях учились на рубеже веков шесть из всех восьми венгерских лауреатов Нобелевской премии (включая Альберта Сент-Дьёрдьи и Эугена Вигнера), а также композиторы Бела Барток и Золтан Кодай, социологи Карой (Карл) Манхейм и Карой Полани, философ Дьёрдь Лукач, математик Янош Нейман, физик Лео Силард (Сцилард) и кинорежиссер Шандор (Александр) Корда. /397/

Но никто из этих светил и знаменитостей, как и большинство других людей, сумевших получить высшее или хотя бы среднее образование, не были выходцами из сельской бедноты. Дети простолюдинов составляли всего-навсего 2 % учеников средней школы и 1 % студентов университетов. Сходные диспропорции типичны и для ситуации с национальными меньшинствами (для 85 % университетских студентов венгерский был родным, точнее, первым языком). Этнические меньшинства по историческим причинам, освещавшимся в предыдущих главах, как раз и составляли низший слой сельской социальной иерархии. Нет ничего удивительного в том, что именно они, в первую очередь, словаки и русины, были самыми многочисленными группами среди двух миллионов венгерских граждан, которые за четверть века до начала Первой мировой войны предпочли из-за полной беспросветности эмигрировать – в основном в США и Канаду. Полтора миллиона эмигрантов (только одна треть из них были этническими мадьярами) никогда не вернулись. Они селились кучно, колониями, в новых больших городах или в пригородах индустриальных центров – Кливленда, Питтсбурга или Детройта – и становились горняками или заводскими рабочими. Они упрямо пытались сохранить признаки своей этнической принадлежности, но практически никогда не осуществляли первоначальной цели – скопить денег, вернуться в Венгрию и купить там землю.

Между социальными полюсами, представленными с одной стороны богатыми, влиятельными, сильными магнатами и с другой – нуждающимися, униженными батраками, находились средние слои, которые по составу заметно различались даже в «традиционном» сегменте дуалистической общественной структуры. Я уже говорил о зажиточных крестьянах, часть которых сумела существенно приумножить свое состояние, а остальные добились упорным трудом относительно обеспеченной жизни. Однако, сколь бы ни было спорным такое утверждение, специфику венгерского общества эпохи дуализма составляли не эти страты и прослойки, а так называемый «благородный» или «исторический» средний класс. В него входили несколько тысяч дворянских семей из «бывших» – тех, кто сумел сохранить хотя бы часть своих земель, достаточную для статуса землевладельца, а также сотни тысяч других дворян, потерявших всю или почти всю свою землю и превращенных в класс административной интеллигенции – служащих государственных учреждений, церковных организаций или управляющих в имениях магнатов. Поставляя почти половину депутатов парламента и три четверти с лишним занятых на ключевых постах в /398/ администрациях комитатов, мелкое дворянство доминировало в означенный период на венгерской политической сцене. Это обстоятельство отражает его высокую общественно-политическую активность и осознание своей исторической роли. Кроме всего прочего, представители этого сословия обладали еще, как правило, чувством патриотизма, нравственными устоями, понятиями о чести и хорошими манерами. Конечно, эти достоинства могли при определенных обстоятельствах принимать искаженные формы, оборачиваясь серьезными недостатками: снобизмом, высокомерием, национальной спесью, барской склонностью к безделью и легкомыслием. Сохранилось множество исторических анекдотов, которые хоть и в гротескной форме, но точно характеризуют городскую жизнь обедневшего дворянства, заполненную праздным времяпрепровождением, карточной игрой и крупными проигрышами, невыплаченными долгами и безудержным разгулом под надрывно-сладостные цыганские мелодии.